Они условились, что будут ходить по разным сторонам улиц, не теряя друг друга из виду. Как свидетельствуют А. Лукин и Т. Гладков, лейтенант Зиберт, расхаживая по улицам Ровно, строго по-уставному отдавал честь старшим по званию немецким офицерам и небрежно отвечал на приветствия солдат, встречавшихся ему на пути. Время от времени он останавливался у витрин магазинов, у кафе и рекламных щитов кино.

На углу Парадной улицы лейтенант купил в киоске несколько газет, но читать их не стал. Он лишь бегло просмотрел заголовки и, свернув газеты, сунул их в карман. У ресторана «Дойчегофф» (на дверях надпись: «Только для немцев») лейтенант остановился, подумал мгновение и шагнул внутрь. Заказал кофе и рюмочку коньяка.

Через десять минут он вновь был на улице.

На следующем углу лейтенант купил пачку сигарет и коробок спичек. По пути, в большом сквере, присел на скамейку и закурил. «У немцев не принято курить на ходу», – вспомнил он слова инструктора в учебном центре под Москвой.

– Когда я ходил по улицам Ровно, у меня от страха тряслись руки и ноги, только о том и думал, что меня вот-вот схватят, – рассказывал Владимир Струтинский по возвращении в отряд. – Завидев жандарма или полицейского, я немедленно поворачивал назад или переходил на другую сторону улицы. А Николай Иванович, вижу, держится молодцом. Шагает спокойно, уверенно, останавливается у витрин магазинов. На приветствия немцев отвечает как положено. Четыре часа ходили мы так по городу.

После осмотра города Струтинский отвел Кузнецова к своему родственнику Казимиру Добровскому, который держал шорную мастерскую. Добровский поклялся советскому разведчику, что будет помогать партизанам.

Было около двух часов дня, когда Кузнецов и Струтинский вышли из города. В шесть часов вечера там вступал в силу полицейский час. На базу они возвращались на своем фиакре и через два дня прибыли на место.

Сохранившиеся документы говорят о том, что Кузнецов был доволен своим первым посещением Ровно и тем, как он себя вел. Его поведение, кажется, не вызвало подозрений, за исключением отдельных моментов, которые следовало учесть в будущем. Так, он был без шинели и в легком кителе, а на голове у него была пилотка, которые обычно носят фронтовики. Большинство же офицеров, которых он видел в Ровно, были в плащах и фуражках.

В тот же вечер Медведев доложил Центру, что первый выход Кузнецова в Ровно прошел нормально и подтвердил его готовность к выполнению задания. В телеграмме также сообщалось, что Кузнецов наблюдал в Ровно большое скопление машин и повозок, оживленное движение на главных улицах. По оценке Кузнецова, ему пришлось обменяться приветствиями с тремя сотнями солдат и офицеров.

В Ровно засылались одновременно и независимо друг от друга многие разведчики. Каждый со своим заданием. Медведев, провожая их, всегда говорил: «Если встретите своих, не удивляйтесь, не здоровайтесь, пройдите мимо, как будто вы незнакомы».

Через несколько дней после возвращения из первой «командировки» в Ровно Кузнецов вновь отправился туда на знакомой коляске. На сей раз кучером у него был Николай Гнидюк, по документам значившийся как Ян Багинский.

Разведчикам, наблюдателям и связным, действовавшим в Ровно, пишет А. Лукин, не надо было каждый раз возвращаться в отряд. Их путь, как правило, заканчивался на «зеленом маяке», вблизи села Оржева, что в двадцати километрах от Ровно. Здесь они сдавали донесения и материалы специальным дежурным, отдыхали, получали новые задания и возвращались назад. Позднее такой же «зеленый маяк» был создан вблизи Луцка.

Когда Грачев возвращался на «зеленый маяк», его обязательно встречала группа прикрытия и сопровождала затем до самой базы. Эта же группа сопровождала его и на обратном пути от базы до «маяка».

Первое время Кузнецов добирался из города до «маяка» и обратно на лошадях. Позднее стал чаще пользоваться мотоциклом или легковым автомобилем, которые обычно «одалживал» у немцев.

В Ровно он сначала жил на квартире Ивана Струтинского или у его родственника Казимира Добровского. Затем он не раз менял квартиры.

