Метель обрушилась на бедного, ничего не подозревающего лукоморца, словно кирпич с ясного неба. Одну секунду следов атмосферных осадков какого-либо рода не было и в помине, а в другую, словно, перешагивая через корягу, он зацепил невидимую сигнальную нить, радостно взвыл поджидавший его в засаде ветер и высыпал на него со скоростью курьерской тройки несколько десятков кубометров[60] мокрого жалящего снега. И не успел Иван ни опомниться, ни отмахнуться, ни сказать «ничего себе!», как вокруг все закружило, запуржило, закрутилось, засвистело, и Белый Свет, не сказав последнего «прости», пропал из залепленных пригоршнями снега глаз Иванушки.
Опыта лесных переходов в сложных погодных условиях у царевича не было, поэтому стратегию, тактику и прочие ухищрения приходилось вырабатывать на ходу.
А, точнее, стоя, уткнувшись лбом в дерево неизвестной породы, прикрывшись одной рукой от вездесущей и всепроникающей пурги, а другой отыскивая под слоем налипшего снега глаза, рот и нос.
Пункт первый проблемы – кто виноват – Иван пропустил не раздумывая. Погодные катаклизмы и атмосферные явления во всех их проявлениях никогда не были его коньком. Поэтому он сразу перешел к пункту второму: что делать. Вариантов у него было несколько. Первый – остаться на месте и переждать.
Второй – идти вперед, в деревне, раз уж до нее, по словам Жулана, осталось совсем немного. И, наконец, третий – вернуться, как бы ни было обидно и досадно.
Первые минут двадцать царевич склонялся к идее номер раз. Но после того как в пятый раз пришлось откапывать себя из растущего как на дрожжах сугроба, мнение его несколько изменилось, и он стал всерьез обдумывать вариант второй. По зрелому размышлению, второй вариант стал казаться ему идеальным и беспроигрышным, но при одном условии. Если бы он знал, где это «вперед» конкретно находилось.
Поэтому, уныло вздохнув пригоршней любезно подброшенного ему под нос бураном снега, он принял к исполнению единственный оставшийся, пораженческий, вариант.
Тщательно развернувшись на сто восемьдесят градусов, он закрыл лицо обеими рукавами от ледяной круговерти и бесславно побрел сквозь волглые сугробы туда, откуда пришел.
Долго ли, коротко, когда Иванушка уже на полном серьезе начинал гадать, избрали ли уже где-то там, на Большой Земле, костеи царя, сменилась ли зима весной, и вышла ли замуж его разлюбезная Серафима второй раз, отгоревав по сгинувшему без следа супругу положенный год, голова его уперлась во что-то твердое и, судя по глухому стуку, деревянное.
После непродолжительного озадаченного ощупывания версия «дерево» отпала, как сухая ветка: таких плоских, широких и ровных деревьев в природе не существовало, это было известно даже Ивану.
Когда вся важность этого открытия дошла до царевича, изнемогающего от бесконечного блуждания среди снега, ветра и коварно выпрыгивающих прямо перед его носом деревьев, он радостно ахнул, заглотив при этом еще пару пригоршен снегопада, и лихорадочно зашарил руками по остановившей его доске в поисках щели[61]. Усилия его были вознаграждены сторицей: под дрожащей от возбуждения рукой, откуда ни возьмись, возникла холодная железная загогулина.
– Ручка!!! Это ворота!!! А если там злая собака?
Но обессиленный Иванушка, даже не остановившись на этой мысли, тут же отмахнулся от нее: чтобы в такую метель найти его, собаке потребуется времени не меньше, чем ему на поиск этого дома. Если она вообще согласится покинуть сейчас свою конуру ради такого пустяка, как банальное покусание заблудшего гостя.
Пошевелив выгнутую волной ручку, лукоморец обнаружил два очень важных факта. Первый – что это не просто ворота, а калитка.
Второй – что кроме этой ручки, встречного ветра и сугробов в закрытом состоянии не удерживало ее ничто.
Впрочем, одного последнего фактора вполне бы хватило, чтобы остановить вторжение какого угодно незваного гостя, грустно понял Иван после десяти минут попыток сдвинуть весь собравшийся во дворе снег своим отнюдь не богатырским плечом.
