Алексей тряхнул головой.

— Ну, все. — Он провел ладонью по лицу. — Пойду. Этого, — он указал туда, где лежал Рахуба, — прикройте чем-нибудь. Никого близко не подпускать.

— Понятно!

— Пока…

И, чувствуя тяжелую усталость во всем теле, медленно пошел к обрыву.

Инокентьев умер в больнице как раз в тот день и час, когда завершилась эта нелегкая операция. Однако именно завершение ее оказалось наименее сложным делом, хотя подготовка доставила немало волнений и чекистам и… Шаворскому. Причем волновались они по одной и той же причине: соберутся или не соберутся на совещание атаманы?

Атаманы собрались — пятеро из шести приглашенных. Не приехал один Заболотный. У “лесного зверя”, как называли его, было поистине звериное чутье…

Из-под Бирзулы заявился атаман Гулий, бывший сподвижник самого пана Петлюры.

Крупной фигурой среди “самостийников” был и гость из Подолии, атаман Палий, служивший когда-то в армии гетмана Скоропадского.

Рядом с ними скромнее выглядели атаманы Солтыс из Ольгополья, краснолицый низколобый бородач, и щеголеватый, сравнительно молодой еще Панас Киршуло, чья банда моталась в приднестровских степях.

Наконец, пятым был Гуляй-Беда. Сифилитика и пропойцу, его презирали даже сами атаманы.

Всех этих людей объединяло одно: лютая, непримиримая ненависть к Советам.

А за сутки до “съезда”, на том самом дубке, который всего лишь предыдущей ночью привез Рахубу и оружие, чекисты доставили в Одессу “специального представителя Союза освобождения России”. Это и была завершающая часть операции, придуманная Оловянниковым в дополнение к общему плану Алексея Михалева: роль полковника Максимова поручили исполнить Кулешову. Ради такого случая он отпустил усы, а гигантские свои брови подстриг до нормальных размеров.

Сам Шаворский приехал встречать его на четырнадцатую станцию Большого Фонтана.

Прямо с места высадки гостя привезли на квартиру Баташова-Сиевича, где он и пробыл до следующего вечера, совещаясь с “тройкой”.

Первым делом “специальный представитель” потребовал, чтобы одновременно со съездом атаманов вооруженные силы подполья произвели вылазку в районе села Нерубайского. На возражения Дяглова о нехватке боеприпасов “Максимов” ответил, что вблизи границы стоят наготове несколько шаланд с оружием, которое будет переправлено сюда накануне решительного выступления. Ему-де как раз и поручено самому проверить, достаточно ли велики силы Шаворского и стоит ли рисковать таким количеством оружия.

Было решено, что завтра, ровно в семь, часов вечера, Дяглов выведет из катакомб всех имеющих оружие повстанцев, захватит Нерубайское, постарается удержать его в течение полутора-двух часов и уже в темноте с боем отступит обратно в катакомбы…

На следующее утро один из чекистов, проходя мимо квартиры Баташова, увидел на окне прилепленный к стеклу с внутренней стороны крохотный обрывок бумаги.

К Нерубайскому были скрытно подтянуты войска…

Замысел Оловянникова полностью оправдал себя: Шаворский узнал из каких-то источников, что Арканов уехал в командировку, и это его ничуть не встревожило: так уже случалось.

Днем он сообщил по явкам, где до поры, до времени скрывались атаманы, что обстановка для совещания благоприятная, и велел сойтись у Резничука между девятью и половиной десятого вечера: по его расчетам, как раз к этому времени в ЧК должен был начаться переполох из-за провокации в Нерубайском.

Атаманы и на сей раз проявили редкостную дисциплинированность: все пришли к назначенному часу. Теперь оставалось только захлопнуть мышеловку.

Эта задача особенно упростилась потому, что охрану совещания Шаворский поручил своему “испытанному помощнику”… Седому. Восемь бандитов, приехавшие с атаманами в качестве телохранителей, были переданы в его распоряжение. Алексей расставил их на порядочном расстоянии друг от друга: одного у ворот, трех — вдоль каменной ограды, окружавшей графский участок, еще трех распихал по саду и лишь одного, помельче, отвел к забору, выходившему на Ланжерон.

— Почему с моря только один человек? — спросил Шаворский, осмотрев посты. — Здесь опаснее всего.

