"Не надо горячиться, Земфира Наумовна, – повернул разговор Илья Борисович. – Лариса, дело в том, что вы неправильно начали… своё пребывание за границей. Вам необходимо подкорректировать своё поведение". "Что вы имеете в виду?" – сквозь зубы процедила обвиняемая. "Иван Иваныч, мы вас внимательно слушаем", – в голосе начальника зазвенели металлические ноты.

"Лично я не наблюдал…ничего недопустимого", – вымучил из себя страдающий преподаватель. "Андрей Владимирович, а у вас нет никаких замечаний?" "Оставьте его в покое. Андрей не вылезает из мастерской сутками и занимается только работой", – ответила за мастера его подруга жизни.

"В таком случае придётся мне, – Илья Борисович взял со стола простой карандаш и погладил мизинцем его глянцевую поверхность. – Лариса Вячеславовна – девушка, конечно, одарённая, но… чересчур самостоятельная. А мы ведь все здесь… " "Знаю: как космонавты в космическом корабле", – прерывистым голосом перебила начальника младшая переводчица и сама не заметила, как вскочила с уготованного ей стула. "Да она – ненормальная! – вскричала старшая переводчица. – Она сама с собой разговаривает. Разве нормальный человек будет сам с собой разговаривать?"

У Ларисы подкосились ноги – и она опустилась на стул, потом вскочила вновь – и ринулась к спасительной двери. Сотрясаясь от рыданий, она безрезультатно звякала дверной задвижкой. Как с того света, прозвучал загробный голос Татьяны Игоревны: "По – моему, вы перегнули палку. Надо было по – другому: добрее, что ли". Наконец Лариса сообразила нажать на дверную ручку, дверь с треском раскрылась – и девушка вырвалась на свободу. Минуя зловредную Зою Львовну, Лариса влетела в свою комнатку, камнем упала на кровать и в неудержимых слезах провела остаток вечера и половину незаметно наступившей ночи. Истерзанная горем девушка закрыла пальцами ослепшие от слёз глаза – и затрепетала от чудесного, неземного света. Свет исходил от нимба над головой Мориса. Любовник склонился над девушкой и дотронулся прохладными губами до её раскалённого лба. "Так легче?" – спросил он по – русски. "Да", – не раскрывая рта, ответила Лариса. Морис приложил свои живительные губы к искусанным до крови девичьим губам и держал их до тех пор, пока кровь не высохла и раны не зарубцевались. "А сердце?" – с надеждой спросила Лариса. Любовник перенёс поцелуй на левую грудь девушки, и она перестала слышать разбушевавшееся сердце. "Так хорошо", – покорилась Лариса. "Сейчас будет ещё лучше", – пообещал Морис и обнажил её живот для поцелуев. Изнемогающая от неги девушка слабо возроптала, но мужчина закрыл ей рот повелительными губами. Больше Лариса не сопротивлялась плотской любви: для этого не было ни силы воли, ни желания.

Будильник упорно молчал, но Ларису это не смутило. Она проснулась ровно в семь утра, а в восемь уже вовсю занималась колдовской любовью.

"Je vais t’attendre toujours, bijou",[49] – дышал ей в ухо изголодавшийся мужчина. Лариса училась отвечать на наступательные порывы любовника: она искала жаркими губами его ненасытные губы, расстёгивала рубашку и целовала волосы на его груди. Девушка млела от рассчитанных движений опытного мужчины и с большой неохотой отнимала от себя его руки, сползающие ниже живота. «Pourquoi, bijou? – недоуменно спрашивал африканец, сжимая пружинистые груди. – Tu en sera contente».[50]«Non»,[51] – через силу отвечала девушка, изнывая от желания.

Поглощённые друг другом любовники прослушали оглушительный стук в дверь. "Пора травае[52]", – донёсся из другого мира слезливый голос Иван Иваныча. Морис досадливо скривился – и припал к трепещущей груди. Девушка с усилием оторвалась от бесподобного любовника и, не заботясь о внешнем виде, стремительно вступила в аудиторию. Иван Иваныч стоял как в воду опущенный. Он молча смотрел на Ларису, испытывая муку мученическую. «Морис там?» – задал он неуместный вопрос. «А где же ему ещё быть? – подняла голос переводчица. – И можете передать своему шефу, что уик – энд я проведу в Бужи… вместе с алжирским преподавателем». Внезапно лицо Иван Иваныча покрылось красными пятнами, а глаза полезли на лоб. «Зачем же шефу?! – вне себя закричал измученный мужчина. – Я знаю, кому передать! Я всё… передам! Как вы, вместо того, чтобы работать…общаетесь с алжирцами!» Иван Иваныч хотел ещё что – то добавить, но ему помешал возникший перед глазами алжирский практикант.

