— Опять этот разбойник! — воскликнул он. — Да, как видно, Ульрих фон Шлиппенбах скромностью не страдал.

На картине Железный Рыцарь был изображен в охотничьем костюме — в высоких сапогах, пышных полосатых штанах, пузырями надувающихся над голенищами, зеленой куртке и шляпе с узкими полями. Охотник стоял подбоченясь, в кичливой позе, попирая правой ногой убитого медведя.

В комнату из коридора донеслось гулкое эхо многочисленных шагов, разговоры. Послышался голос Надежды Михайловны:

— Проверить и привести в порядок палаты! Быстро! И сразу же размещайте раненых.

Военврач Надежда Михайловна была отличным хирургом и прекрасным организатором. Уже к вечеру левое крыло замка приняло вполне обжитой облик. В палатах разместились раненые. Пожилой повар со своими помощниками приготовил вкусный обед и ужин. Врачи, медсестры, санитары разместились в маленьких комнатах. По предложению подполковника в зале рядом с библиотекой была развернута операционная.

День выдался трудный, хлопотный. Но походка Надежды Михайловны была, как всегда, быстрой и энергичной, голос звучал твердо и уверенно. Только побледневшее лицо и тени под глазами выдавали усталость.

Уже в сумерках Надежда Михайловна сделала обычный обход, выслушала сообщения лечащих врачей, утвердила меню на следующий день.

Потом Надежда Михайловна подошла к столику дежурной медсестры и сказала:

— Я пойду отдохну, Катюша.

Она расстегнула халат…

И тут хлопнула наружная дверь. В зал вбежала Наташа.

— Сюда, товарищ старший сержант! Вот наш главврач, начальник госпиталя…

Немолодой, седоусый старший сержант поднес руку к пилотке.

— Товарищ военврач! — заговорил он. И Надежда Михайловна уловила дрожь в его хрипловатом голосе. — Я доставил двух раненых.

— Раненых? Откуда? — удивилась Надежда Михайловна.

— Снизу… Из города…

— Когда же их ранили?

— Полчаса назад… Немецкий товарищ из городского самоуправления опознал на улице переодетого фашиста и крикнул нашего бойца. Задержали они гада, а обыскать не догадались. И когда вели фашиста в комендатуру, тот выхватил пистолет и обоих ранил… А сам скрылся.

— Куда ранения?

— В живот, товарищ военврач… — старший сержант смахнул рукой слезы. — Это же излюбленный прием проклятых фашистов — стрелять в живот. В живот — самые тяжелые и мучительные раны. А немецкие хирурги, двое, сказывают, их было в городе, драпанули куда-то… Вот комендант и приказал доставить раненых к вам.

Надежда Михайловна энергичным движением застегнула халат.

— Катюша! Раненых — на третий этаж! Позовите санитаров. Приготовьте операционную! Быстро!

— Есть, товарищ военврач. — Медсестра побежала по коридору.

— Доктор! Милая! — простонал старший сержант, уже не скрывая слез. — Спаси парнишку, милая!

— Сын ваш? — догадалась Надежда Михайловна.

— Сынок… Младшенький… Шурка. Трое уже сложили головы в боях. Один он оставался в живых…

— Сделаю все, что могу. Обещаю вам.

Надежда Михайловна быстро направилась к лестнице вслед за санитарами, несущими носилки.

Военврач осмотрела раненых. Обоим была необходима срочная операция.

“Совсем молоденький!” — подумала Надежда Михайловна, осматривая худенького, узкоплечего парнишку. Он был без сознания.

У немца, немолодого человека с суровым лицом, ранение было легче.

— Никита Семенович! — обратилась Надежда Михайловна к другому хирургу госпиталя — кругленькому маленькому старику с острой бородкой. — Я беру нашего бойца. Вы займитесь немецким товарищем.

— Понятно, мамочка! — кивнул головой хирург и приказал санитарам: — Быстро раненых на столы! Да осторожнее!

Через несколько минут внизу, во дворе, затарахтел движок. Покраснели и вспыхнули белым ослепительным светом лампы в операционной.

Операция была трудной. Фашист пустил в советского солдата три пули из карманного пистолета типа “маузер”. Старичок-хирург уже закончил операцию и отправил раненого в палату, а Надежда Михайловна все еще оперировала.

