- Но, - Ангел хитро прищурился, - Всевышний со своими советниками-приближёнными издал Указ об открытии границы, вот будет это только через два года. Всевышний говорит, что чует его душа: Сатана затевает что-то негодное. Может, ты станешь нашим разведчиком, а, Ерофей? А то, знаешь, что нам Сатана подстроил? У нас, понимаешь, как во всех цивилизованных странах, где надо - интеграция, а где не надо - дифференциация. У нас одна артель топоры выпускает, другая - топорища, третья их собирает. И все при деле, и всем хорошо. А черти косоглазые взяли да и скупили все топорища. Артель-то обрадовалась: мол, сделку выгодную провернули, на смежников-собирателей плюнули, те без работы остались. А черти косоглазые топорища в опилки перевели, плиты из них понаделали и нам же из нашего же сырья мебель втридорога продали! До того, нахалы, додумались, что весь утиль скупают у нас, нам же потом сувениры из него продают. Так и норовят экономику нашу подорвать. Или вот апостол Пётр купил в Тихгоре дорожную машину, взятку, поди, взял: уж такая машина старая-престарая. У них там, в Тихгоре, все машины каждые пять лет обновляются, а нам старьё по дешевке подсовывают. А как не купить? Экономия же… И главное, всучили Петру ту машину, а запчасти, говорят, отдельно за валюту продаём. А где у нас валюта? Всю на мыло да шило истратили. Вот и стоит машина без толку. Ну, как, согласен стать нашим разведчиком?
Ерофей промолчал. Он думал.
Ангел проводил Ерофея до лифта, который уже починили.
- Лифт прибудет через час, - сообщил Ангел, посмотрев расписание. - А я, извини, пойду - дела. Ты не обидишься?
Ерофей помотал головой, дескать, нет, и уселся на колченогую скамью, где уже сидели двое очень знакомых на лицо стариков и мирно беседовали.
- О! - воскликнул один из них, густобровый и массивный, заметив Ерофея. - Никак новенький?
Ерофей туманно пожал плечами, мол, думайте, как хотите.
- Как там у вас, наверху?
- Нормально, - ответил Ерофей.
- Говорят, у вас там перестройка идет, старое ломается, строится новое. Вот я, помнится, на Днепрогэсе…
- Да, - вежливо ответил Ерофей, узнав наконец говорившего. - У нас много чего изменилось. Идет активная борьба с коррупцией и мафией, провели недавно денежную реформу…
- Гляди-ка, точь-в-точь, как при мне! - обрадовался другой, лысый и полный, приосанившись. - Раз есть последователи, помнят, значит, меня, а ты, Ильич, говорил, что и думать забыли, а вот меня ещё и в праведники произвели. Как деньги-то? - обратился он опять к Ерофею. - Меняли? Один к десяти?
- Нет, - сказал Ерофей, - в целях борьбы с обнаглевшей мафией были только изъяты из обращения сотенные купюры.
- Ну и как? - заинтересованно спросил густобровый. - Много изъяли?
- Ну… Это - экономическая тайна.
Старики помолчали, но говорливый густобровый опять начал:
- Слушай, Сергеич, я вот одного не понимаю: я вроде ничего не строил, а ты?
- Да и я тоже, не знаешь, что ли? Сам же меня свергал за развал экономики, какое уж тут строительство! Не до того мне было, кто бы тогда всю семью за границу возил, а? - ворчливо откликнулся лысый толстячок.
- Вот и я помню - нет, ничего такого мы особенного не строили. Я, вот, правда, целину распахивал. А чего тогда они там всё перестраивают?
Тут раздался звонок, откуда-то возле платформы появилась кабина лифта, опоздавшая на целый час. Ерофей попрощался с собеседниками и вошёл в кабину. Когда за ним с лязгом захлопнулась дверь, нажал на кнопку, и кабина медленно поползла вниз. В ней не было окошек, и Ерофей понятия не имел, где находится, а чтобы скоротать время, присел на корточки, упершись спиной в стенку, и стал читать надписи - очень интересные и полезные в познавательном смысле. Вот, например, написано фломастером: «Люблю, как душу, трясу - как грушу». Вырезано ножом: «Здесь был я». А рядом нацарапано короткое, трехбуквенное, знакомое с детства слово из стенно-заборного фольклора… Читая эти надписи, Ерофей незаметно задремал. Проснулся от толчка: кабина прибыла на конечную станцию.