Виновато вздохнув и жалобно попросив прощения у ничего не подозревающего хозяина этого дома, он неохотно вытянул из ножен меч. Через минуту проход во двор был свободен.
Проваливаясь выше колена в тяжелые мокрые снежные завалы, лукоморец на ощупь, по дерзкому принципу, что хоть куда-нибудь, да приду, стал пробираться вперед.
К его удивлению, принцип сработал на сто процентов, и спустя несколько минут голова его с новым деревянным «бумом» нашла дверь в дом.
Поразмыслив несколько секунд, можно ли считать этот «бум» стуком, Иванушка, на всякий случай, собрал волю и пальцы в кулак и, перед тем, как ворваться в самое волшебное место на земле, где не было ни снега, ни холода, ни ветра, быстро стукнул три раза в косяк. Волшебное место непосвященными именовалось сенями.
Уронив что-то деревянное, жестяное, железное, керамическое и стеклянное с оглушительным грохотом и звоном, Иванушка резво развернулся, злорадно захлопнул дверь прямо перед носом сунувшегося было за ним ветродуя, и оказался в полной темноте, блаженной темноте без единого дуновения, и где единственным источником снега оказался он сам. Что теперь?
Если хозяева и не обратили внимание на его троекратный стук в дверь, то пятнадцатикратный гром и бряк в сенях услышал бы и спящий вечным сном, не говоря уже о просто спящем, или даже глухом.
Конечно, они решат, что в дом забрались воры, или дикий зверь, или еще что-нибудь столь же неприятное и далекое от истины…
Пугать невинных людей царевичу отнюдь не хотелось. И он, набрав в легкие побольше воздуха, что было сил прокричал самое вежливое, что смогло прийти ему в ветром продутую и снегом занесенную голову:
– Приятных сновидений! Ничего, что я без стука? Я тут ваши ворота разрубил! Молчание было ему ответом. Испугались? Упали в обморок? Спрятались? Вооружаются? Или просто нет никого дома?
Подождав еще с полминуты, он извлек из кармана жестяную восьмерку, сжал в кулаке три раза, и яркий свет озарил широкие мрачные сени.
Если бы не видел своими глазами, Иванушка ни за что бы не поверил, что один человек, не сходя с места и единственным ловким движением руки может произвести такой роскошный разгром.
Медленно заливаясь краской стыда, он сделал попытку запихнуть самые вопиющие свидетельства и улики под лавку, припавшую на две подломившиеся по средине ножки[62], стряхнул остатки метели с одежды и шапки, постучал сапогом об сапог, сбивая налипший снег, и нерешительно потянулся к скобе двери, ведущей в жилую часть дома.
– Не бойтесь, это я, – не слишком уверенный в правдивости своего высказывания, попросил он тишину в доме. Но ответа не дождался. Ну, что ж. Не стоять же ему тут до утра.
И он, снедаемый целой стаей оживших и разыгравшихся вдали от метели предчувствий, позабыв и про долгую дорогу в сугробах, и про маленькую неожиданность в сенях, взялся затрепетавшей вдруг рукой Иванушка за отполированную корягу забавной формы, исполняющую обязанности дверной ручки.
Интересно, кто здесь живет? Крестьянин? Охотник? Лесоруб? А, может, хозяин этого дома – какой-нибудь благообразный и мудрый долгожитель, отличавшийся в молодости любопытством и сохранивший хорошую память до сих пор? Тот самый необходимый свидетель, который расскажет, что случилось полвека назад в их лесу и – кто его знает! – укажет на Спиридона как на пропавшего царевича? Ведь бывают же на свете чудеса! Вот было бы замечательно, если бы наш Спиря вдруг оказался братом царя! Всё сразу бы встало на свои места!.. И все. Не будем тыкать пальцем, как любит выражаться Сеня. Хотя, скорее всего, я слишком мало знаю местное дворянство, и моя вина, что не сумел пока разглядеть в них ничего доброго, искреннего[63], достойного уважения…Конечно, оно в них есть!.. Это есть в каждом человеке!.. Наверное… Должно быть… По идее… Кхм.
