Этьен тоже должен был прийти сегодня. Приятели собирались каждую субботу по утрам. Возможно, он задерживался, потому что отец опять велел ему что-то сделать на свалке. Этьен был очень толстым пареньком. Свое имя он писал как «80N» и, присовокупив «ха-ха», расписывался таким образом на телефонных столбах цветными мелками или кусочком желтого известняка, спертым у дорожных рабочих. Как Тим, Гровер и Карл, Этьен любил устраивать розыгрыши, но в отличие от друзей был прямо-таки одержим этой страстью. Если Гровер был гением, Тим хотел стать тренером баскетбольной команды, а Карл мог бы блистать в этой команде, то Этьен мечтал о профессии, как-нибудь связанной с розыгрышами. «Ты чокнутый, – говорили ему друзья.- Что это за профессия? Ты что, будешь комиком на телевидении или клоуном в цирке?» А Этьен, обняв кого-нибудь за плечи (если быть начеку, то можно было сообразить, что он делает это не из дружеских чувств, а чтобы скотчем прицепить на спину приятелю листок с надписью вроде «МОЯ МАМА ХОДИТ В СОЛДАТСКИХ САПОГАХ» или «ДАЙ МНЕ ПИНКА» – со стрелкой, показывающей, куда именно), отвечал: «Мой отец говорит, что скоро всё будут делать машины. Что работу можно будет найти только на свалках для поломанных машин. Машины не смогут только шутить. Поэтому шутить и устраивать розыгрыши будут люди».
Приятели, пожалуй, были правы: вполне возможно, Этьен был немного чокнутый. Он осмеливался устраивать такие рискованные гадости, на которые больше никто не отваживался: прокалывал шины на колесах полицейских машин, оставлял дурацкие и, в сущности, бессмысленные записки с подписью «Призрак» на столе в кабинете директрисы, пока она вела урок в восьмом классе, а однажды, надев водолазный костюм, залез в речку и засорил илом водозаборник бумажной фабрики (в результате чего фабрика остановилась почти на неделю), и проделывал прочие шалости в том же духе. Он ненавидел общественные институты. Его злейшими врагами, главными мишенями его проказ были школа, железная дорога и АУР. Этьен собрал вокруг себя шайку таких же недовольных, которых директриса, распекая, неизменно называла олигофренами; этого слова они не понимали, а Гровер отказывался объяснять – его это бесило, потому что оно было таким же оскорбительным, как макаронник или ниггер. Среди друзей Этьена были такие личности, как братья Мостли – Арнольд и Кермит, которые нюхали авиационный клей, воровали из магазина мышеловки, а потом развлекались, швыряя их во взведенном состоянии друг в друга где-нибудь на пустыре; Ким Дуфэй, худенькая шестиклассница с экзотической внешностью и длинной светлой косичкой с постоянно перепачканным синими чернилами кончиком, которая разбиралась в различных взрывчатых веществах и отвечала за пополнение запасов натрия в их тайнике, добывая его из лаборатории минджборовской средней школы с помощью своего приятеля Гэйлорда, по уши влюбленного в нее студента-второкурсника, толкателя ядра и просто любителя ребятни; Хоган Слотроп, докторский сынок, который в возрасте восьми лет всерьез пристрастился к ежевечернему питью пива, а в девять лет ударился в религию, дал зарок не пить и вступил в Общество Анонимных Алкоголиков – решение, одобренное снисходительным папашей и благосклонно воспринятое местным отделением АА, где посчитали, что присутствие ребенка может благотворно повлиять на взрослых; Нунци Пассарелла, который начал с того, что каким-то образом умудрился привезти на школьном автобусе взрослую свинью – польско-китайскую свиноматку в четверть тонны весом, чтобы выступить с ней на конкурсе «Покажи и расскажи», и, не останавливаясь на достигнутом, основал культ юродивой Сью Данхэм в честь легендарной и прекрасной бродяжки, которая в прошлом веке бродила по окрестным холмам, подменяла младенцев, устраивала пожары и, по сути, могла считаться святой покровительницей всей их компании.
– Где Карл? – спросил Тим, вытерев голову одним из свитеров Гровера.
– В подвале,- ответил Гровер.- Играет с носорожьими ногами.- Их можно было носить как сапоги, и обычно их надевали, когда выпадал снег.- А что?