"Je suis là, Monsieur Ivan",[53] – разглядывая свои руки, сообщил любовник. Иван Иваныч замялся, а Лариса горделиво заняла рабочее место. По громкому шлепку она догадалась, что на этот раз Морис как следует ударил русского преподавателя. Торжествующий практикант встряхнул хорошо поработавшими руками, пометил взглядом многострадальный затылок и, вслед за сникшим преподавателем, направился в мастерскую.

"Мог бы не напоминать – это лишнее", – выговорила соблазнённая девушка, почёсывая заколдованный затылок. "Тебе не совестно?" – не выдержал внутренний голос. "Нисколечко, – боевито ответила девушка. – Я – свободный человек, что хочу, то и делаю".

"Опять пойдёте в горы?" – вкрадчиво поинтересовался густой бас. Поскольку Ларисина совесть басом не разговаривала, значит, это был кто – то другой. Лариса вскинула вопрошающие глаза – и столкнулась с шефом миссии. "Если бы он только знал, что здесь недавно произошло", – усмехнулась про себя переводчица. "Да, пойду. А что? Вы хотите меня запугать?" – взъерепенилась непокорная девушка. "Да нет. Вам надо бояться не меня, а вашего преподавателя", – безразлично сказал Илья Борисович, взял в свои большие ладони холёные ручки и стал – по очереди – целовать надушенные для любовника пальчики. "Этого мне ещё не хватало!" – попыталась уклониться Лариса. Шеф силой удержал непослушные пальчики и продолжал безостановочно их целовать. "Нет, так, как Морис, он не умеет", – невольно сравнила Лариса, двумя ногами наступила на большой мужской ботинок – и освободила свои зацелованные руки. Илья Борисович изучающим взглядом посмотрел на неподвластную девушку. "Я не хочу", – объяснила ему Лариса. "Тогда я пошёл", – с сожалением произнёс шеф и повернулся спиной к переводчице. "Илья Борисович, – окликнула Лариса. – Скажите: почему я должна опасаться Иван Иваныча?" "Потому что он – композитор", – бросил шеф из – за своей угловатой спины. "Кто?" – икнула переводчица. "Никогда не слышали? Оперу пишет, девочка. Я ухожу. Похоже, мне здесь делать больше нечего". "Зато он ко мне не пристаёт!" – хотела крикнуть Лариса в невозмутимую спину шефа. Благодарение богу, своевременно одумалась, закусила острый язычок – и в три погибели нагнулась над словарём.

В таком неудобном положении она просидела за работой два часа – до самого прихода Шаабана. Когда не типичный кабил повторил своё приглашение, Лариса пожалела о том, что сболтнула сгоряча и не подумав. Но, как известно: слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Отступать было некуда, и девушка приняла вызов: "Я докажу этому неандертальцу, что я – сама себе хозяйка". "А я разделяю мнение шефа: ты совсем ещё зелёная, – заклеймил Ларису внутренний голос. – Разве таких можно пускать в Африку?"

Девушка поставила совесть на место и стала готовиться к поездке в Бужи. Она выбрала самое красивое платье и натёрла до невыносимого блеска туфли на высоких каблуках. Таким образом Лариса собиралась ослепить город своей красотой.

Предприятие удалось на славу, так как соперницы встречались не часто; кроме того, наиболее скромные скрывали красоту под белоснежными вуалями. Лариса представила на себе сей экзотический вид одежды: "Оригинально, но в Союзе меня, пожалуй, не поймут". Она перестала рассматривать женщин и уделила внимание мужчинам. Действительно среди них было много красивых и мало полных. К тому же, то там, то здесь попадались чернокожие, а иногда – даже подшофе. Вскоре Лариса сама испробовала алжирского "зелёного змия". Шаабан угостил её вкусным, пряным алжирским пивом, которое вызывало у аборигенов сильную реакцию. "Хотела бы я увидеть хоть одного русского, окосевшего от этого лимонада", – саркастически подумала подгулявшая девушка. Не откладывая в долгий ящик, Шаабан последовал примеру некоторых соотечественников – допился до чёртиков и стал приставать к переводчице. "Вот это мне знакомо, – вспомнила советская девушка, отвергая притязания пьяного мужчины. – Кстати, он меня ничуточки не возбуждает. Слава тебе, господи! А то я начала думать, что превратилась чёрт знает во что! Выходит, Морис – особый случай". "Это тебя никоим образом не оправдывает!" – рассвирепел внутренний голос. "А я не собираюсь ни перед кем оправдываться. Я совсем не жалею о содеянном".