Так как наше гуманное государство все предусмотрело, то и здесь для семьи Степанцовых была оставлена небольшая надежда – социальные работники должны были вынести решение о назначении субсидии, применяя тактику индивидуального подхода. А он-то, этот самый подход, как раз и заключался в том, чтобы нагрянуть к жильцу и описать все его имущество. Может, индивидуальный подход заключался в другом, но Степанцовы этого не знали. И, поджидая комиссию, готовились по полной программе.
Конечно, Светлана была лишней на этом мероприятии. Она так давно достигла совершеннолетия, что уже забыла об этом. Светлана жила отдельно от родителей и появлялась у них исключительно в тот день, когда приносили пенсию, урожай или подарки от старшего сына Василия. Но в этот раз отец стукнул кулаком по столу и приказал ей под страхом того, что больше не даст ни рубля из своей пенсии, присутствовать и являть собой моральную поддержку.
Светлана являла не только моральную поддержку, но и физическую. Зайдя в комнату родителей, она сразу же схватилась за телевизор.
– Не тронь объект культурного досуга! – кричал Василий Иванович, быстренько натягивая на себя латаные-перелатаные портки, отложенные на антресоли до худших времен.
– Это предмет роскоши! – возражала неблагодарная дочь и волокла телевизор на лестничную площадку, где ее уже поджидал «гражданский» муж Николай. Тот сгреб аппарат могучими руками в охапку и вместе с ним скрылся в лифте. Внизу его ждал припаркованный вплотную к подъезду автомобиль популярной у тугуевцев марки «Москвич».
Следом за телевизором в лифт попал и холодильник «Саратов», изъеденный молью ковер, стиральная машина «Малютка» и пылесос «Бош» неизвестного производства. Василию Ивановичу пылесос было не жалко. Тот, как настоящий гурман, всасывал в себя лишь то, что хотел. Чаще это были не пыль и мелкий сор, а разбросанные по комнате носки Василия Ивановича.
– Береги носки! – посоветовал он зятю и кинулся к антресолям за рубашкой.
– Ой, что деется, ой, что деется, – причитала Наталья Владимировна, запихивая в пакет свои выходные костюмы, самому новому из которых недавно стукнуло десять лет. – Возьми, дочь, носи сама!
Но дочь ее не слышала, она пыталась в ванной комнате отвернуть новенький блестящий смеситель, купленный сыном после того, как старый приказал долго жить. Действовать пришлось маникюрной пилочкой, отворачивая болтики и шурупы. Руки скользили, роняли пилочку, но Светлана не сдавалась. Ей предстояло еще снять унитаз – его тоже приобрел Василий-младший совсем недавно. Можно было заняться финской ванной, но здесь придется повозиться, а времени оставалось в обрез. К тому же финны продали эту ванну два десятка лет назад, и большой ценности она уже не представляла.
На лестничной клетке раздался оглушительный вопль и послышался гулкий удар. Светлана бросила смеситель и выбежала взглянуть, что произошло. Николай стоял молча, держа в одной руке пылесос «Бош», а в другой – ржавое металлическое ведро, доверху наполненное картофельными очистками. За то же ведро держалась соседка, которая оглушительно вопила, что это ее помойное ведро, а негодник пытается его спереть.
– Верни емкость! – приказал зятю Василий Иванович, прибежавший на шум.
– Ба! Батюшки-светы! Соседушка! Да что тут у вас случилось? Ты никак милостыню собрался просить?
– Ага, – серьезно кивнул Василий Иванович, – ее. Субсидией называется. Все, концерт окончен. Родственники, – тут он выразительно посмотрел на Николая, – могут быть свободны!
– А я что? – Тот недоуменно пожал плечами, возвращая ведро. – Я ничего. Оно стояло рядом с пылесосом.
– На минуту выставила, – запричитала соседка, возвращаясь к себе в квартиру, – на одну минуту! И сразу сперли!
Степанцовы вернулись в комнату. Пустые стены с белесыми облезлыми обоями в мелкий цветочек, сиротливое, без занавесок, окно, потертый пол…
– Паркет! – закричала Светлана и бросилась отдирать досочки. – Это роскошь!
– Старье это, а не роскошь, – вздохнула Наталья Владимировна, – не тронь.
