Докуев был сражен, ему показалось, что теперь его окончательно уличили в стукачестве, в подлой измене. Повинуясь жестам Денсухара, он, как в полусне, оказался за столом, в компании из трех полупьяных работяг. Молча, выполняя волю свидетелей своего падения, он залпом выпил полный стакан вонючего вина. С опущенной головой он ждал в лучшем случае упреков и оскорблений, а по справедливости – расправы с жестоким избиением. И вдруг Самбиев обнял его за плечи, громко назвал очень хорошим человеком, другом, а на ухо спросил, есть ли деньги. На что Домба, как бы избавляясь от ненужного хлама в кармане, передал другу детства всю наличность. От этой щедрости Докуеву стало легче, даже показалось, что он от чего-то откупился и навсегда отверг мучения последних дней.
На следующее утро он не мог понять, как очутился в каморке общежития Самбиева. Хозяин лежал на скатерти под кроватью, уступив постель другу.
– Ну, как тебе моя девушка? – бодрым голосом снизу реагировал Денсухар на скрипы пружин казенной кровати.
Докуев только болезненно промычал.
– И зачем ты свадьбу так скоро назначил? – звонко звучал голос Самбиева. – А калым какой обещал уплатить!.. Ну, честно говоря, я знал, что ты настоящий друг, иначе ты и поступить не мог. Только, я думаю, что вместо ансамбля из Грозного можно своими, сельскими музыкантами обойтись. Да и зачем ее везти с такой пышностью до Ники-Хита, а потом еще у тебя в доме сутки гулять?
– У-у-у, – завопил еще болезненнее Докуев.
– А то, что ты обещал невесте корову с теленком подарить, – совсем мужественное решение. Ты прямо до слез растрогал меня и ее, ведь она тоже сирота, одинокая несчастная девушка.
Неровными волнами закачались пружины над головой Самбиева, непонятное мычание перешло в скорбный стон.
– И как Алпату обрадуется моему счастью! – продолжал безмятежно Самбиев.
– Какая свадьба? Какой калым? – не выдержал друг детства.
– Ну, ты вчера при людях говорил, – возмутился голос Денсухара.
«То ли он шутит, то ли издевается?» – подумал трезвеющий Докуев и свесился головой вниз, желая взглянуть в глаза друга, и в это время мучившее его нутро отрава нежданно вырвалась наружу, с щедростью, с вонью обдавая лицо изумленного жениха.
Раздался бешеный вопль, мат, была небольшая потасовка, которая быстро угасла в недрах каморки. В полдень мрачные друзья похмелились в пивнушке у автостанции.
– А что ты делал на Московской? – коварно, исподлобья глядя, спросил Самбиев.
– То же, что и ты, – нашелся Докуев.
Ночью, уже в Ники-Хита, Домба, несмотря на вялость во всем теле, заснуть не мог. В городе он пропил не только свою зарплату, но и месячное содержание секретаря сельсовета, писаря и детские пособия матерей села. Правда, в тайнике лежала очередная расписка, с легкостью подписанная Самбиевым, но когда он за нее рассчитается, да и рассчитается ли вообще. По крайней мере, сказать «другу» – верни долг – Докуев не решится, да и откуда у пьянчуги могут быть деньги.
Председатель сельсовета вновь обратился взором в сторону Грозного. По-прежнему над городом пылал маскарадом ночной небосвод. В двух шагах Домба был от цели, от правильной цели, которая могла облегчить существование в стране Советов, и надо же – вновь на пути этот «урод-Самбиев». «А может, он спас меня? – пронеслось в голове, – и все эти затраты – как неизбежная плата за спасение от неверного шага… Тогда Самбиев – друг, спаситель. Да, по-моему, этот вывод вернее. Денсухар спас меня, и я свободен. А деньги я займу у председателя колхоза. Потом подпишу очередной акт потравы пшеничного поля сельским стадом – и в расчете… Все обойдется».
Докуев зевнул с облегчением, плюнул в сторону городского зарева и побрел к жене, спать. Подумав об Алпату, он, к своему неудовольствию, вспомнил разговор о женитьбе Самбиева. Решив, что Денсухар шутит, он успокоился. «А если даже не шутил, то мне показалось все шуткой», – успокоил себя председатель сельсовета.