Дня через три после отъезда Кузнецова в Ровно в отряде едва не возникла паника. Произошел необычный случай, породивший сначала самые худшие предположения в отношении судьбы Кузнецова и Гнидюка.

На запряженной двумя рыжими лошадьми коляске, той самой, которая только что увезла в Ровно Кузнецова, в отряд прибыли из Ровно два разведчика – Мажура и Бушнин.

– Где ты взял повозку и коней? – спросил Мажуру Медведев, охваченный тревогой.

– И не догадаешься, командир… У немцев одолжили!

– У каких немцев, расскажи толком, как это случилось.

– Все произошло, как в сказке, командир. Только приготовились мы уходить с «маяка» сюда к вам, на базу, откуда ни возьмись подкатил немецкий офицер на коляске с кучером. Мы их из окна увидели. Офицер сошел с коляски и куда-то пропал. Кучер задал лошадям корм и тоже ушел… А мы себе думаем: зачем пешком тащиться в такую далъ, когда такие красавцы есть. На повозку и… дали тягу…

Пауль Зиберт приспосабливался к обстановке в Ровно продуманно и осторожно, старался быть незаметным и ненавязчивым. Он опасался заходить в немецкие воинские и гражданские учреждения, так как понимал, что, хотя его документы сработаны безукоризненно, они все равно были фальшивыми. Поэтому Кузнецов решил сделать главным полем своей деятельности места, где немецкие офицеры проводили свободное время. Таковыми были лучший в городе ресторан «Дойчегофф», ресторан при вокзале, казино, некоторые кафе и магазины, доступ в которые местным жителям был закрыт.

«Aequam memento rebus in ardtiis» («Приятель, постарайся остаться равнодушным»), – говорил он сам себе, непринужденно входя в зал ресторана и рассеянно переводя глаза с одного стола на другой, выискивая место поудобнее. Обычно он предпочитал стол, за которым сидел одиночный посетитель, или же такой, который располагался поближе к какой-либо шумной компании, уже изрядно захмелевшей. В первом случае легче было познакомиться с соседом по столу, во втором имелась возможность слышать разговор немцев.

Лейтенант Зиберт, по свидетельству его коллег, был тактичен, учтив, представителен и ненавязчив. Он точно угадывал момент, когда следовало представиться своему соседу, чувствовал, что тот готов первым начать разговор. Иногда, чтобы заговорить с соседом, он придумывал какой-либо повод: просил передать ему соль, уточнить, который час.

Терпение, сдержанность, видимое безразличие. Вопрос, заданный раньше времени или в неудачной форме, мог привлечь к нему внимание, а то и вызвать подозрение. Нельзя было спрашивать о вещах, очевидных для офицера вермахта.

Несомненное обаяние, чувство такта и меры, естественная коммуникабельность позволили Кузнецову завязать первые знакомства и закрепить их. Кузнецов особенно пришелся по душе коменданту полевой жандармерии Ришарду, которому нравилось общество щедрого и изысканного лейтенанта, тем более что у него всегда можно было одолжить сотню-другую марок.

Ришард обожал женское общество и, веселые компании и был большой любитель потрепать языком. Однажды он подробно рассказал Кузнецову о предстоящей массовой облаве в Ровно и окрестностях; в другой раз назвал ему пароль для свободного хождения по ночному городу.

Эти и другие сведения Кузнецов немедленно передавал в отряд для своевременного принятия необходимых мер. В отряд также направлялись многочисленные сведения о дислокации и передвижении немецких воинских частей и много другой ценной информации.

В один прохладный дождливый вечер лейтенант Зиберт сидел в зале ресторана «Дойчегофф», заполненного почти до отказа. Правда, за столом, который занимали они с Ришардом, оставалось два свободных места. Командир жандармерии Ришард пил ром стопку за стопкой, не переставая жаловаться на некоего мифического обер-лейтенанта Фридриха Хойзингера, который вот уже два месяца якобы не возвращает ему долг. Просто как в воду канул, а ему деньги нужны позарез, так как он познакомился с красивой девушкой из числа фольксдойче. У него в отношении этой девушки самые честные намерения. Завтра вечером он должен встретиться с ней.