Укажу современные этого образчики. Еще недавно право на образование считалось абсурдом. Государство и общество никому не мешают стремиться к образованию, но на каком основании это стремление может составить право? И однако через несколько десятков лет государства не только признали это, как право человека, но даже стали вменять ему образование в обязанность.

Как это могло случиться? Совершенно понятно. По мере того, как для множества занятий, и даже для политических и гражданских прав, стал создаваться образовательный ценз, совершенно неизбежно было появление идеи права на образование. Оно явилось как "естественное", вытекающее из новых условий, а затем вошло в состав прав юридических.

Укажу случай более мелкий. Нигде еще закон, признающий профессиональную тайну для врача, священника, адвоката, не признает ее, кажется, для газетного репортера. Но при современных условиях, в странах развитой печати профессия репортера по множеству материальных и нравственных условий безусловно требует профессиональной тайны. И вот уже теперь суд избегает требовать репортеров в качестве свидетелей, а когда пробует это, то нередко получает несокрушимый отпор. Уважающий себя репортер на Западе скорее выдержит все штрафы, чем станет давать показания на суде о виденном им происшествии, если видел его при исполнении репортерских обязанностей. Уже сформировалось убеждение, что репортер есть агент "осведомления", но не агент "подавления". И нет сомнения, что "профессиональная тайна" станет скоро юридическим правом репортера, как она стала раньше юридическим правом для врача или духовника.

Таких случаев можно назвать много. Даже "право на труд", столь абсурдное еще и в настоящее время, может, при известных условиях стать необходимым выводом из обстоятельств, и тогда, конечно, будет требовать юридического признания.

Естественное право вытекает из природы психологической или социальной. Поэтому оно, имея некоторый неизменный фонд, изменяется в частностях самой эволюцией этого фонда. Оно определяется нравственным сознанием, которое указывает не всегда одни и те же задачи и права.

Важнейшее обстоятельство состоит в том, что естественное право не может быть предусматриваемо государством. Некоторые говорят, что естественное право есть то, которое определяется разумом. Но во всяком случае это не разум государства, а тот, который разлит по самому обществу. Естественное право возникает в сознании отдельных лиц, как результат их внутреннего самоопределения применительно к данным внешним условиям. Это есть самостоятельное создание личности и группы лиц.

Это саморождение естественного права в обществе именно и делает необходимой связь государства с обществом через посредство Верховной власти. Если бы предположить, что государство стало отрицать бытие общества, игнорировать его существование, вообразив заменить его собой, то подобное государство очень скоро стало бы нравственно "беззаконным".

Его юридическое право постепенно разошлось бы с постоянно назревающим естественным правом, стало бы в противоречие с ним, и тогда государство явилось бы учреждением, возбуждающим всеобщий ужас и презрение, а затем неизбежно было бы ниспровергнуто.

Это обстоятельство, то есть необходимость для верховной власти быть в постоянной теснейшей связи с обществом, с нацией, а стало быть, и с личностью гражданина, требует особенно ясного сознания со стороны монархической Верховной власти.

При демократии связь общества и государства поддерживается сама собой тем обстоятельством, что одна и та же масса людей составляет и нацию, и Верховную власть. Но при монархии такую связь требуется поддерживать преднамеренно, а стало быть Верховная власть должна иметь сознание необходимости этого.

Сверх того, монархия, представляющая Верховную власть нравственного идеала, принуждена особенно заботиться о том, чтобы он постоянно в ней отражался. Естественное же право именно выражает в себе требования нравственного идеала, возникающие при каждых данных условиях жизни. Эти требования, следовательно, необходимо постоянно слышать, ощущать.

В христианской монархии чуткость отношения к естественному праву еще более необходима, так как естественное право для нее особенно неотрицаемо.

Действительно, признавая источником Верховной власти божественную делегацию, мы неизбежно признаем обязательным уважение к тем обязанностям, которые возложены на человека Божественной Волей. Но эти обязанности дают личности право на все, необходимое для исполнения их. Такое право личности для Верховной власти, основанной на делегации Бога, не подлежит никакому посягательству. Оно является "естественным" правом личности, правом, обусловленным не каким-нибудь юридическим законом, но природой связи человека с Богом.

Это настолько ясно ощутимо по самой силе вещей, что мы во всех монархиях действительно видим особенное уважение к так называемой "справедливости", которая именно состоит в соответствии с правдой и правом нравственным, а не юридическим. В аристократиях и демократиях, напротив, господствует юридическое понятие права.

Рим выработал понятие о юридической природе государства и права, хотя сознавал существование и естественного права. В Европе учение об "общественном договоре", с подкладкой естественного права, создано было во времена монархии, хотя и положено в основу республиканских идеалов. Но когда власть демократии начала делаться верховной, учение об естественном праве стало отвергаться, и в науке возобладало понятие о праве юридическом, как единственном праве. Однако естественное право, признаваемое или отрицаемое наукой, всегда существует, и даже управляет правом юридическим.

Монархическая политика

Все народы в общих чертах имеют одинаковые потребности, и все государства поэтому имеют приблизительно одинаковые цели, которые различаются не столько по характеру Верховной власти их, как по обстоятельства внешним и внутренним. Монархии многому могут учиться у республик и наоборот. Ввиду этого естественно спросить себя: может ли существовать какая-то особенная монархическая политика?

Несомненно и непременно.

Несмотря на общность целей и сходство средств политики всех государств, различие между политикой монархии, аристократии и демократии неизбежно существует. Это зависит от различия свойств верховных принципов. В общем арсенале политики есть средства действия, наиболее подходящие для одной формы Верховной власти, наименее для других.

Для того, чтобы осуществлять цели государства наиболее действительно, быстро и экономно; нужно уметь пользоваться именно той силой, теми свойствами, которые представляет данная верховная власть, пробуя при ней действовать по незнанию или недоразумению, так, как это свойственно какой-либо другой форме верховной власти, мы можем только истощать и компрометировать свою. Во второй части настоящей книги, мы видели, каким роковым осуждением легло на судьбы Византии ее неумение отбросить от себя старо-римский абсолютизм, который был неизбежен и логичен в римском императоре, но для византийского самодержца остался лишь плохой традицией. Точно так же и сознательная подделка какой-либо формы верховной власти под способы, действия другой не имеет ни малейшего смысла и составляет лишь признание своего бессилия и приглашение нации к изменению образа правления. Государства, сознательно подделывающиеся под формы действия других, неизменно осуждены на гибель, Франция пережила нисколько таких проб за XIX век. Попытка Карла Х изобразить неограниченного монарха и попытка Луи Филиппа стать "лучшей из республик" имели одинаковый роковой результат.

Всякая форма верховной власти требует некоторых особенностей политики. Поэтому государственная наука в учении о политике вообще должна рассматривать в отдельности "политику чистой монархии", "политику аристократии", "политику демократии".

Направление государственной деятельности дается Верховной властью. Политика монархическая есть именно политика Монархической Верховной власти в достижении тех целей, которые имеет государственная политика вообще.