Вечером Дегтярь имел в виду зайти к мадам Малой, чтобы она взяла под свой личный контроль Граника, но Полина Исаевна чувствовала себя неважно, пришлось бегать в аптеку за кислородом, потом кипятить воду для грелки, потом варить манку с молоком, чтобы дать больной на ужин. Среди ночи надо было опять наполнить грелки, Полина Исаевна тихонько стонала, хотела встать сама, но Иона Овсеич не разрешил: когда он дома, она не должна утомлять себя по мелочам. А вообще, надо держать себя в руках: весна есть весна, всем туберкулезникам делается хуже, не только ей одной.
Под утро у Полины Исаевны началась аритмия в сердце, Иона Овсеич предложил вызвать скорую помощь, но она категорически отказалась и бросила упрек: если ему так надоели ее болячки, что он хочет навсегда засадить ее в больницу, лучше пусть откровенно скажет, и сию минуту, как ей ни плохо, она подымется и уйдет, и пусть устраивает свою жизнь с другой — молодой и здоровой.
— Поля, — сказал он тихо, — оставь свои провокации. Никто не посылает тебя в больницу; кроме того, больница — это хорошие доктора, забота, надлежащий уход, и не надо строить пугала. За границей люди платят бешеные деньги, чтобы попасть в больницу, бедному человеку вообще недоступно, а здесь ты даешь себе волю капризничать, как старая барыня.
Полина Исаевна заплакала, он вытер ей глаза краем простыни, она немножко успокоилась и велела ему идти на работу, а то опоздает, не дай бог, и люди будут показывать пальцем.
Днем у Полины Исаевны был сердечный припадок, Клава Ивановна вызвала карету. Доктор внимательно осмотрел больную, сделал укол камфары и пообещал еще сорок лет жизни, если хорошо питаться, блюсти режим и не принимать близко к сердцу всякие пустяки. А лучше всего, конечно, туббольница на улице Белинского: за окном — море, сад, каштаны, дуб, акация, птички щебечут, петухи кричат, словом, рай.
Больная сказала, она не хочет в рай, она хочет, как все люди: у себя дома.
Прямо с фабрики Дегтярь зашел к мадам Малой. Она сообщила, что приезжала скорая помощь, оказалось, он уже знает, звонил домой, Полина чувствует себя значительно лучше, и нет оснований для особой тревоги. А теперь главное, насчет Граника: он опять бросил работу и надеется, авось, не заметят, пройдут мимо. Надо установить строгий контроль и каждый день теребить, иначе он пойдет по наклонной и трудно предвидеть, какие могут быть последствия. Точнее, вполне можно предвидеть, что последствия будут самые плачевные.
Клава Ивановна сказала, с Граником дело ясное, будем теребить. А как быть с Орловой? Есть данные, что к ней опять ходят клиенты.
— Малая, — погрозил пальцем Иона Овсеич, — за свои слова надо отвечать. Откуда у тебя данные?
— От Дины Варгафтик: она уже несколько раз видела из своего окна.
— Кто еще может подтвердить?
— Настя. Если надо будет, Тося Хомицкая тоже скажет пару слов.
— А откуда они взяли, что это клиенты? Женщина, в таком возрасте, как Орлова, может пригласить к себе домой мужчину, это еще не преступление.
— Дегтярь, — Клава Ивановна крепко сжала губы, — ты хочешь знать в подробностях, что видела из своего окна Дина Варгафтик?
Иона Овсеич сощурил глаза остались узкие щелки, на висках вздулись синюшные вены, и вдруг хлопнул ладонью:
— Значит, рыба уже давно воняет, а мы только сегодня учуяли запах!
— Тебе не угодишь, — вздохнула Клава Ивановна, — то мы чересчур торопимся, то, наоборот, мы головотяпы и ротозеи.
Иона Овсеич задумался, вены на висках набрякли еще сильнее, по краям сделались зеленые, с желтизной, голова поникла, пальцы машинально скребли скатерть, наконец он очнулся, с силой ткнул себя пальцем в сердце и сказал:
— Малая, у меня за всех вас болит здесь. Но это не значит, что Дегтярю можно безнаказанно плевать в душу. Зайди сама к Дине Варгафтик, посиди с ней возле окна и соберите материал, как следует, чтобы можно было трахнуть раз и навсегда.
