– Так я и думал, – заметил Мартин.

Калле заливается краской. Злоба, стыд и неудовлетворенное тщеславие волнами накатывают на него. Уж лучше ему провалиться сквозь землю. Он чувствует на себе неодобрительные взгляды окружающих,

– Мне нужно в туалет, – робко говорит он, обращаясь к Драго, и тут же ретируется.

Тренер Фельдкамп снова появляется у кромки поля.

– Фельдкамп – свинья! Фельдкамп – свинья! – вновь звучит с южной трибуны.

Калле ускоряет шаг. Выкрики становятся тише. Он пробирается к выходу и, уже сидя в трамвае, все представляет себе залитое кровью лицо турка.

Калле позабыл ключ от подъезда, пришлось звонить. «Шварцы, четвертый этаж».

– Кто там? – из переговорного устройства раздается треск.

– Это я, Калле! Открой, мама!

Громко топая, Калле поднялся по лестнице. Дверь в квартиру приоткрыта. Калле прошел в коридор, повесил куртку на крючок, бросил взгляд в гостиную.

– Добрый вечер, – буркнул как бы мимоходом.

В ответ холодное молчание. Мать что-то гладит. Отец с друзьями играет в скат.

«Надо же, – подумал Калле. – Оказывается, они иногда выключают телевизор».

Смешав карты, отец бросил взгляд на часы:

– Успеем еще партию до спортивных новостей.

– Ты не был сегодня на матче «Боруссии», Калле?– спросил дядя Герберт.

– Нет, – соврал Калле, – не хотелось, слабо уж очень играют.

– Восемнадцать, двадцать, два, ноль, четыре.

– Кстати, страховку заплатили, – сказал отец, выкладывая на стол крестового валета.—Можешь теперь заняться ремонтом мопеда.

– Здорово, – обрадовался Калле. В разговор включилась мать.

– Дай-ка сюда свой спортивный костюм! Надо же когда-нибудь его постирать. Калле кивнул.

– Пока, – сказал он, уходя к себе в комнату.

– Ужин в семь, – крикнула мать.

Калле хотел бы послушать музыку. Только так и можно отключиться, когда кошки скребут на душе. Больше всего любит он рок, особенно тяжелый. Из немецких исполнителей лучше всех Линденберг. Но в последнее время на первом месте для него Майкл Джексон.

Несколько раз он ходил в дискотеку. Но с девчонками у него пока не клеится. Калле поудобней устроился на тахте, поставил кассету со своими любимыми вещами Майкла Джексона и врубил звук на полную мощь. Огромное фото певца висит у него на стене. А самого его он видел пару раз по видео.

Калле свернул самокрутку, медленно затянулся, переставил кассету. Происшедшее на стадионе не шло у него из головы. В дверь постучали. Заглянула мать.

– Карл-Хайнц, ужин на столе!

Заметив, что Калле курит, она принялась читать обычную мораль.

– Я ведь, кажется, запретила курить в комнате. Тебе всего пятнадцать. Вот расскажу отцу…

– Ну все, все, порядок… Калле притушил окурок.

– Принесешь мне потом ужин сюда. А пока что-то не хочется есть.

Мать покачала головой и вышла.

Нынче вечером Калле хотелось бы побыть одному, кое-что обдумать. С родителями все равно невозможно обсуждать свои дела. Пробовал уж неоднократно. Наверняка усядутся, как всегда, перед телевизором и будут смотреть «Веселую смесь».

Калле потянулся и взял с полки альбом. Потрепанную обложку украшает жирное пятно. Приятно иногда посмотреть старые фото. Вот первая страница. На большой фотографии отец, мать и он сам. Тогда ему было лет десять. Их сфотографировал дядя Герберт у памятника Арминию. Они отправились туда всей семьей в воскресенье.

На отце светлый летний костюм, на матери коричневое платье. Сам Калле в коротких штанишках. Светлые волосы аккуратно разделены пробором.

Мать выглядит на фотографии стройной. Вообще она тогда смотрелась неплохо. Вьющиеся светлые волосы, голубые глаза, узкое, красивое лицо. Отец широкоплечий, полноватый, с наметившимся уже животом, у него простое лицо и редкие, тоже расчесанные на пробор светлые волосы. Интересно, а какого цвета у него глаза? Об этом Калле как-то не задумывался.

Отец – высококвалифицированный рабочий. Он работает на заводе у Хеша. Уже около двадцати лет.

