Гаравом овладело вредное ехидство. Он прокашлялся, посмотрел в потолок и запел на широко известный в далёких краях мотив:

— Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и гор,

Эту землю дружно выбираем,

Фиг нам нужен этот Валинор !

От Нэвраста до Оссирианда,

С Мглистых Гор до харадских пляжей,

Феаноринг возит контрабанду

В виде копий, луков и ножей!

Если Враг отрезать нам захочет

Скажем, руку, в яростной борьбе -

Феаноринг весел и находчив:

У него все это на резьбе…

Это Мы! Сковали Сильмариллы!

Это Мы! Склепали Палантир!

Мы сильны, как юные гориллы

И умны, как старый Митрандир!

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и гор,

Эту землю дружно забираем,

Впереди нас — батька Феанор!

Посмеялся Эли Бар–Яхалом.

Исполнив это, Гарав с запоздалой опаской посмотрел на на Элронда. Но Владыка Раздола… хохотал — почти беззвучно, но искренне, запрокидывая голову.

— Вообще–то такие они и были, — вдруг сказал он. — Но знаешь… — и он положил палец на губы мальчишки. — Не превращай умение смеяться над великим и великими в ремесло. Один раз — можно. А если это войдёт в привычку…

— Прости… — пробормотал Гарав. — Я понимаю.

— Надеюсь.

— Понимаю, — уже уверенно кивнул Гарав. — Прости, мастер Элронд. И вот… послушай ещё…

Эту песню пел в деревне у фородвэйт Эйнор. Гарав просто перевёл.

— Отцовское наследство мы добыли,

Его у нас теперь не отобрать.

Но обжигают руки Сильмариллы…

Как страшно мы с тобой ошиблись, брат!

Нам Клятва жить спокойно не давала.

Сражаться в ослеплении своем

Готовы были мы хоть против Валар,

Хоть против мира целого — вдвоем.

Никто на нас оружие не поднял,

Никто нам к бегству путь не преградил.

Но не уйти ни от огня в ладонях,

Ни от огня отчаянья в груди.

Так значит, пали зря отец и братья?

Мы Право потеряли, зло творя.

Убийства в Альквалондэ, в Дориате…

Шесть сотен лет войны и крови — зря?!

Над Средиземьем битвы пролетели,

Лик мира изменил Великий Гнев,

Среди равнин открылись в бездну щели,

Вихрь огненный бушует в глубине.

Но пламя — то, что сжечь мне руку хочет,

И то, что сердце жжет, — сильней стократ.

Сегодня — День Свершения Пророчеств.

Я ухожу в огонь. Прощай же, брат!

Стихи Аннахэль Гваэт.

— Что ж, ты понял, — как ни в чём не бывало сказал Элронд. — А теперь пойдём. Нас ждёт важный разговор.

* * *

В небольшой затемнённой шторами комнатке, куда привёл Гарава Элронд — очевидно, в одной из башен, мальчишка и не понял толком — в трёх удобных креслах (четвёртое пустовало) - плотная ткань, натянутая на причудливо выгнутый каркас из тёмного дерева — по сторонам от пылающего камина алого камня сидели, глядя на вошедших трое стариков, закутанных в разноцветные балахоны. Рядом с каждым стоял длинный посох с причудливым навершием.

Гарав узнал Гэндальфа, который дружелюбно кивнул мальчишке. И отвесил поклон — всем сразу. Двух других стариков он не знал: один — крючконосый, сухолицый , с проницательными горящими глазами, в белом балахоне; другой — в коричневом — намного ниже, но зато моложе двух других, широколицый, плечистый.

— Расскажи всё, что было с тобой в Ангмаре. Подробно, — негромко попросил Элронд, занимая пустующее кресло. Гараву сесть не предложили, и он ощутил себя неуютно — как будто под четырьмя прицелами. Он понял, что это — настоящий допрос. И глубоко вздохнул: что ж…

…Когда Гарав закончил говорить — ноги у него подкашивались, а перед глазами всё плыло. Он с трудом дышал нормально и очень хотел опустить глаза — если честно, казалось, что его надели живьём на четыре пары раскалённых нитей, пронизывающих комнату.

— Мальчик сейчас упадёт, — сказал Коричневый Балахон. — Сколько можно, всё совершенно ясно.