* * *
Женился Самбиев в начале июня. Весь свадебный ритуал имел жалкий вид. Кое-чем помогли товарищи с завода, дальние родственники и односельчане. Как и положено в Чечне, невесту привезли в Ники-Хита, в дом недалекого родственника. В родовом селе провели необходимые обряды. Имея повод для веселья, никихитцы два вечера гарцевали лезгинку. Были гости и из соседних сел – Автуры, Курчалой, Марзой-Мохк. Больше всех гулял сам виновник торжества: пил сутками напролет, вопреки традициям гор – открыто радовался. Через неделю он повел молодую жену на край села, во двор сельсовета.
– Вот смотри, какой у меня дом, сколько у нас земли! А этот бук каков? Ему триста лет… Вот так жили мои предки.
Супруга Самбиева – двадцатилетняя Кемса, – потеряв всех родственников во время выселения, как могла, цеплялась за жизнь: работала в трех местах уборщицей, жила в женском общежитии Грозного. Она не могла понять, какие чувства испытывала к Денсухару до свадьбы. Просто она хотела выйти замуж, этот процесс она считала естественным и желательным в жизни любой женщины. Однако побыв только недельку замужем, она горько пожалела о своей свободе: до того ей стал противен этот вечно пьяный, нищий и к тому же очень самодовольный тип. И теперь, услышав очередное бахвальство, она с осуждающей суровостью впилась светло-серыми глазами в мужа и вроде покорно, но с четкими нотками упрека сказала:
– Да, твои предки были людьми достойными…
Денсухар замер, ожидая продолжения фразы, но Кемса ничего не добавила, просто стала любоваться величественной кроной бука.
Это было ясным днем. А глубокой ночью Денсухар тайком пробрался во двор сельсовета, долго сидел, о чем-то думая, на мощном корневище дерева-великана.
– Нет, не должен на мне оборваться род Самбиевых. Клянусь памятью предков, я с Божьей помощью верну этот дом и землю, и под этим буком и в этой реке будут играть мои дети и их потомки. Аминь! – прошептал он.
В задорно бурлящем русле, освежаясь кристальной прохладой, он совершил тщательное омовение, потом долго молился, и, еще будучи на коленях, дал слово больше не потреблять спиртного и по возможности не пропускать ни одного намаза… Началась новая жизнь. Новая внутри Самбиева. А внешне более обремененная, тоскливая, загнанная в каморку советского общежития.
Через год у Самбиевых родился сын Арзо, и им дали более просторную комнатенку. А когда родился второй сын Лорса, они не смогли жить в стесненных условиях города на одну зарплату рабочего Денсухара и детские пособия. Выпросив разрешение у органов милиции, перебрались в Ники-Хита, арендуя за символическую плату часть дома у одиноких стариков – дальних родственников Денсухара. В селе они обзавелись коровой, барашками, большим подспорьем стал огород.
С 1963 года Денсухар Самбиев, как и абсолютное большинство сельских мужчин, стал ездить на так называемую «шабашку» в российскую глубинку. Не имея никакой возможности трудиться дома, безработные вайнахи (с пятнадцатилетнего возраста, а иногда и моложе) уезжали весной в Сибирь и на Урал и до поздней осени, а порой и до зимы выполняли самые тяжелые работы: начиная от очистки выгребных ям и кончая строительством домов культуры и автомобильных трасс в таежной глухомани.
Изредка Самбиеву удавалось привезти приличные деньги, но в основном весь сезонный заработок уходил на латание дыр, и по весне Денсухар в очередной раз брал в долг под расписку у Докуева на дорогу до Сибири и расставался с семьей на семь-восемь месяцев.
Мысль о возвращении родового дома постоянно терзала душу Денсухара. Не имея других способов, он просто писал письма-просьбы во все инстанции страны, вплоть до ЦК КПСС и газеты «Правда». На письма реагировали. Вся корреспонденция возвращалась по кругу обратно в райисполком с многочисленными резолюциями «разобраться на месте».
И все-таки судьба сжалилась над Денсухаром, и ему, наконец повезло. В декабре 1966 года, когда в семье Самбиевых родился четвертый ребенок – дочь Марет (за год до этого появилась девочка Седа), в центре Ники-Хита построили восьмилетнюю школу, медпункт и новое помещение под сельсовет. После этого сбылась мечта Денсухара, он вселился в родовой дом. Однако было одно огорчение: урезали в пользу местного колхоза три четверти земельного участка, издревле принадлежавшего Самбиевым, объяснив, что советский гражданин, даже многодетный, не имеет права владеть целым гектаром земли в личной собственности.