Наконец рана была зашита и перевязана.

— Несите в палату, — усталым голосом проговорила Надежда Михайловна.

— Да вы совсем измотались, мамочка! — воскликнул Никита Семенович, помогая Надежде Михайловне снять марлевую повязку и перчатки. — На вас лица нет!

— Зато парнишка будет жить… — улыбнулась Надежда Михайловна. — Как у вас, Никита Семенович?

— Думаю, будет все в порядке, мамочка. Повреждения незначительные. Вот только сердчишко у этого немецкого товарища изношенное. Но мы его поддержим… В общем, идите отдыхать, мамочка! Я посмотрю за нашими пациентами. Благо моя комната рядом с палатой.

— Спасибо, Никита Семенович!

Надежда Михайловна глубоко вздохнула и энергично тряхнула головой, словно сбрасывая с себя усталость. Спускаясь по лестнице, она увидела настороженные, страдающие глаза старшего сержанта, улыбнулась ему:

— Думаю, что будет все в порядке, старший сержант. Будет жить ваш Шурка!

— Как мне благодарить тебя, дочка? — взволнованно проговорил он. Лицо солдата просветлело.

Надежда Михайловна прошла к себе в комнату, зажгла керосиновую лампу и без сил упала в кресло.

В комнате было очень тихо и холодно. На столе стоял котелок с ужином, чайник, закутанный в телогрейку, и лежала кобура с пистолетом. Оружие Надежда Михайловна обычно носила только во время переездов.

Нехотя съела она немного гречневой каши с мясом, но с жадностью выпила два стакана горячего чаю.

Взгляд ее сам собой устремился к кровати. Наверное, кто-то из санитарок постелил постель и взбил подушки.

Надежда Михайловна подумала, как это приятно — лечь в мягкую, чистую постель, опустить усталую голову на подушки и уснуть…

Из последних сил она стянула сапоги, разделась и нырнула под одеяло. Конечно, лампу следовало бы погасить… Но сделать это она уже не смогла. Голова ее опустилась на подушку, и глаза сами собой закрылись…

Она не знала, сколько спала. Но сквозь оцепенение глубокого сна Надежда Михайловна вдруг ощутила смутную тревогу. Это чувство все обострялось, будоражило сознание и в конце концов разбудило ее.

В комнате было полутемно, красноватый свет потухающей лампы еле достигал углов. Но Надежда Михайловна разглядела полуоткрытую дверь и смутно белеющее человеческое лицо в дверной щели.

Надежда Михайловна подумала, что заглядывает кто-то из персонала госпиталя и хотела окликнуть человека. Но в это мгновение дверь приоткрылась чуть шире, и человек проскользнул в комнату. Настороженно вытянув шею, человек повернулся к двери, прислушиваясь к чему-то. В руке его тускло блеснуло лезвие ножа.

Молниеносная реакция — одно из непременных качеств хирурга. Надежда Михайловна сразу осознала, что ей грозит. Стремительным прыжком она метнулась к столу, схватила кобуру и рванула из нее пистолет.

Человек у дверей прыгнул вперед, занеся нож над головой. Но в руках Надежды Михайловны сухо щелкнула взводимая каретка. Человек резко обернулся и скользнул за дверь.

Не выпуская из рук пистолета, Надежда Михайловна торопливо накинула шинель и подбежала к двери.

“Он может подкарауливать меня за дверью!” — подумала она и прислушалась.

За дверью было тихо. Распахнув дверь, подняв пистолет, Надежда Михайловна выбежала из комнаты.

В смежном зале было тихо и пусто. Лунный свет, свободно проникая через распахнутое окно, медовым пятном расплывался на каменных плитах пола, освещая мрачную статую Железного Рыцаря, стоявшего с протянутыми вперед руками.

“Наверное, он скрылся в часовне. А там темно”, — подумала Надежда Михайловна.

Она бегом вернулась в комнату, достала из полевой сумки электрический фонарик и снова выбежала в зал.

Дверь в часовню раскрылась с громким скрипом. Надежда Михайловна включила фонарик. Сноп голубоватого света ощупал тяжелые скамьи, мрачные статуи святых, кафедру, с которой выступали священнослужители. Нигде никого не было.

“Куда же он мог деваться?” — подумала Надежда Михайловна, прикрывая дверь в часовню.