По большому счету конфликт протекал стихийно, импровизированно, доходя до выяснения личных отношений. Отсутствие каких бы то ни было правил и обязательств делало его крайне жестоким. Обе стороны вернулись к практике отрезания ушей убитых врагов в качестве военного трофея, которую применял в начале ХХ века лидер армянского партизанского движения Андраник. Британский фотограф Джон Джонс вспоминает, как зимой 1992 года некий командир в Гадруте достал из кармана сверток из вощеной бумаги, развернул его и продемонстрировал отрезанное ухо. Это был сувенир с последнего боя.

Азербайджанский доброволец Кямал Али говорит: "Гуманность сохраняется только до того момента, пока не происходит нечто ужасное. После того, как вы увидите, что сделали с вашим другом, гуманность исчезает, и вы хотите только одного – сделать что-нибудь похуже. Так случилось с армянами, то же самое происходило и с нами. Я еще мог себя сдерживать. Мне было за тридцать, я был образован, но вокруг меня были в основном двадцатилетние деревенские мальчишки". Он продолжает:

"Я видел, как мы убивали пленных и как они убивали пленных. Им отрубали пальцы, уши. Я по образованию нейрофизиолог. Во время последней поездки на фронт я работал в военном госпитале в Кубатлы, и к нам привезли наших солдат, освобожденных из плена. Их обменивали и отправляли на лечение. Все они умерли в госпитале. Человек прибывает здоровым, а через неделю умирает. Так вот во время вскрытия оказалось, что им вводили подкожно бензин. Под видом антибиотиков им делали подкожные инъекции бензина…"

Тем не менее, разделенные линией фронта бойцы хорошо знали друг друга и, в каком-то смысле это была "война соседей". Сета Мелконян, вдова армянского военачальника, вспоминает, как один солдат из Мартунинского района на юге Карабаха совершенно случайно взял в заложники друга своего отца: "Заложник сидит в комнате, входит [ополченец], и они начинают беседовать, расспрашивать друг друга о семьях. "Как поживает твой отец? А мать как? А тот, а этот, а братья? И они так рады видеть друг друга, но при этом один находится в плену, а другой волен распоряжаться его жизнью" (19).

Поскольку карабахские азербайджанцы и армяне понимали язык друг друга, они нередко настраивались на радиочастоты противника и обменивались новостями или взаимными оскорблениями. Ходит множество историй о бывших друзьях, неожиданно столкнувшихся на поле боя. По рассказам очевидцев, в Корнидзоре один армянин из числа защитников деревни, прицелился из винтовки в азербайджанца, бегущего в атаку, но друг остановил его с криком: "Стой, не стреляй! Это же мой сосед Ахмед, он мне должен 800 рублей!" (20). Сета Мелконян рассказывает о солдате из отряда ее мужа, который ухаживал за азербайджанской девушкой из Физули, города, расположенного за линией фронта. Он продолжал общаться с ней даже после резкого обострения конфликта. Когда его убили в бою, ей так и не смогли передать эту весть. Многолетний опыт соседской жизни мог бы снизить степень жестокости этой войны, но так происходило не всегда.

Ходжалы

Начиная с 1 января 1992 года, армяне стали предпринимать вооруженные вылазки за пределы Степанакерта. Они захватили азербайджанские деревни вокруг города, изгнав сотни остававшихся там азербайджанцев. Их главной целью теперь оказался Ходжалы, город, расположенный в девяти километрах к северо-востоку от Степанакерта, где находился единственный в регионе аэропорт. Когда-то в Ходжалы в массовом порядке были размещены азербайджанские переселенцы. В 1991 году его население составляло 6300 человек. (21)

В октябре 1991 года армяне отрезали дорогу, соединяющую Ходжалы с Агдамом, и до города стало возможно добираться только на вертолете: короткий перелет из Агдама и затем резкое снижение по спирали. Когда в январе американский репортер Томас Гольц совершил этот жуткий перелет, его взору предстал холодный и незащищенный город. "В Ходжалы не работали телефоны, вообще ничего не работало: не было ни электричества, ни отопления, ни водопроводной воды, – писал Гольц. – Единственным средством сообщения с внешним миром были вертолеты, – и каждый рейс был связан с риском". К 13 февраля 1992 года, когда был выполнен последний рейс вертолета в Ходжалы, оттуда в общей сложности эвакуировали, наверно, менее 300 жителей, а В городе оставались 3000 человек, Оборону Ходжалы обеспечивал командир ОМОНа аэропорта Алиф Гаджиев и около 160 легко вооруженных ополченцев. Жители с тревогой ожидали наступления армян. (22)