– Кстати, о старье, – вспомнил Василий Иванович, обращаясь к жене, – давай-ка, любезная, изобразим из меня инвалида.
– Один момент, – отозвалась Наталья Владимировна и скрылась в коридоре. Вернулась с лопатой, привезенной с дачи, чтобы ту не унесли из тамошнего сарайчика. – Подставляй ногу!
– Ты что, ополоумела? Как же я хромой передвигаться буду?
– Вприпрыжку, – давясь от смеха, посоветовала дочь.
– Зато натурально будет, – не поняла юмора жена.
После бурного обсуждения, что же такое отбить у хозяина, чтобы он предстал перед социальными работниками инвалидом, сошлись на глазах. Бить их не стали, но на один повязали черный платочек. В латаных штанах и линялой рубахе, с повязкой на глазу и боевым выражением лица Василий Иванович стал похож на морского пирата, чудом выброшенного на землю. В отличие от него Наталья Владимировна отделалась лишь поношенным халатиком. Светлана выпендриваться не стала. Она всем своим видом давала понять, что оказалась в этой сумасшедшей семейке совершенно случайно.
В дверь позвонили.
– Пришли, рассаживайтесь по местам! – скомандовал Василий Иванович, указывая на три не случайно оставленных посреди комнаты стула. Жена и дочь сели. Он пошел открывать дверь.
На пороге стояла рыжеволосая девушка в легкомысленном секретарском прикиде.
– Добрый день, – сказала она, изумленно глядя на хозяина квартиры, – Степанцовы здесь живут?
– Так точно, – ответил ей Василий Иванович, – проходите, дорогая, мы давно вас ждем!
– Да что вы?! – еще больше изумилась Лариса, ведь это была она.
– С чего начнем? – поинтересовался хозяин.
– С Василия. Мне, понимаете, нужен Василий Степанцов.
– Он перед вами!
Лариса безвольно села на третий стул. Такого она не могла представить в самом жутком сне. Она знала, что люди дома совершенно не такие, какими бывают в общественных местах, но не до такой же степени! Где его новый серый костюм, приличный галстук и стильная стрижка? А этот глаз. Ах, да, он же инвалид по зрению! В общественных местах он ходит с больным глазом без повязки – стесняется. А дома надевает ее. Теперь понятно, почему он разглядел Ларису только вблизи. Он и сейчас ее не узнает!
А как он постарел, осунулся и зачах. Конечно, женитьба не всем идет на пользу, но чтоб настолько! Значит, он переживает, и тяжело переживает… А что? Разлуку с ней? Или неудачную, по его мнению, женитьбу? Или еще что-то. И глаз, хоть и один, но такой злющий!
– Вот, дорогая, простите, не знаю вашего имени-отчества, – начал Василий Иванович.
– Можно просто Лариса, – вставила она.
– Дорогая просто Лариса, так мы и живем.
Наталья Владимировна театрально закатила глаза к небу, как бы призывая в свидетели создателя.
– Да, – нашлась Лариса, чувствуя, что от нее чего-то ждут, – как-то не очень вы живете. Пусто.
– А что вы хотите? Денег едва хватает на хлеб и воду! – продолжал Василий Иванович, меряя шагами небольшую комнатку. – Лишних ртов, – он указал на дочь, – я кормить не в состоянии.
«Мама милая, – подумала Лариса, – на что это он намекает?»
– Я еще, простите, как вас зовут?..
– Лариса.
– Я еще, Лариса, к тому же инвалид. У меня зрение ни к черту и склероз прогрессирует.
Василий Иванович, вживаясь в роль, поправил повязку.
– Ноги отказывают, печень пошаливает. Вот вы бы…
– Лариса.
– Да, Лариса. Вы бы стали жить с таким инвалидом?
Та развела руками, не в силах вымолвить ни слова.
– А она, – Василий Иванович указал на жену, – живет! Прямо, можно сказать, сожительствует уже длительный срок.
«Мама милая, – подумала Лариса. – Он двоеженец!»
– А наши дети! Какое они влачат существование, зная, что родители не сводят концы с концами?!
У него еще дети!
– Какое?
– Поверьте мне, голубушка…
– Лариса.
– Да, Лариса. Довольно жалкое. Сын наш, Василий…
– Кто? – В этом беспробудном мраке появился лучик света. – Как зовут вашего сына?