Этим строем является Церковь, которая не сливается с социальным строем и является общественностью надсоциальной.

Различие между социально-политической средой и Церковной определяется тем, что организационное начало в обществе есть человеческая личность, элемент психологический. Организационным же элементом Церкви является Бог, Личность Божественная, элемент духовный. В первом случае цели определяются человеком, во втором случае - Богом. В обществе человек работает на себя, в Церкви является Божьим домостроителем. Таким образом, Церковь представляет коллективность совершенно своеобразную.

В церковном строе человек приводится к коллективной жизни духовной природой своей. Духовные дары в людях различны, а между тем целью святости поставлена полнота совершенства. Она оказывается, таким образом, недостижима иначе, как совместной духовной жизнью.

Апостол Павел хорошо объясняет это в послании к коринфянам (1-е, ХII-XIV). "Дары, - говорит он, - различны, но дух один и тот же, и служения различны, а Господь один и тот же, и действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех". Без дара не остается никто. "Каждому, - говорит апостол дается проявление Духа на пользу: "одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом, иному вера, тем же Духом, иному дары исцелений, тем же Духом, иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков. Все сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно. Ибо как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, так и Христос". При этом "не может сказать глаз руке: ты мне не надобна, или также голова ногам - вы мне не нужны"... Все друг в друге, стало быть, духовно нуждаются. Интересы членов тела Христова солидарны. "Страдает ли один член - страдают с ним все члены, славится ли один член - с ним радуются все члены".

Эта необходимость солидарности и взаимопомощи составляет закон для жизни духовной, для ее полноты.

Всесторонней святости отдельный человек не имеет. Но при взаимопомощи каждый может пользоваться плодами дара, имеющегося у другого члена Церкви, почему легче освящается и сам. "Служите, - говорит апостол Петр, - друг другу тем даром, какой получили, как добрые домостроители многоразличной благодати Божьей" (1, 10).

Эта взаимопомощь в духовной жизни составляет причину, по которой для христиан нужна от государства не только свобода совести, но свободное коллективное существование, как членов Церкви. Но есть еще другая сторона религиозной жизни, связывающая христиан и ставящая перед государством довольно сложный вопрос.

В целях христианства заключается всемирная задача высочайшей религиозной важности. Именно в церкви вырабатывается из среды всего рода человеческого Тело Христово, коего членами являются отдельные личности. Отсюда дня христианина является обязанность деятельного участия во всемирноисторической миссии Церкви, без чего нельзя пребыть живым ее членом.

Таким образом, религиозная коллективность выходит за национальные и территориальные пределы каждого отдельного государства. Стеснение свободы или независимости этого всемирного коллективного бытия подрывало бы религиозную жизнь каждой отдельной личности.

С политической точки зрения этот всемирный характер Церкви может казаться неудобным, как бы уменьшающий всецелую преданность граждан тому государству, которого членами они состоят. Но такое воззрение весьма ошибочно. Конечно, патриотизм христианина не может быть абсолютным, но зато он привносить к идее национальной идею всемирную, всечеловеческую, а следовательно, очищает, повышает и расширяет национальную идею.

Это такая важная услуга развитию народа, что в сравнении с ней бледнеет та польза, которую оказывает своему народу и государству "абсолютный патриотизм", не знающий в мире ничего выше отечества.

Во всем, что касается интересов оправдываемых, справедливых, христиане в своей Церкви всепреданно служат Отечеству, и лишь в том, где Отечество грешит против высшей правды, христианин не может быть ему усердным слугой. Но с точки зрения здравой политики это не есть явление вредное для государства. Напротив, для него очень полезно содержать элементы, воздерживающие его от несправедливости и эксплуатации относительно остальных частей человечества, так как государства обыкновенно, именно вступая на этот путь, кладут начало собственной своей гибели.

Таким образом "условный патриотизм" христианских подданных можно считать более полезным с точки зрения широкой политики, чем "безусловный патриотизм", свойственный, в сущности, лишь народам, находящимся в стоянии варварства. Условный христианской патриотизм совершенно аналогичен тому "условному" же патриотизму, который порождается всеми великими идеями, научными или нравственными, ибо он неизбежно получают тоже "общечеловеческий" характер, а потому уже не допускают человека приносить в жертву Отечеству высшие нравственные требования или принципы общечеловеческого блага.

Универсализм Церкви особенно совместим с идеей монархии, представляющей верховенство этического начала. Та монархия, которая, понимая свою идею, умеет привнести все человеческое понимание блага и справедливости в свою мировую политику, тем самым является сотрудницей Церкви, а потому приобретает вдвойне преданных и усердных граждан в христианах. История показала пример этого еще у Константина Великого. Московская Русь этому же обязана была своим крепким единством духа и преданностью государству населения, не знавшего даже слов "народность" и "патриотизм", но обладавшего чувством народности и любовью к отечеству несравненно больше, чем теперь: а вырабатывались эти чувства именно на почве единства задач политическо-национальных и церковно-христианских.

Итак, политика может принять христианскую церковную идею как вполне совместимую с государственными интересами.

Но является далее вопрос: в каких внешних формах выражается христианская коллективность, то есть та Церковь, с которой государство должно стать в союзные отношения?

По внешности она имеет все социальные элементы. В ней есть народ (миряне, верующие), есть руководящий слой священства разных степеней, есть высший слой епископов, которых совокупность представляет церковную власть. В церкви есть даже старший епископ (Патриарх, Папа и т. д.) и высшая власть - Собор. При извращении церковности из этих элементов может вырастать власть, почти неотличимая от социально-политической. Но в нормальном состоянии церковную коллективность одинаково ошибочно было бы представлять себе теократической монархией или иерархически-аристократической республикой, или демократической общиной.

В Церкви, личности представляют лишь части одного Тела Христова. Сообразно природе и целям этой коллективности, церковный строй расположен так, чтобы члены его были живыми членами Тела Христова. В юридическом смысле в церкви нет начальства и власти, и все друг другу подчиняются в тех пределах, какие указаны даром Христа.

Член Церкви даже самый малый, остается разумной, а не бессловесной овцой. Сверх того, как бы ни был он мал, он все-таки есть носитель какого-нибудь дара, какой-нибудь силы Христовой и зачем-нибудь нужен для других, хотя бы и более сильных и высокопоставленных. Это сознание выразилось в том, что вся жизнь, вся деятельность Церкви совершается в теснейшей совместности всех членов.

Так как власть в Церкви принадлежит только Христу, а Христос действует в целостной Церкви, то соборное начало проникает церковный строй. Причем должно заметить, что идея соборности состоит не в преобладании большинства, а в полном единогласии всех.

Сущность соборности не во внешней форме собрания, а во внутреннем духовном единении общей мысли и воли. Но потребность единения естественно издревле приводила к общим собраниям и решениям. Она же выразилась в избрании лиц священного сана.

Но смысл этих избраний не в том, чтобы представить "общественную волю", а в сохранении полной совместности, духовной слитности верующих.