На следующий день Жанна задержалась на работе, позвонила по телефону Бирюку домой, чтобы попросить о встрече, но, оказалось, еще не вернулся, трубку взяла Марина, голос был приветливый, сказала, что сама хотела бы познакомиться, но сегодня не получится, а завтра в семь вечера Андрей Петрович будет осматривать пионерскую комнату, там наверняка сможет поговорить с Жанной Андреевной.

В семь, как обещала Марина, Бирюк уже был в пионерской комнате, но с Лапидисом и двумя электриками полностью занят был осмотром помещения и технической проверкой аппаратуры. Жанна, когда вошла, сказала, что хорошо помнит пионерский форпост по детским своим годам на Пушкинской улице, в двух кварталах от оперного театра. По интерьеру помещения и техническому реквизиту, конечно, было далеко до пионерской комнаты, которую теперь получат дети у нас во дворе. Бирюк извинился, просил зайти к девяти часам, можно будет спокойно побалакать.

Точно в девять не вышло, пришлось добавить еще полчаса, но разговор сразу получился дельный. Жанна намечала рассказать всю эпопею с самого начала, оказалось, Андрей Петрович уже имел полное представление из трех разных источников: от Малой, от самой Орловой и по письменному протоколу, который составила Анна Котляр, председатель санкомиссии.

— Кто говорит правду? — спросил Андрей Петрович. — Все говорят правду. И председатель санкомиссии Анна Котляр, которая целиком за вас, и Малая, которая учитывает обе стороны, и Орлова, Идалия Антоновна, которой я сам сделал выговор за то, что заглядывала к соседям в окна, и потребовал, чтоб публично, проведем на общем собрании, извинилась: как было во времена культа личности, когда во дворе жильцов со всех сторон контролировал Иона Дегтярь, больше не будет.

Андрей Петрович задумался, взял Жанну Андреевну за руку, положил к себе на ладонь и сказал:

— Я не хиромант, но по пальцам, по линиям руки вижу, что с характером. Мне говорили, вы по специальности микробиолог, сотрудница нашего всемирно известного института эпидемиологии и микробиологии имени Мечникова.

— Вот, — уловила подходящий момент Жанна, — как сотрудник института Мечникова я и утверждала, что нет никакой бактериологической угрозы в действиях моей матери, которая до следующего утра решила подержать мусорное ведро в отдаленной части коридора, где никто, кроме нас, не бывает.

Андрей Петрович улыбнулся, покачал головой: в данном единичном примере это, возможно, так, но если каждый жилец, каждая соседка возьмется экстраполировать применительно к себе, к своим удобствам, имеем реальный шанс получить в коридорах такой санитарный гармидер, что придется звать на помощь бактериологический институт Мечникова.

Ну, лукаво прищурился Андрей Петрович, теперь, когда есть во дворе свой микробиолог, думаю, можем не бояться никакой холеры в наших коридорах.

Во всяком случае, засмеялась Жанна Андреевна, если бы в Одессе и обнаружилась какая-нибудь холера, очага в наших коридорах не нашел бы и сам Владимир Маркович Хавкин, великий одессит-бактериолог, который спас жизнь миллионам людей в Индии.

— В Индии? — удивился Андрей Петрович. — А в России, что, Хавкин этот не мог найти себе дела?

Жанна сказала, она не знает, мог или не мог найти себе дело в России Хавкин, но великий микробиолог Мечников тоже должен был искать себе место вне России, во Франции.

— Жанна Андреевна, — спросил Бирюк, — у вас есть родственники во Франции?

— Есть, — ответила Жанна, — брат и сестра отца. Догадываюсь, следующий вопрос: поддерживаем ли связь? Отвечаю: нет, не поддерживаем.