Штурм начался в ночь с 25 на 26 февраля. Этот день был, вероятно, выбран в память об армянских погромах в Сумгаите, случившихся четырьмя годами ранее. Боевую поддержку армянам оказывала бронетехника 366-го полка Советской Армии. Они окружили Ходжалы с трех сторон, после чего армянские солдаты вошли в город и подавили сопротивление защитников.

Только один выход из Ходжалы оставался открытым. Говорят, Гаджиев убеждал мирных жителей бежать в Агдам, обещая дать им для защиты отряды ОМОНа, которые сопровождали бы их до самого города. Ночью огромная толпа людей побежала по колено в снегу через лес и начала спускаться в долину речки Гаргар. Ранним утром жители Ходжалы в сопровождении немногочисленных омоновцев вышли на равнину недалеко от армянской деревни Нахичеваник. Здесь их шквалом огня встретили армянские бойцы, засевшие на горных склонах прямо над равниной. Милиционеры открыли ответный огонь, но силы были очень неравны, и их перестреляли. К месту ужасающей бойни прибывали все новые и новые беженцы. Хиджран Алекперова, бывшая жительница Ходжалы, рассказала представителю правозащитной организации "Хьюман райтс уотч":

"Мы добрались до Нахичеваника к девяти утра. Там было поле, на нем лежало много убитых. Наверное, их было сто человек. Я не пыталась их сосчитать. Меня на этом поле ранили. Гаджиева Алифа подстрелили, и я хотела ему помочь. Пуля попала мне в живот. Я видела, откуда они стреляли. Я видела много трупов на этом поле. Они были убиты совсем недавно – у них еще не изменился цвет кожи" (23).

Взору журналистов и следователей, приехавших сюда несколько дней спустя, предстала жуткая картина кровавой бойни. Растерзанные тела лежали повсюду на мерзлой земле. Анатоль Ливен из лондонской "Таймс" писал, что "у некоторых из них, в том числе и у одной маленькой девочки, на теле были ужасные раны. У нее уцелело только лицо". Азербайджанский прокурор Юсиф Агаев заметил следы пороха около входных пулевых отверстий, из чего сделал вывод, что многие жертвы были расстреляны в упор: "В них стреляли с очень близкого расстояния. Мы приехали на место, где все это случилось. Мне, специалисту, сразу все стало понятно" (24).

Помимо тех, кто получил огнестрельные ранения, десятки людей погибли от холода и обморожения в лесах. Более тысячи жителей Ходжалы были взяты в плен, среди них и несколько десятков турок-месхетинцев, беженцев из Средней Азии.

Существуют разные оценки числа убитых азербайджанцев в Ходжалы или в его окрестностях. Пожалуй, наиболее правдоподобная цифра – та, которая была получена в ходе официального расследования, предпринятого азербайджанским парламентом. По этим данным, число погибших составило 485 человек. Даже принимая в расчет, что здесь учтены не только погибшие в перестрелке, но и умершие от переохлаждения, эта огромная цифра затмевает данные о потерях за всю историю войны в Нагорном Карабахе. Ответная стрельба азербайджанцев была незначительной и никоим образом не может служить оправданием хладнокровного убийства в открытом поле сотен беспомощных мирных жителей, в том числе и детей (25).

Постепенно известия о резне в Ходжалы стали достоянием общественности. Поначалу многие просто отказывались в это верить, поскольку до той поры мировые средства массовой информации, освещающие конфликт, в основном изображали армян как жертву этого конфликта, но не как агрессоров. Оправдательное интервью, данное бывшим президентом Азербайджана Аязом Муталибовым не помогло. В попытке приуменьшить свою роль в неспособности защитить город, Муталибов всю вину за бойню в Ходжалы возложил на руководство Народного фронта. Его интервью широко цитировалось в Армении (26).