Еще накануне вечером она договорилась с директором о том, что вторую рабочую комнату, подсыхающую после ремонта, можно пока использовать для игр. После завтрака Елизавета Ивановна собрала свою группу в пустой, гулкой комнате. Следом за старшими в нее набились и галчата — посмотреть, что там будут делать. Елизавета Ивановна была довольна и этим: во-первых, они не будут слышать всего, что может наговорить та похожая на домработницу толстая женщина, а во-вторых, очень хорошо, если воспитательнице удастся завоевать авторитет сразу среди всех возрастов…
— Сейчас, дети, мы будем играть, — объявила Елизавета Ивановна. - Маленькие будут водить хоровод. Умеете?
— Умеем! — закричали галчата.
— Очень хорошо! Становитесь в кружок и беритесь за ручки. Какую будем петь песню? Если вы не знаете, я вас научу. Есть очень хорошая песенка. Вот слушайте. — И она скрипуче пропела:
Станьте, дети.
Станьте в круг.
Станьте в круг.
Станьте в круг…
— Жил на свете старый жук! — с восторгом подхватили галчата.
Они знали эту песенку. Весной их водили на кинокартину "Золушка", где был такой смешной и глупый король и где Золушка учила придворных песенке про жука.
Старшие с недобрыми ухмылками смотрели на воспитательницу, которая вместе с малышами распевала детскую песенку.
Стоявшим у дверей удрать было просто: улучив момент, когда воспитательница поворачивалась к ним спиной, они в два шага оказывались на свободе. Митя Ершов, Лешка и Яша Брук стояли возле окна. В знойном струящемся воздухе дрожали верхушки тополей, под деревьями клубками свернулись густые тени. В окно врывался запах нагретой листвы, а здесь, в комнате, пахло сырым мелом и сиккативом.
Валерий Белоус до сих пор развлекался как умет: трогал пальцами стенку и смотрел, не пачкает ли, почесывался, незаметно щелкал галчат по затылкам. Все это надоело ему, он согнулся и сделал страдальческое лицо:
— Елизавета Ивановна, у меня живот заболел.
Галчата засмеялись.
— Выйди и не балагань! — строго сказала Елизавета Ивановна.
Валерий, храня на лице скорбь, пошел к выходу, но в дверях опрокинулся на руки, сделал стойку и вышел на руках. Галчата взвизгнули от восторга. Елизавета Ивановна не видела, но догадалась, что она обманута, — на щеках ее выступили красные пятна.
Яша Брук решительно оттолкнулся от стенки и пошел к выходу.
Следом тронулись Лешка и Митя.
— Куда вы, дети?
— К Людмиле Сергеевне, попросим газету. Мы с Ксенией Петровной всегда в это время читали газету, — сказал Яша.
Митя, подтверждая, кивнул.
Елизавета Ивановна прищурилась, пятна на ее щеках проступили ярче. Взгляд ее остановился на Лешке.
— Горбачев, к директору тебя вызывали?
— Вызывали.
Галчата примолкли, перестали топтаться.
— Что она сказала?
— Чтобы не заплывал в другой раз.
— И больше ничего?
— Ничего.
— Ага! — Елизавета Ивановна едва не задохнулась.
Малыши затаив дыхание ждали, что она сделает.
— У меня в группе, — еще отчетливее, чем всегда, сказала Елизавета Ивановна, — не появляйся до тех пор, пока директор не вызовет тебя снова.
Лешка исподлобья посмотрел на нее и пошел следом за товарищами.
Валерий подтягивался на турнике. Увидев их, он спрыгнул на землю.
— Вот зуда какая! А, ребята?.. — сказал он и, неестественно вытянувшись, запел фальцетом: — Жил на свете старый жук…
— Брось, Валет! — отмахнулся Митя. — И откуда она взялась на нашу голову!..
— Хоть бы уж скорее Ксения Петровна выздоравливала!
— Да… — задумчиво подтвердил Яша и, помолчав, вдруг решительно сказал: — А мы свиньи! Конечно, свиньи! — кивнул он в ответ на удивленные взгляды товарищей. — Ксения Петровна сколько болеет, а мы ни разу не проведали.
— Ну да, в больницу же нас не пустили!
— Так то в больницу, а сейчас она дома. Пошли… Сходим? А то Елизавета Ивановна нас еще в песочек посадит играть…
Ребята невесело посмеялись.
