В заключение нельзя не заметить, что в большинстве царствующих домов всегда обращали много внимания на физическое развитие наследника Престола и развитие в нем мужественных черт воина: это совершенно правильное, эмпирически установившееся требование царского воспитания. История не знает ни одного монарха, который бы принес благо своему народу, не отличаясь по крайней мере средними качествами мужества. Оно нужно далеко не только потому, что монарх есть повелитель войск, которым должен внушать почтение. Обстоятельство это тоже очень важно. Последние Бурбоны много пострадали от полной утраты военных способностей и даже военных знаний. Но мужество и самообладание еще более требуются в деле гражданском, а развитие того и другого тесно связано с хорошим физическим воспитанием.

В молодом возрасте оно хорошо соединяется с военной выправкой, которая полезна и для развития самообладания, умения всегда сдерживать свои порывы: это же качество в высшей степени необходимое. Когда мы думаем о том, какие огромные последствия будет иметь каждое слово, каждое движение будущего царя, как много может он сделать зла необдуманным, скороспешным поступком, то мы поймем, как важна выработка в нем с детства умения владеть собой, сдерживаться, умерять свои рефлексы.

Царские принципы

  В числе важнейших обязанностей монархической власти в отношении самой себя находится памятование царских принципов действия и поведения.

Те правила, которые можно назвать "царскими принципами", конечно, имеют значение и для всякого человека, но их совокупность особенно необходима для носителя Верховной власти.

В этом отношении нередко подробно регистрируют довольно мелкие правила поведения, в чем можно упрекнуть и Монтескье, и нашего Чичерина. Разумеется, есть для среднего человека наиболее практичные правила. Так, весьма полезна осторожность в словах, неспешность поступков и т. п. Еще Пушкинский Борис Годунов наставляет сына:

Будь молчалив: не должен царский глас

На воздухе теряться по пустому;

Как звон святой, он должен возвещать

Велику скорбь или великий праздник. [113]

Часто говорится также о приветливости в обращении, о щедрости и т. д. Все эти правила в частностях могут быть очень мудры, но по большей части не имеют общего значения, а иногда даже имеют в виду монарха, как правителя, а не как Верховную власть. В отношении этого последнего рекомендуют все, что клонится к поддержанию "августейшего" характера власти, который, конечно, тем лучше сохраняется, чем обдуманнее поведение. Слово не сказанное редко компрометирует. Слово сказанное неудачно очень способно подрывать авторитет. То же относится и к поступкам. Пышный церемониал и этикет также основаны на цели, как можно лучше обеспечить августейшую внешность власти, ее величие, ее обдуманность, а при случае замаскировать случайную нетактичность. Все это, конечно, нужно, почему и выработано практикой.

Но подобно приемам воспитания, все это не составляет принципа.

Многие монархи нарочно отбрасывали церемониал и этикет, многие были скупы, и ничего существенного не теряли от этого в глазах народа. Многие очень выигрывали тем, что не хранили молчаливости. Так, Наполеон I значительной долей своей репутации обязан редкой способности кратко и ясно формулировать мысль, определяющую положение или столкновение. Этой своей способностью он пользовался столь же удачно для увеличения своего престижа, как Вильгельм Оранский или император Александр III пользовались системой молчаливости. Вообще все такие мелкие правила относятся к области тактичности, которая требует от каждого человека прежде всего умно сообразоваться со своим способностями, пользоваться их сильными сторонами и прятать подальше слабые стороны.

Но есть некоторые правила, которые составляют именно принципы монархической власти, так как относятся уже не к пользованию субъективными способностями, а к общему всем царям несению Верховной власти.

Так, одна из главнейших целей царского воспитания - выработка самообладания - потому и важна, что самообладание составляет безусловно необходимый принцип носителя Верховной власти. Без самообладания нельзя достойно нести Верховной власти, ибо она имеет главной задачей владеть и управлять всеми правящими силами. Не управляя собой, нельзя править другими. Демократия потому и мало пригодна в качестве Верховной власти, что почти неспособна к выработке самообладания.