Дома Иона Овсеич застал мирную картину. Полина Исаевна стояла возле печки с Аней Котляр, говорили про Зою, жену Лапидиса, и удивлялись, что Адя продолжает заниматься музыкой, а мама находит откуда-то средства платить учителю. Не меньше удивления вызывало и другое: Зоя, которая последние годы почти не работала и больше времени проводила в больнице, чем дома, теперь имеет силы целый день сидеть в конторе над чертежами и брать еще сверхурочную работу на вечер.
Иона Овсеич пошутил: дать его Полине такой режим — она тоже выздоровеет, как Зоя Лапидис.
Полина Исаевна рассердилась: дурацкие шутки, так можно накликать на собственную голову. Аня сказала, что не верит в наговоры, но, лучше, выбрать другую мишень, чтобы на душе было веселее. Потом она засмеялась, как будто вспомнила что-то забавное, зажала обеими ладонями рот, и Полина Исаевна, на правах больной, потребовала, чтобы ее не волновали и не мучили загадками. Какие загадки, махнула рукой Аня, просто она слышала краем уха, что к Ляле Орловой опять ходят клиенты.
— Аня, — пожурил Иона Овсеич, — я бы на вашем месте не повторял. Если вы уверены, другое дело, но просто повторять чужие сплетни — это нехорошо. И неблагородно.
Засиделись до одиннадцати. Пили чай с вишневым вареньем, которое давало такой красивый цвет, что не надо было заварки, и макали в стакан бисквиты «Мария». Аня все время заставляла себя сдерживаться, но бисквиты сами таяли во рту, и она замечала, когда было уже поздно. Иона Овсеич несколько раз повторил в шутку, что женщина с таким здоровым аппетитом должна сама хорошо зарабатывать, иначе супругу придется стоять три смены. Полина Исаевна дважды делала мужу замечание, стоять или лежать, это не его забота, и не надо мешаться в чужие семейные дела, но Аня соглашалась с Ионой Овсеичем и мечтала вслух насчет своей будущей работы. Больше всего ей нравится медсестрой или телефонисткой, а у нее только семь классов, и то не полностью. Кроме того, от математики в голове осталась одна таблица умножения, а икс плюс игрек она забыла, как будто учила тыщу лет назад. Если всего тысячу, сказала Полина Исаевна, это не беда: она берется подготовить ее, чтобы в сентябре Аня сдавала на курсы медсестер.
— Полина Исаевна, — покраснела Аня, — или вы шутите, или…
Нет, перебила Полина Исаевна, она не шутит, наоборот, у нее прямой интерес, чтобы Аня стала медработником: надо будет укол, банки, склянки, клизму, пиявки — всегда рядом свой человек.
— Да, — поддержал Иона Овсеич, — есть над чем подумать.
Пришел Иосиф и едва успел ступить на порог, сразу заявил претензии, что в этом доме его жену готовы оставить на всю ночь до утра, а она рада стараться.
— А ты думаешь, — сказал Иона Овсеич, — что ты единственный и незаменимый.
— Ну, — зашумел Иосиф, — как вам нравится этот старый супник! Дегтярь, я тебе завидую: у тебя плешь больше, чем у Котляра вся голова, но ты у нас известный специалист по дворовым бабам: умеешь влезать в душу.
Аня сильно покраснела, а Полина Исаевна стала подзуживать мужа, чтобы рассказал про тринадцатый подвиг знаменитого древнегреческого героя Геракла.
Иона Овсеич удивился: откуда тринадцатый? Известно только двенадцать. Двенадцать, сказала Полина Исаевна, знает каждый пятиклассник, а есть еще тринадцатый. Однажды Геракл провел ночь с молодой красивой женщиной, по имени Пенелопа. Сначала ей понравилось, что он такой сильный и совсем не устает, но в конце концов она сама так устала, что больше уже не могла. На другой день, когда она рассказала людям, что было тридцать два раза, никто сперва не поверил, но потом догадались: столько мог лишь сам Зевс или его сын Геракл.
Иосиф от смеха чуть не упал со стула и категорически требовал, чтобы Полина Исаевна повторила, сколько раз, Аня дергала мужа за рукав и говорила, что готова провалиться сквозь землю, так ей стыдно перед людьми.
— Ничего страшного, — успокаивал ее Дегтярь, — шутка есть шутка: можно позволить себе немножко лишнего.
— Ничего себе немножко! — захлебывался Иосиф. — Как Геракл или его папа Зевс!
