Доктор Ланда сказал, он хорошо понимает, тем более, что у них в работе много общего: ни дня, ни ночи, вечная тревога, и люди, каждый со своими претензиями.
Насчет претензий тетя Настя привела последний пример с Граником, как он по ночам золотую краску домой тащит и орет на всю Одессу, чтобы не запирали ворота.
Да, подтвердил доктор Ланда, Граник — человек со странностями, пожелал тете Насте спокойной ночи и сам горько усмехнулся: откуда при ее работе покой!
В окно заглядывал молодой месяц, тетя Настя долго не могла заснуть, вспомнила по очереди Лялю Орлову, как та бежала через двор, Ефима Граника с его очищенным бензином, доктора Ланду, у которого круглые сутки дежурство: можно подумать, кроме него, докторов в Одессе нет.
Раньше давал рубль, потом на полтинник съехал, теперь — четыре гривенника. Недаром люди говорят, жид за копейку держится.
На другой день во дворе все знали, что Ляля Орлова не ночевала дома и не вышла на смену. Иона Овсеич был возмущен до глубины души и требовал, чтобы Клава Ивановна дала ему убедительное объяснение, как получилась такая широкая огласка. Клава Ивановна пожимала плечами и на пальцах вела счет: она знала, сам Дегтярь, Дина Варгафтик, дворничка, а больше никто.
— Чудо! — громко смеялся Дегтярь, как будто ему очень весело. — Но здесь не церковь, чудес не бывает, и кто болтает, пусть пеняет на себя!
Клава Ивановна, как ни добивалась у Дины Варгафтик и тети Насти правды, получала на все вопросы категорическое «нет».
— Значит, — опять набросился Дегтярь, — чудес не бывает, но иногда случается. Так?
Клава Ивановна целый день терпела эти упреки, потом не выдержала и сказала Дегтярю: шила в мешке не утаишь, а если он хочет, чтобы сохранялась тайна, должны знать только они вдвоем.
— Нет, — закипел Иона Овсеич, — тогда будет ясно, что болтает сама Малая! Я запретил звонить на фабрику, а ты нарушила, я говорил, нельзя показывать страх и лишние опасения, а ты стояла у Орловой возле дверей и прислушивалась. Малая, я тебе по-товарищески советую: брось эту партизанщину!
Что Иона Овсеич знает о телефонном разговоре с фабрикой, Клава Ивановна не удивилась — наверно, сам звонил и ему сказали про тетю из Херсона, — но насчет дверей была просто загадка: допустим, Настя могла видеть, как она выходила из парадного, но возле дверей, когда она стояла и прислушивалась, не было ни живой души. С другой стороны, видели не видели, а факт есть факт: Дегтярь все знал и молчал, пока не пришлось к слову.
Вечером Оля Чеперуха принесла страшную новость: за Щепным рядом, возле трамвайного депо, на дереве повесилась женщина — лет тридцать пять, прилично одета. Говорят, красавица.
Лялю Орлову никто не считал красавицей, но, если трагический случай, человеку всегда добавляют хорошее, а возраст и одежда совпадали полностью.
У Клавы Ивановны, когда она услышала, оборвалось сердце. Дегтярь, хотя делал вид, что в данном случае целиком исключает совпадение, учитывая район и Лялин характер, согласился на одну экстренную меру: пусть Малая сходит в морг и посмотрит. Если спросят фамилию, имя, адрес, назваться Абрамович или Ивановой, на месте будет виднее. Адрес любой.
— А Орлову как?
— А Орлову, — разозлился Иона Овсеич, — назовешь Жопасрученко Хая Срулевна!
В морге дежурил старичок. Он вежливо спросил имя, фамилию, возраст. Клава Ивановна, хотя готовилась заранее, немого растерялась, тогда старичок предложил ознакомиться с покойниками визуально. Клава Ивановна вздохнула с облегчением и невольно засмеялась: только сейчас она сообразила, что вопрос насчет имени и фамилии имел в виду не ее. Старичок молчал, и Клава Ивановна сама рассказала про свою ошибку. Нет, объяснил старичок, они интересуются только своими клиентами, то есть теми, которых привозят, а кто сам приходит — тот не клиент. Напоследок он посоветовал заглянуть в морги городских больниц. На Клаву Ивановну, хотя минуту назад у нее уже отлегло от сердца, опять напал ужас, она думала, покойников с улицы привозят прямо сюда. Да, подтвердил старичок, покойников — прямо сюда, но случается, человек еще дышит, есть небольшой шанс — тогда в больницу, а всякая приличная больница имеет свой морг.