— Сам тут буду, — успокоил его Алексей.

Шаворский ушел во флигель. Совещание атаманов началось.

Чекисты сняли часовых. Одного за другим Алексей подводил бандитов к заборчику и говорил:

— Спускайся вниз, будешь за берегом следить. Здесь невысоко, метра два…

Едва бандит слезал по стене в кусты, там начиналась короткая отчаянная возня, слышалось полузадушенное мычание, и вновь наступала безмятежная тишина, лишь волны ровно шумели на Ланжероне.

Заминка получилась, только когда из флигеля неожиданно вышел Резничук. Алексей как раз направлялся за последним часовым, дежурившим у ворот. Резничук, который вообще вел себя неспокойно весь день, увязался за ним. Алексею пришлось надежно пристукнуть его в кустах: ничего иного ему не оставалось делать.

Через несколько минут графский участок был оцеплен. Чекисты заполнили поляну перед флигелем, встали возле окон. В саду появились Оловянников, Демидов и сам председатель губчека Немцов.

Оловянников велел Алексею вызвать Шаворского.

— Этот мне нужен живым и невредимым, — пояснил он.

…В комнате с запертыми и плотно завешенными окнами было нечем дышать. Разопревшие от духоты атаманы слушали “заграничного делегата”. На осторожный скрип двери все подняли головы. Шаворский обеспокоенно спросил:

— Что там?

Алексей знаком показал: все, мол, в порядке — и поманил его пальцем.

— Продолжайте, — бросил Шаворский “Максимову”, — я на мгновение. В чем дело? — спросил он, выйдя в сени.

— Из Нерубайского человек! Что-то срочное…

— Где?

— Здесь, в саду.

Шаворский быстро пошел к двери.

Едва он ступил за порог, как чьи-то руки, обхватив сзади, зажали ему рот, подняли, понесли… И вскоре, связанный по рукам и по ногам, с кляпом во рту, он извивался в кустах, толкая ботинками еще не пришедшего в себя Резничука.

К одному из окон чекисты подтащили пулемет.

— Приступаем! — скомандовал Немцов. — Давай, Михалев!..

Держа за пазухой “лимонку”, Алексей снова вошел в комнату и сказал замолчавшему при его появлении Кулешову:

— Готово!

Кулешов слегка наклонил голову и обернулся к атаманам.

— Вот, в сущности, и все, — проговорил он. — Общая картина вам ясна, остальное поймете после. Время у вас еще будет… А теперь, Панове атаманы, предлагаю без шума поднять руки: вы арестованы, дом оцеплен!..

Первым вскочил Гулий, огромного роста, по-медвежьи сутулый мужик в армяке. Опрокидывая стул, он прыгнул к стене, ладонь его слепо шарила на поясе, по привычке нащупывая там револьвер, потом скользнула книзу, в карман.

— Руки! — крикнул Алексей, поднимая гранату, и пяткой распахнул дверь в сени.

Напротив Гулия зазвенело стекло, упала сорванная кем-то тяжелая портьера, и в окно просунулось остроносое рыльце “Максима”. Посыпались стекла и в других окнах флигелька. Всюду были чекисты. В комнату с браунингом в руке вошел Немцов.

— Именем революции, — сказал он, — вы арестованы. Я председатель Одесской губернской чрезвычайной комиссии Немцов…

Не было сделано ни одного выстрела…

Зато вблизи Нерубайского пальбы было достаточно.

В семь часов вечера Дяглов вывел из катакомб около четырех сотен вооруженных бандитов. Шли они весело. Большинству из них вылазка казалась почти безопасной прогулкой, скрасившей беспросветную, вконец осточертевшую жизнь в катакомбах.

У самой околицы Нерубайского из придорожных кустов неожиданно вышел человек в красноармейской форме. Он встал посреди дороги и поднял руку.

И так неожиданно было его появление, что банда остановилась в недоумении.

— Кто такой? — крикнул Дяглов. — Что надо?

— Слушать меня внимательно! — приказал этот человек, не находя нужным даже особенно повышать голос. — Район окружен Красной Армией. Я, военком полка пятьдесят первой Перекопской дивизии, приказываю вам сложить оружие и сдаться! Только это и оставляет вам надежду сохранить жизнь — безоговорочная немедленная сдача!..