– Вы можете добраться до полевого поселка, – предложил Эсдан.

– Путь не ближний.

– Мы не можем знать, что нам делать, – сказал он после недолгого молчания, – пока не знаем, кто там, наверху. Ладно. Выпусти меня наверх, Гана.

– Чего ради?

– Затем, что я узнаю, кто они такие, – сказал он, надеясь на свою правоту.

– И они тоже, – сказала Камза со странным смешком. – Вас не спутаешь.

– Верно, – сказал он.

Он кое-как поднялся на ноги, отыскал лестницу и с трудом полез по ней. «Староват я становлюсь для таких дел», – вновь подумалось ему. Он поднял крышку и осмотрелся. Долго вслушивался. Наконец прошептал тем, кто остался внизу: «Я вернусь. Как только смогу» – и выполз, с грехом пополам встав на ноги. У него захватило дух: воздух вокруг потяжелел от гари. Свет был странным, сумеречным. Он шел вдоль стены, пока не смог выглянуть из амбара в дверной проем.

То, что еще оставалось от старого дома, теперь не отличалось от прежних развалин, развороченное взрывами. Тлеющее, затянутое вонючим дымом. Мощеный двор был покрыт черным угольем и битым стеклом. Ничто не двигалось, кроме дыма. Желтого дыма, серого дыма. А над всем этим сияла ровная чистая рассветная синева.

Он пошел кружным путем к террасе, прихрамывая и спотыкаясь, потому что боль пронизывала не только ступню, но и всю ногу. Добравшись до балюстрады, он увидел почерневшие останки двух флаеров. Половина верхней террасы превратилась в дымящуюся воронку. А под нею простирались сады Ярамеры, столь же прекрасные и безмятежные, как и прежде, уровень за уровнем, к вековому дереву и реке. Поперек ступенек, ведущих на нижнюю террасу, лежал человек; он лежал привольно, словно бы отдыхая с раскинутыми руками. Ничто не шевелилось, только ползучий дым да еще кусты, усыпанные белыми цветами, колыхались от вздохов ветра.

Ощущение того, что из выбитых окон еще пока не рухнувших обломков дома за ним наблюдают, было невыносимо.

– Эй, есть тут кто? – внезапно выкрикнул Эсдан.

Тишина.

Он крикнул еще раз, громче.

Ответ донесся издали, откуда-то со стороны фасада. Хромая, он спустился к дорожке, открыто, не таясь – а что толку таиться? Огибая дом, к нему навстречу вышли люди, трое мужчин, затем, четвертой – женщина. Имущество в грубой одежде, должно быть, полевые невольники, вышедшие из своих бараков.

– Со мной тут кое-кто из прислуги, – сказал он, остановившись одновременно с ними метрах в десяти. – Мы спрятались в подвале. Тут есть еще кто-нибудь?

– Ты кто такой? – сказал один из них, подойдя ближе и вглядевшись, заметив не тот цвет кожи, не те глаза.

– Я вам скажу, кто я. Но нам безопасно выйти наружу? Там старики, младенец. Солдаты ушли?

– Солдаты убиты, – сказала высокая женщина с бледной кожей и костлявым лицом.

– Одного мы нашли раненым, – сказал мужчина. – Вся прислуга перебита. Кто бросал эти бомбы? Что за армия?

– Не знаю, что за армия, – сказал Эсдан. – Пожалуйста, скажите моим людям, что они могут подняться. Там, за домом, где конюшни. Покличьте их. Скажите им, кто вы. Я не могу идти.

Повязка на его ноге ослабла, переломы сместились; он начинал задыхаться от боли. Он сел на дорожку, ловя ртом воздух. Голова кружилась. Сады Ярамеры сделались очень яркими и очень маленькими, уходя от него все дальше и дальше, отдаляясь сильнее, чем родной дом.

Айя не полностью потерял сознание, но в голове у него еще долго все мешалось. Вокруг было множество народу, все под открытым небом, отовсюду воняло горелым мясом, этот запах терзал его небо и вызывал тошнотный кашель. Потом появилась Камза и крохотная синеватая тень спящего личика на ее плече. Потом появилась Гана, говорящая остальным: «Он выказал нам дружбу». Парень с крупными руками заговорил с ним, сделал что-то такое с его ногой и забинтовал ее заново, что вызвало сперва жуткую боль, а затем облегчение.