Клава Ивановна заторопилась, но старичок дал совет отложить до утра: когда несчастье, какой смысл спешить. Тем более, мадам ищет не дочь, не сестру, не золовку.
— Откуда вы узнали? — поразилась Клава Ивановна.
— Откуда я узнал? Посидите на моем месте с девятьсот пятого года — вы тоже будете узнавать.
— Интересно, — сказала Клава Ивановна, — а кто же она мне, по-вашему?
Старичок ответил, он не знает, кто, но мадам имеет крупные неприятности и может иметь еще больше. Когда не боятся неприятностей, не ищут.
Нет, возмутилась Клава Ивановна, как раз сейчас он не угадал: у нее сердце рвется на куски от жалости, и она готова отдать полжизни — только бы не было несчастья.
— Полжизни, — пожал плечами старичок. — Вчера приходил мужчина — он соглашался отдать всю жизнь. И весь мир в придачу. По внешнему виду, можно определить, партеец.
— Ну? — у Клавы Ивановны пересохло в горле. — Пожилой? Молодой?
Старичок снова пожал плечами: мадам сама понимает, здесь не аукцион, последний голодранец может предложить миллиард и не прогорит. Партеец был пожилой, он искал мужчину. Но люди иногда притворяются: говорят, ищут мужчину, а на самом деле — женщину. И наоборот. Но, опять-таки, не следует отчаиваться — еще не все потеряно.
Нет, вдруг заплакала Клава Ивановна, не надо ее утешать: что стоят наши слезы и переживания, когда речь идет о человеческой жизни!
Дегтярь целиком поддержал мнение служителя из морга: утро вечера мудренее. Кроме того, он не претендует быть пророком, но дает сто против одного, что вообще не надо искать.
— Овсеич, — Клава Ивановна вытерла платочком глаза, — у тебя крепкие нервы, ты можешь спокойно спать, когда над головой стреляют пушки.
Дегтярь сказал, что не может спать спокойно, когда над головой стреляют пушки, но люди часто делают из мухи слона: предметы надо держать на расстоянии, а не подносить чересчур близко к глазам.
Утром, Клава Ивановна только что с трудом поднялась, такую провела ночь, женщина из горклинбольницы, бывшей еврейской, принесла записку: доктор просит зайти в течение дня, когда будет удобно. У Клавы Ивановны закружилась голова и подкосились ноги. Женщина сказала, что мадам Малая побледнела, как мертвец, и пусть возьмет себя в руки, а то от волнений с горя и радости бывает один конец.
— Ципун вам на язык, — ответила Клава Ивановна.
— О, — засмеялась женщина, — за мое жито еще и меня побито!
— Подождите, — Клава Ивановна взяла свое портмоне, достала рубль и протянула. — Нате.
Женщина сначала отнекивалась, поскольку мадам Малая, как она догадывается, не жена Рокфеллера, но в конце концов уступила: когда чересчур отказываешься, люди могут подумать, что от гордости.
В больнице, учитывая непосетительное время, надо было оформить пропуск, и Клава Ивановна, хотя ее задержали на полчаса, не больше, доказывала, что с такими бюрократами и формалистами следует объясняться только через наркомздрав.
Доктор сидел в ординаторской и заполнял истории болезней. Клава Ивановна постучала, зашла, он продолжал свое дело, как будто не слышал, не видел, и у нее вдруг нехорошо екнуло сердце. Она стояла возле дверей, сама себе удивляясь, откуда этот страх перед простым человеком, но, пока доктор не обратил внимания, терпеливо ждала. Первые секунды он смотрел молча, потом сразу, без вступления, сообщил, что уже все в порядке и опасность позади, но остается психическая травма.
Клава Ивановна покрутила пальцем возле виска и спросила:
— Это?
Доктор ответил, что этого, слава Богу, нет, но женщина, когда режет себе вены, чтобы наказать мужчину, долгое время хорошо помнит. Клава Ивановна прикусила губу, невольно вырвался стон, и сказала доктору, что Лялю сто раз предупреждали, а она все равно делала по-своему и доигралась. Увы, вздохнул доктор, надо сделать, чтобы убедиться, что делать не надо было. Нет, сказала Клава Ивановна, если тебя останавливают, не обязательно пробовать самому — можно поверить людям. Но каждый хочет по-своему — отсюда результат. Да, поддержал доктор, человека надо усовершенствовать, чтобы каждый не хотел по-своему, — тогда все станет на свое место.