— Почему? Не хотите осложнений? Времена, — сказал Андрей Петрович, — меняются. В Москве с успехом прошла Неделя французских фильмов. Представляете себе, ваши французы захотят повидать свою племянницу, внуков. У вас в квартире не разгуляешься. У меня, когда вернулся из Германии, была мысль прирезать кусок коридора. Все равно для других без пользы, метров, если дверь прихватить, восемнадцать—двадцать наберется. Мать ваша — учительница музыки, вот ей и студия. Я б свою Зиночку первый дал ей в ученицы.

— Андрей Петрович, — у Жанны дрожали губы, — я вас прошу, больше не говорите, помолчите: ни слова. Вы слышите меня: ни слова!

Андрей Петрович положил свою руку на стол, ладонью кверху, видимо, ожидал, собеседница захочет ответить, положит сверху свою, но Жанна Андреевна закрыла глаза, губы уже не дрожали, плотно сжимала, пока не заговорила:

— Андрей Петрович, я могу передать матери разговор, который был у нас? Если нельзя, я понимаю: нельзя.

— Передайте своей матери, — кивнул Бирюк, — пусть скажет спасибо нашей Малой: она первая подняла вопрос. В райжилотделе проблем не будет, утрясем. Попросим Лапидиса, чтоб набросал эскиз на ватмане.

Жанна протянула Андрею Петровичу руку по-мужски, крепко пожала и сказала, что сегодня у нее по-настоящему счастливый день. Это не случайность, что встретились и первый раз поговорили в новой пионерской комнате, которая подарок не только нашим детям, но и нам самим, потому что детство — это волшебная гавань, где всегда развернуты и полощутся в лазурном небе алые паруса.

Открытие пионерской комнаты наметили на тридцатое августа, чтобы оставался еще один свободный день перед началом учебного года. Дети из других дворов и с других улиц пришли с папами-мамами, которые двадцать лет назад видели своими глазами, как открывали форпост, и навсегда остались в памяти песни и танцы художественной самодеятельности тогдашних юных пионеров.

Сегодня было по-другому. Все ахнули, когда из скрытых динамиков, которые были расставлены в разных углах двора, вдруг услышали голос Клавы Ивановны такой громкий, что никаких других звуков во дворе не осталось:

— Дорогие дети, дорогие мамы и папы, дорогие бабушки и дедушки, дорогие гости, от имени строителей позвольте поздравить всех с нашим общим пионерским праздником — открытием долгожданной пионерской комнаты в нашем дворе, вход открыт для всех, кто чувствует себя пионером! Добро пожаловать!

Многие ожидали, что за приветствием последует Гимн Советского Союза, выпрямились, вытянули руки вдоль туловища, но двор наполнили неудержимые звуки «Марша юных пионеров»:

Первый куплет знали все и как один, без исключения, как будто забыли про свои годы, старались петь звонкими пионерскими голосами.

Адя Лапидис, который одет был в длинный балахон, как одесские уличные музыканты, которые в старое время ходили по дворам и пели свои веселые песни, вдруг распахнул балахон, вынул пионерский горн и с первого звука взял такую высокую ноту, что перекрыл динамики, и все, соседи и гости, поражались, какие должны быть у горниста легкие, чтобы извлечь такие звуки.

Когда динамики повторили слова марша пионеров, люди, хотя никто не давал команды, сами снова запели, и в сопровождении пионерского горна получилось с такой силой, что по коже забегали мурашки:

Когда песня кончилась, Клава Ивановна объявила, что слово для приветствия предоставляется Герою Советского Союза товарищу Бирюку Андрею Петровичу, жильцу нашего двора, организатору и главному прорабу пионерской новостройки.

Пришлось подождать целую минуту или даже больше, пока утихли аплодисменты и Андрей Петрович смог произнести слово:

— Дорогие соседи, дорогие гости! Дорогие юные пионеры! Прежде всего, поздравляя всех с сегодняшним праздником, считаю своим долгом уточнить слова предыдущего оратора: главный инициатор, душа пионерской новостройки — товарищ Малая, Клава Ивановна!

Аплодисменты повторились с новой силой, и опять пришлось ждать минуту или больше, пока утихли последние хлопки и люди готовы были слушать.