Итак, самообладание должно быть признано за необходимый царственный принцип.

Чичерин не без основания возводит в принцип то, что он называет умеренностью.

"Сила власти, - говорит он, - зависит главным образом от личных свойств Государя. Напротив умеренность всегда может быть правилом политики. Слабый монарх и без того к этому склонен. Энергичная же власть может сама себя умерить: в этом состоит высшее ее нравственное достоинство. Не в преувеличении своего начала, а в восполнении его недостатков заключается требование политики, имеющей целью благо подданных". Это до известной степени совершенно верно.

Но главный царский принцип, без сомнения, составляет строжайшее следование долгу. Величайшее зло, которое может происходить от неограниченной власти, это переход ее в произвол. В этом случае не имеет большого значения вопрос о направлении произвола: по доброте ли сердечной он появляется или по жестокости, он одинаково вреден в положении царя. Дело в том, что царь в правлении не должен иметь личных побуждений. Он есть исполнитель Высшей Воли. Там, где эта Высшая Воля указывает необходимость кары и строгости, царь должен быть строгим и карать. Он есть лишь орудие справедливости. Для подданных дается закон, правила поведения, и царь, как Верховная власть, должен блюсти за тем, чтобы это было не пустым звуком, а фактом действительности. Он существует не для того, чтобы делать, как ему нравится, не для того, чтобы быть тираном или потакать распущенности, а для того, чтобы всех вести к исполнению долга. Поэтому он и сам обязан быть носителем долга. Вот величайший царский принцип, при соблюдении которого монарх только и является действительной Верховной властью нравственного начала.

Потому-то все выдающиеся государи ставили так высоко свою обязанность долга. Император Николай Павлович для возбуждения страха перед самой мыслью о ниспровержении законного порядка не считал возможным дать никакой поблажки сосланным декабристам. А между тем лично он по человечески их очень жалел. Поэтому он послал в Сибирь Жуковского, приказав дать всякие облегчения сосланным, но от имени самого Жуковского. Государь строжайше приказал, чтобы ни одна душа не знала о том, что эти льготы делаются им самим.

Таково истинное сознание долга. Царь, будучи добрым, представлял себя строгим и непримиримым, потому что это было нужно, пока преступники ничем не заслужили милосердия. Нужно было, чтобы царя боялись, в он отдавал себя в жертву упрекам в жестокости, а всю славу доброты дарил Жуковскому, лишь бы сохранить для Власти необходимый по тому времени грозный престиж.

Без сомнения, людям очень приятно быть добрыми и разливать кругом милости. Но для монарха это значит распоряжаться чужим добром. Тот, Кто сотворил мир, может делать, что хочет, ибо все существующее есть Его собственность. Но царь земной есть власть делегированная от Бога. Он обязан творить не свою волю, а Ту, Которая поставила его на царство.

Безусловно обязательный для царя принцип составляет справедливость. Он не имеет права жертвовать справедливостью ни по личному неудовольствию, ни по милосердию. Иоанн Грозный, этот замечательный теоретик самодержавия, оставил монархам правило, которое следовало бы как царское "зерцало" вывешивать в рабочем кабинете монархов.

"Всегда царям подобает быть обозрительными: овогда кротчайшим, овогда же ярым. Ко благим убо милость и кротость, ко злым же ярость и мучение. Аще ли сего не имеет - несть царь..."

С принципом долга тесно связав принцип законности. Как недавно высказал П. Н. Семенов, "самодержавная власть, от которой единственно исходят законы, сама же первая, издав закон, должна ему подчиняться и охранять до тех пор, пока она же не отменить или не изменит его в том же узаконенном порядке". Она (власть) "является ограниченной для самой себя". "Закон, как выражение воли Верховной власти, есть как бы ее совесть. Подобно тому, как если бы человек, увлекшись проповедью свободы от совести, стал действовать, отрешившись от нее, и довел бы себя этим до падения и гибели, так точно самодержавная власть, если бы она стала сама же первая попирать законы, расстроила бы весь государственный организм и довела бы его и себя до гибели".