— Неудивительно, — Гэндальф вдруг улыбнулся и, встав, указал Гараву на своё кресло.

— Я… — мальчишка залился краской, переступил с ноги на ногу. — Я благодарю, но… — и обнаружил, что сидит в кресле, а в правой руке у него большой кубок с чем–то прозрачным и приятно пахнущим. Гарав машинально переложил кубок в левую и отпил. У прозрачной прохладной жидкости — не вина — был вкус мёда, и усталось отступила, а голова прояснилась.

— Мальчик левша, — заметил Белый Плащ… — и Гарав вдруг понял: да это ж Саруман!!! Он же… или не сейчас? Нет, наверное, он ещё не предатель… а ну, перестань думать!

— Хочешь сказать о печати проклятья? — Гэндальф начал расхаживать по комнате. Но Саруман неожиданно засмеялся — суховато, но искренне:

— Хочу всего лишь сказать, что он опасный противник в схватке.

— Армия Ангмара стоит в десяти лигах от мостов. Дальше не идут, на наш берег не переправляются, — заметил Элронд. — Общая численность войск Ангмара примерно сто — сто десять тысяч. Против нас выставлены около тридцати. Впечатление такое, что нас хотят просто напугать… и сковать на случай каких–то иных действий.

— Я так и не понял, при чём тут искажённая майа, — сказал Коричневый Балахон. Гэндальф досадливо отмахнулся:

— Совершенно ни при чём, как ни при чём и мальчик. Очевидно, что он — чист, а Ломион Мелиссэ просто решила в очередной раз развлечься.

— В прошлый раз после её развлечений между Люной и Мороком не осталось ни одного человека, — Саруман пропустил через пальцы длинную бороду. — Но я согласен с Гэндальфом. Совпадения и случайности… Реальность — то, что Ангмар знает о планах воссоздания Арнора. И скорей всего обрушит удар туда… Радагаст, что ты думаешь о гномах Мории?

— Друзья, — Элронд встал, — думаю, мальчика ждут свои дела. Не менее важные, чем наши.

Гарав встал, поставил кубок на подлокотник кресла. И снова поклонился всем сразу — перед тем, как выйти.

Глава 33 -

короткая. Но зато в ней действует великий герой русского народа Тарзан.

Кони чувствовали себя великолепно. Ни Эйнора, ни Фередира Гарав не нашёл и не особо огрочился — отправился на конюшню и помиловался с Хсаном, не забыв и Фиона с Азаром. А потом просто побрёл, куда глаза глядят, насвистывая и отвечая кивками и улыбкой на приветствия встречных эльфов, которым, казалось, и дела нет до того, что на другом берегу Буйной — совсем недалеко от них — стоит вражеская армия.

Между прочим, допрос к башне продолжался аж полдня, Гарав сообразил это, когда вышел наружу и увидел солнце, давно перелезшее через зенит.

— Ai!!! — услышал Гарав звонкий выкрик, потом — плеск и смех. Он свернул к краю тропы, по которой неспешно шагал — и неожиданно для себя увидел короткий крутой спуск, а ниже — пляж с полоской золотистого песка. Бруинен в этом месте делал широкую петлю и обретал спокойствие — открывался широкий неглубокий плёс. А на пляже купались с дюжину… эльфёнков? Эльфят? Гарав улыбнулся и перестал искать «правильное» название. В конце концов, они практически ничем не отличались от красивых человеческих детей. Даже глазами. Особенно глазами. В глазах взрослых эльфов была печаль. Эйнор объяснил это как–то — мол, за эльфом стоит память не только его длинной и не всегда счастливой жизни, но и то, что к людям приходит лишь во сне — память всех прошлых воплощений. Для эльфа это не сон, а его собственные воспоминания, которые приносит из прошлых жизней телу–хроа вселяющийся в него дух–фэа. Да уж, тут поневоле загрустишь — под таким грузом… Но приходит эта печальная память не сразу, постепенно, десятилетие за десятилетием. Может, потому так долго у эльфов длится детство. И поэтому глаза их детей похожи на глаза детей человека… нет, на то, какими должны быть глаза детей человека: в них лишь наивное чистое веселье и неуёмная жажда знания.