— Вы идите, а я не пойду, — сказал Лешка.
— Почему?
— Ну, вас она знает, а меня нет.
— Так узнает! Все равно ты с нами, в нашей группе.
Лешка стеснялся чужих, незнакомых людей, терялся в их присутствии, знал, что так будет и на этот раз, но после недолгих колебаний согласился.
— А адрес? Ты знаешь?.. Я тоже нет… О, Кирка знает! Девочки к ней бегали…
Кира адрес знала, но сказать отказалась:
— А зачем вам? Вы к ней хотите? Я тоже пойду.
— Так ты уже была!
— Ну и что? И еще пойду.
Ребята переглянулись… Им хотелось пойти самим, чтобы поговорить обо всем серьезно, а при Кирке какой мог быть серьезный разговор…
Кира обиделась:
— Не хотите — и не надо! Ничего я вам не скажу, а пойду сама.
— Да ладно, пойдем.
Кира улыбнулась, но тут же лицо ее стало озабоченным:
— Только знаете, мальчики, надо ей в подарок что-нибудь принести.
— А чего нам дарить? У нас ничего нет.
— По-моему, надо цветы. А? Это очень красиво — дарить цветы!
Цветы всегда дарят.
— Ха! Где ты их возьмешь? На базаре? А откуда у нас деньги?
Денег не было, и взять их было негде.
— В сквере нарвать — так еще в милицию заберут… — раздумчиво сказал Митя.
— Я знаю! — с таинственным видом сказала Кира. — Там только собака, а если не бояться, так ничего…
Кира привела их в узкий, глухой переулок, над которым смыкались кроны деревьев, с независимым видом прошла по нему одна, "на разведку", — шепотом пояснила она, — потом подвела к забору из ржавых штамповочных отходов. Там, где не хватило продырявленных железных листов, была натянута колючая проволока. За забором среди яблонь и груш в густой траве вздымались стрелы львиного зева, алели гвоздики.
Возле самого забора раскинулись широкие вайи папоротников. Кира приподняла проволоку — образовался удобный лаз.
— Вот, — сказала она.
— Так это же чужое! — изумленно сказал Яша.
— А что у них — убудет? Вон там сколько!
— Нет, я не полезу, — решительно сказал Яша.
— И я, — сказал Митя.
— Эх, вы! Просто вы трусите, вот и всё! — презрительно сказала Кира. — А еще мальчишки!..
Лешка не хотел лезть в чужой сад, но он не мог допустить, чтобы его считали трусом.
— Подыми проволоку, — сказал он.
Пригнувшись, он пробежал к деревьям и торопливо начал рвать цветы вместе с травой. Трава не поддавалась, скользила в кулаках, из-под рук брызгали в разные стороны кузнечики. Возле дома забухал густой собачий лай.
— Обратно! Давай обратно! — громким шепотом закричала Кира.
Лешка метнулся к лазу.
— Папоротников! Папоротников сорви!
Лешка ухватил несколько ломких резных листьев и бросился под проволоку. По саду, размахивая руками, бежала старуха:
— Да что же вы делаете, босяки!.. Вот я на вас собаку спущу!
В ответ раздался дружный топот. «Босяки» остановились только через два квартала.
— Нет, все-таки это свинство! — переводя дух, сказал Яша. — Вдруг залезли в чужой сад, наворовали цветов…
— Никакое не свинство! — отрезала Кира. — Если бы для себя - другое дело, а то для больного. А где нам взять, если у нас нет? А ей будет приятно… Ну и помял же ты их!
— А я считаю, все равно, — сказал Митя. — Для чего бы ни украли, все равно украли. Вот Ксения Петровна узнает…
— Попробуй только сказать!..
Кира на ходу перебрала растрепанный пук травы и листьев, и он незаметно превратился в пышный букет, красиво обложенный папоротником.
Она полюбовалась и сама себя похвалила:
— Вот! Как из магазина!
Маленький домик на улице Липатова прятался от зноя в глубине двора, среди уже отцветшей сирени. Весь двор занимали аккуратные грядки, дорожка была тщательно вычищена и подметена. Но возле терраски, к которой ребята подошли, порядок бесследно исчезал.
Уткнувшись фарой в сиреневый куст и задрав заднюю ось без колеса, стоял мотоцикл. Возле крохотной, под навесом, летней кухни лежала длинная помятая коляска.