Ерофей вышел из кабины и направился к вилле Изольды. Он побывал и в Аду, и в Раю. Пора уж и наверх выбираться. Подойдя к воротам виллы, Ерофей подергал за позолоченное кольцо звонка, но никто не откликнулся на его сигнал. В доме было тихо, даже страшилища Цер и Бер не лаяли.
- Куда её черти унесли? - с раздражением подумал Ерофей. - Сиди тут сейчас, будто у меня дел нет…
Горюнов ещё раз подергал кольцо, потом грохнул кулаком в калитку, пнул её ногой и пошёл к шлагбауму, где Бол и Ван, устроившись на тверди, играли в карты с босоногим человеком, который был в одних трусах, зато на шее болтался галстук. Рядом с Болом лежала сложенная аккуратно одежда и стояли туфли: на сей раз чертям, видимо, везло. Но человек не унывал, азартно шлёпал картами по Сизифову камню, который они приспособили вместо стола, и горланил песню:
- … Не везет мне в карты, повезет в любви!
Ерофей обошёл осторожно шлагбаум, ожидая окрика, но никто на него не обратил внимания - так все были увлечены игрой, и зашагал к Тихгору.
Перед воротами города, обняв Лысого чёрта, плакал какой-то черноусый человек в огромной кепке и рассказывал:
- Приехали мы с председателем в соседний колхоз - опыт перенимать. Нас угостили, накормили, выпили со встречи немного. Самую малость… - у человека был сильный кавказский акцент.
Ерофея заинтересовал рассказ кавказца, и он остановился поодаль: всё равно ведь спешить некуда.
- А что пили? - спросил, облизнувшись, Лысый.
- Лимонад написано. На бутилке бил нарисован адин стручок два листок. Патом паехалы другой колхоз опыт передавать. И там нас тоже встретили па-челвечески: пили-ели, но… - он утвердительно поднял вверх указательный палец, - выпили мы самую малость, панымаем: при исполнении…
- А что пили?
- Лимонад. Только на этикетке бил бик нарисован. Патом опять паехалы опыт перенимать и делиться. Нас встретили-приветили, накормили, выпить дали…
- А что?
- Лимонад, канэшно, только пачему-то этикетка странный рисунок: черепушка два кости. Едем абратно, а тут столбы взбесились, стали савсем пианые какие-то, панымаишь, перед самой машиной дорогу перебегать начали. Адин савсем шальной, прямо под колеса бросился. Ну, это - ладно, это все - ерунда… Ты, чертяка лысый, одно пойми: председателя нового в нашем колхозе изберут, старый во-о-н, - и человек показал на картежников. - И я, ладно: дети поплачут, жена найдет себе другого, но, чертяка, где же мой сменщик возьмёт при нынешнем дефиците новый радиатор, а? - и он опять заплакал так горестно, что даже Лысый не выдержал и смахнул слезу, кивнув Ерофею на ворота, дескать, проходи, что встал - не до тебя.
В Тихгоре было оживлённо, зазывно искрилась реклама баров и ресторанов, витрин магазинов, мчались чёртомобили. Вдруг к Ерофею подскочил лешачонок, вертлявый, нахальный, так и лип к Ерофею.
- Чейнд, сэр?! - и, распахнув курточку из листочков берёзы, показал несколько пачек жевательной резинки.
- Чего? - не понял Ерофей.
- «Чаво, чаво…» - передразнил лешачонок. - А еще иностранец, не понимаешь, что ли? Мах не глядя, говорю.
- Пошел ты… - дал краткий приказ Ерофей лешачонку, и он тотчас испарился.
А Ерофей направился в небольшое кафе - что-то ему есть захотелось. Он сел за свободный столик, развернул меню и тут же захлопнул: от обильного ассортимента предлагаемых блюд у него чуть слюна с губ не закапала, но когда он скользнул взглядом по ценам, то ему стало плохо: за один обед, пожалуй, он мог бы оставить здесь всю свою стипендию, недавно увеличенную. Ерофей украдкой глянул по сторонам и тихонько вышел из кафе. «Ладно, - решил он, - куплю где-нибудь пирожков». Окинул взором улицу и увидел толстую торговку в халате, готовом треснуть по швам. Она беспрерывно что-то жевала.
Ерофей направился к ней, на ходу нашаривая в кармане деньги, и остановился, как вкопанный - там было пусто.