– Нас, старых зубров, так легко не вышвырнуть, – любит порассуждать он, – пусть сначала избавятся от бездельников, потом от турок и всяких чернорабочих.

Три года назад матери удалось устроиться на неполный рабочий день машинисткой в какой-то строительной фирме. Иначе становилось трудно сводить концы с концами. Да и квартира у них не из самых дешевых.

Нельзя сказать, что Калле на фото сияет от счастья. Такие прогулки он обычно терпеть не мог. Тогда еще они жили за городом, в Зельде. Иногда Калле с грустью вспоминает те времена. В местном спортивном клубе он играл в футбол за школу. Потом какое-то время был даже в юношеской сборной. Все люди в местечке хорошо знали друг друга. И вот они переехали в город. Родителей перестала устраивать маленькая квартирка в старом доме. Там ведь даже не было ванны, а потолок в гостиной вечно протекал. Не сравнить с квартирой от заводоуправления Хеша.

Все они поначалу были в восторге от новой квартиры, и лишь со временем…

На другой фотографии зельдовских времен их школьная команда. Калле был центральным нападающим. Рядом с ним Герд, его лучший друг. О Герде он уже сто лет ничего не слышал. Теперь ему, должно быть, семнадцать. Что-то он сегодня поделывает? Герд мог бы быть ему старшим братом, но у Калле нет ни братьев, ни сестер.

Задумавшись, Калле продолжает листать альбом. Вот фото деда и бабки. Их он всегда любил. Они тоже жили в Зельде. Два года назад оба умерли. Сначала бабка, а вскоре за ней и дед. Родителей своего отца он вообще никогда не видал. Они жили в ГДР, но теперь их тоже нет в живых.

А вот его собственный портрет. Дядя Герберт сфотографировал его два года назад своим новым фотоаппаратом. Калле был тогда по уши влюблен в одну девочку из класса. Звали ее Корнелией. Как-то раз он собрался с духом и признался, что сходит по ней с ума, а потом подарил этот портрет.

Корнелия тут же показала фото всем подругам. Ну и смеялись они над ним!

Одна из девчонок воскликнула:

– А он даже ничего! Только вид чуть-чуть глуповатый!

Калле гордо удалился тогда, не удостоив девчонок взглядом. Как можно было дойти до такого идиотизма и подарить Корнелии фотографию? Ясно, он для нее ничего не значил, да и его собственные чувства к ней после того случая охладели, и он платил ей спокойным презрением.

Рассматривая теперь снимок, он решил, что не так уж плохо тогда и выглядел. Хотя вид чуть напуганный, да и гримаса какая-то на лице.

«А какого цвета у меня глаза, – подумал Калле. – Должно быть, серо-голубые».

Его светлые волосы свисали в то время длинными космами до плеч. Калле невольно улыбнулся. Теперь у него короткая стрижка. И овал лица вполне нормальный. Вот разве что нос чуть маловат. А рот и подбородок придают лицу какое-то мягкое выражение, Калле не раз уже проклинал это в душе.

Калле захлопнул альбом и сунул на полку.

Прямо перед глазами плакат – любимая команда. Рядом пара черно-желтых флажков да боевые трофеи: футболка болельщика из Нюрнберга и бело-голубой шарф поклонника Шальке. Калле хорошо помнит, как они у него появились. Два года назад во время одной из игр в Нюрнберге он попросту обменялся футболками с одним из тамошних болельщиков. А потом рассказывал всем, как избил того парня и содрал трофей. «Черти», правда, так ему и не поверили и потом еще долго поминали при любом случае.

А вот шарф действительно со стадиона в Гельзенкирхене. Год назад это было. «Мелочь», как обычно, спровоцировала тамошних болельщиков, а когда запахло жареным, все кинулись в бегство. И Калле со всеми. Но тут на подмогу подоспели «черти». Противник понес чудовищные потери. Калле сорвал тогда шарф с лежавшего на земле парня. Тому было очень плохо, помешать все равно он не мог.

И тут Калле вновь припомнились сегодняшняя драка и обидные слова Грайфера. «Как бы доказать, что я ничего не боюсь, – принялся мечтать он. – Придумать что-нибудь вроде того, что Вуди с год назад устроил в Кельне, вот это было здорово». Перед началом игры он выбежал с черно-желтым флагом на поле и под аплодисменты дортмундских болельщиков принялся размахивать им перед болельщиками кельнской команды. Спектакль продолжался недолго, тут же подоспели полицейские и удалили возмутителя спокойствия с поля.