Он лежал навзничь на траве. Рядом с ним кто-то другой лежал навзничь на траве. Это был Метой, евнух. Голова у Метоя была окровавлена, черные волосы обгорели почти под корень и побурели. Лицо его цвета пыли побледнело и приобрело синюшный оттенок, как у младенца. Он лежал тихо и изредка моргал.

Сияло солнце. Слышно было, как разговаривают люди, множество людей, и даже где-то поблизости, но они с Метоем лежали на траве, и их никто не тревожил.

– Флаеры были из Беллена, Метой? – спросил Эсдан.

– С востока. – Резкий голос Метоя звучал сипло, еле-еле. – Насколько я понимаю. – Помолчав, он добавил: – Они хотят перебраться через реку.

Эсдан обдумывал это некоторое время. Его рассудок все еще не справлялся, как должно.

– Кто хочет? – спросил он наконец.

– Эти люди. Полевые рабы. Имущество Ярамеры. Они хотят встретить армию.

– Армию Вторжения?

– Армию Освобождения.

Эсдан приподнялся на локтях. От этого движения в голове у него прояснилось, и он сел. Он посмотрел на Метоя.

– Они ее найдут?

– Если на то будет воля Владыки, – сказал евнух.

Вскоре Метой попытался приподняться, как Эсдан, но не смог.

– Меня накрыло взрывом, – сказал он, задыхаясь. – Что-то ударило меня по голове. В глазах двоится.

– Вероятно, сотрясение. Лежите смирно. Не засыпайте. Вы были заодно с Банаркамье, или вы наблюдатель?

– Я ваш коллега.

Эсдан кивнул, запрокинув голову.

– Фракции нас погубят, – слабым голосом произнес Метой.

Камза подошла к Эсдану и села на корточки.

– Они говорят, мы должны переправиться через реку, – поведала она своим мягким голосом. – Туда, где народная армия будет нас охранять. Я не знаю.

– Никто не знает, Камза.

– Я не могу взять Рекама через реку, – прошептала она. Ее лицо напряглось, губы стиснулись, брови опустились. Она плакала молча, без слез. – Вода холодная.

– У них будут лодки, Камза. Они присмотрят за тобой и за малышом. Не тревожься. Все будет хорошо. – Он знал, что его слова бессмысленны.

– Я не могу уйти, – шепнула она.

– Тогда останься, – сказал Метой.

– Они сказали, что сюда придет другая армия.

– Может прийти. Скорее все-таки придут наши.

Она взглянула на Метоя.

– Ты вольнорезанный, – сказала она. – Вместе с другими. – Она оглянулась на Эсдана. – Чойо убит. Всю кухню разнесло на горящие обломки. – Она закрыла лицо руками.

Эсдан сел прямо и потянулся к ней, погладил ее по плечу, по руке. Он коснулся головки младенца, его тоненьких сухих волосиков.

Гана подошла и воздвиглась над ними.

– Все полевые собираются перебраться через реку, – сказала она. – Ради безопасности.

– Здесь вам будет безопаснее. Здесь, где есть еда и крыша над головой. – Метой говорил рублеными фразами, не открывая глаз. – Чем идти навстречу наступлению.

– Я не могу взять его, мама, – прошептала Камза. – Ему нужно тепло. Я не могу, я не могу взять его.

Гана склонилась и заглянула малышу в лицо, очень мягко коснувшись его одним пальцем. Ее морщинистое лицо отвердело, как кулак. Она выпрямилась, но не расправила спину, как обычно. Она сутулилась.

– Хорошо, – сказала она. – Мы остаемся.

Она села на траву рядом с Камзой. Люди вокруг них двигались безостановочно. Женщина, которую Эсдан видел на террасе, остановилась возле Ганы и сказала:

– Пойдем, бабушка. Пора идти. Лодки готовы и ждут.

– Остаемся, – сказала Гана.

– Почему? Не можешь бросить старый дом, где ты трудилась? – ехидно спросила женщина. – Погорел он, бабушка! Пойдем же. Бери эту девушку с малышом. – Она бросила беглый взгляд на Эсдана и Метоя. Их судьба ее не заботила. – Пойдем же, – повторила она. – Вставай, ну!

– Остаемся, – сказала Гана.

– Прислуга полоумная, – сказала женщина, отвернулась, развернулась, пожала плечами и ушла.

Кое-кто еще останавливался, но не дольше, чем на один вопрос, на секунду. Они устремлялись вниз по террасам, по залитым солнцем дорожкам вдоль тихих прудов, вниз, к лодочным сараям возле большого дерева. Спустя недолгое время все они ушли.