Моя мать опять… – Тиму было нелегко сказать об этом, он понимал, что нехорошо жаловаться на свою мать.- Она опять доставала их по телефону.
– Кого? Родителей Карла? Тим кивнул.
– Моя тоже.- Гровер помрачнел.- Я слышал, как мои предки говорили об этом,- сказал он, ткнув пальцем в пару наушников, напрямую подсоединенных к подслушивающему устройству, которое он год назад установил в спальне родителей.- Они постоянно говорят о превосходстве белых над черными. Я поначалу думал, что они имеют в виду шахматы.
– Она опять обозвала их этим словом,- сказал Тим. В этот момент вошел Карл. Носорожьих ног у него не было, он молча улыбался, как будто с помощью какого-то «жучка», спрятанного в комнате Гровера, слышал, о чем они только что говорили.
– Хочешь послушать? – предложил Гровер, кивком головы показывая на приемник.- Мне удалось поймать Нью-Йорк.
Карл сказал «да», уселся у приемника и, надев наушники, принялся крутить ручку настройки.
– Вот и Этьен,- сказал Тим. Толстяк болтался за окном, как блестящий воздушный шарик. Физиономия у него лоснилась, глаза шныряли во все стороны. Друзья впустили его в комнату.
– У меня есть одна штуковина, от который вы обалдеете,- сообщил Этьен.
– Какая? – спросил Тим, все еще занятый мыслями о матери и потому утративший бдительность.
– Вот такая,- сказал Этьен и запустил в него бумажный пакет с дождевой водой, который он прятал под рубашкой. Тим прыгнул на толстяка, и они, сцепившись, покатились по полу. Гровер кричал, чтобы они не уронили приборы, а Карл с хохотом поднимал ноги, когда дерущиеся подкатывались к нему. Когда возня прекратилась, Карл снял наушники и щелкнул выключателем, а Грови уселся, скрестив ноги, на кровати – это означало, что началось заседание Внутренней Хунты.
– Пожалуй, начнем с сообщений о текущих делах,- сказал Гровер.- Что у тебя было на этой не деле, Этьен? – В руках у Гровера была дощечка с зажимом, которым он имел обыкновение ритмически щелкать, когда впадал в задумчивость.
Этьен достал из заднего кармана несколько сложенных листочков и начал читать:
– Железная дорога. Один новый фонарь и две сигнальные петарды добавлены в арсенат.
– Арсенал,- пробормотал Гровер, записывая.
– Да. Мы с Керми еще раз подсчитали количество вагонов на станциях Фокстрот и Квебек. На Фокстрот пришло семнадцать вагонов и три товарные платформы с четырех тридцати до…
– Цифры я запишу потом,- сказал Гровер.- Можем мы что-нибудь сделать на этом участке дороги, или там проходит слишком много вагонов? Вот в чем вопрос.
– А,- сказал Этьен.- В общем, движение было не слабым.- Он обнажил зубы и покосился на Карла и Тима, и те захохотали.
– Ты сможешь сделать вылазку попозже? – раздраженно спросил Гровер.- Скажем, вечером около девяти?
– Не знаю,- сказал Этьен.- Можно попробовать улизнуть и…
– Попробуй,- сказал Гровер.- Нам нужны данные и на более позднее время.
– Но мой папа… Он беспокоится обо мне,- сказал Этьен.- Правда беспокоится.
Гровер, насупившись, посмотрел свои записи, пару раз щелкнул зажимом и спросил:
– Ладно, а что в школе? Как там дела?
– Я подыскал еще пару малышей,- сказал Этьен,- первоклассников. Учителей они уже достали. Кидаются мелом. Швыряют что попало. У одного из них это здорово получается, Грови. Надо бы потренировать их с натрием. Но здесь может быть проблема.
Гровер поднял глаза.
– Проблема?
– Они могут попробовать его съесть или лизнуть. Один из них,- хихикнул Этьен,- ест мел. Говорит, что вкусно.
– Ладно,- сказал Гровер,- продолжай отбор. Нам нужны люди, Этьен. Это очень важный участок. Пора покончить с мужским туалетом. Для этого необходимо мобильное взаимодействие.
– Могильное? – переспросил Тим, прищурившись и наморщив нос - Почему же могильное, Грови?
Гровер объяснил, что значит это слово. Затем на доске, прикрепленной к стене, нарисовал мелом примерный план здания школы.
