Шесть раз она ходила туда и обратно, ощупывала кровати, заглядывала под них, разнервничалась ужасно, села за кроссворд и то и дело заглядывала ко мне — вдруг я все-таки на месте, а она меня не видит.

— Почему же ты свет не включила? — упрекнула я.

— Да боялась тебя разбудить. Напереживалась я, ты себе не представляешь! Решила, что не иначе у меня с головой неладно: ты спишь, а я тебя не вижу!

Мария сберегла бы себе нервы, если бы, как намеревалась, вымыв машину, прогулялась на речку и посмотрела, нет ли нас на месте, где вчера жгли костёр. Она непременно прошла бы мимо спортзала и через стеклянную стену увидела бы Мацека и меня.

На обратном пути в Варшаву Мария не переставая рассказывала о тяжёлых переживаниях — о смерти всех своих близких, родных, друзей. Вспоминала болезни, смерти, похороны. Поддавшись настроению, я довольно долго слушала и наконец не выдержала:

— Ну что ты к этой теме прицепилась? — одёрнула я её. — Поговорила, и хватит.

— Сама не пойму, — смутилась Мария. — И что это на меня нашло.

Я давно уже уверовала в телепатию. Вернулась я домой, смотрю, автоответчик мигает. Включила.

Тереса сначала сообщила, что Тадеуш заболел, а затем, что скоропостижно умер. На мгновение я подумала, уж не выпила ли она…

Тадеуш действительно скончался. Единственное утешение для потрясённой семьи — умер счастливым. Сам успел сказать Тересе, сидевшей рядом, что он совершенно счастлив. Через полчаса его не стало. Внезапный, глубокий коллапс, «скорая» опоздала. Тадеуш хотел умереть в Польше, его желание исполнилось.

Вскоре умерла от рака тётя Ядя. Она лежала дома, за ней ухаживала патронажная сестра, мы обманывали больную до конца, уверяя, будто никакого рака у неё нет. По случаю похорон тёти Яди, через сорок девять лет, я встретилась с моей двоюродной сестрой Ягусей, той самой, которая в возрасте девяти месяцев пыталась добраться до цыплят.

Умер и дядя Юрек. Моего двоюродного брата Михала я видела, когда он был уже взрослым мужчиной, и встречалась с ним исключительно на похоронах.

Моя мать подорвала своё здоровье голодовкой и серьёзно заболела. Я привела к ней чуть не всю Медицинскую академию. Сестры, сменяясь, дежурили круглые сутки. Мать хотела видеть Тересу и возмущалась, почему та не приезжает.

Тереса решила вернуться в Польшу. После смерти Тадеуша ей, естественно, пришлось поехать в Канаду, уладить все необходимые дела, а затем начать хлопоты здесь. Я нанесла одиннадцать визитов в разные организации, на три недели выключившись из жизни. Все из-за того, что наши бюрократические инструкции взаимно исключают друг друга, а организации, руководствующиеся оными инструкциями, старательно избегают контактов между собой. Тересу нельзя было прописать постоянно, а без постоянной прописки она не могла получить гражданство, а без гражданства нельзя прописать постоянно — в общем, порочный круг. С неё к тому же требовали переведённую и заверенную нотариусом справку о том, что под судом и следствием она не состояла. Из районного бюро я выцарапала свидетельство о смерти Тадеуша. При этом выявилась удивительная инструкция: свидетельство может получить исключительно то лицо, которое заявило о смерти. Другому человеку не выдадут. Чистая случайность, что этим лицом оказалась я. В равной степени им могла быть Томира, ведь она находилась рядом. А как быть, если бы и я за это время умерла?..

Я все-таки пробилась через все идиотские заслоны. Думаю, помогла только моя неистовая ярость. Ну и ещё одна интеллигентная женщина, работавшая в районном бюро и способная с первого взгляда отличить турецкого афериста от канадской пожилой женщины. Я пообещала этой женщине не сообщать её имени.

Тереса наконец приехала, и распределили мы её по частям. Прописана она была у меня, жила у моей матери, а её вещи лежали в гараже у детей в Константине. Начали мы подыскивать ей квартиру. Для постоянного жительства Тереса могла купить лишь ипотечную квартиру, кооперативная отпадала. Когда мы нашли подходящую ипотечную, инструкция изменилась, и теперь, напротив, она имела право купить только кооперативную. Безумие беспредельное.

Моя мать умерла, когда первый том автобиографии пошёл в печать. Распространяться об этом не стану.

Коль скоро выпал случай, коснусь разных критических замечаний в мой адрес. Как правило, я старательно избегаю их читать, но время от времени все-таки что-нибудь да попадается на глаза. Более всего дивлюсь обвинениям в буйной фантазии и в невероятных стечениях обстоятельств и случайностей. И где только воспитывался человек с такими взглядами? Всю жизнь в погребе просидел, что ли?..

Например, к жилищным делам Тересы мы привлекли знакомого адвоката. Человек очень занятой, он нашёл время встретиться со мной. Что-то необходимо было с ним обсудить с бумагами в руках, и я предложила забежать к нему домой.

— Но я живу в Урсинове. Сюда трудно попасть и к дому нельзя подъехать. Предлагаю встретиться в более удобном месте.

— Прекрасно, — согласилась я. — Буду в том районе и позвоню вам.

В нужное время я приехала к Мацеку, моему приятелю. Посидела у него полчаса до звонка адвокату, чтобы условиться о встрече.

— На кладбище, — предложил Тадеуш, взрослый сын Мацека. — Кладбище любой найдёт.

Я ничего не имела против. Позвонила.

— Давайте договоримся о месте, пан адвокат. Я здесь неподалёку от Долинки Служевецкой.

— Я тоже, — ответил адвокат.

— На улице Моцарта.

— Я тоже.

— Семь Б.

— Я тоже.

— О Господи, квартира тридцать четыре! Здесь уж вас точно нету.

— Нет, я в шестьдесят второй. Тадеуш расхохотался.

— Мы можем постучать ему в стенку, он ответит. Балкон рядом…

Сцену на балконе мы разыгрывать не стали, просто спустились вниз и встретились у входа. И пусть меня никто не уверяет, что забавные стечения обстоятельств надо придумывать.

Между прочим, вышеприведённый адрес выдуман. Настоящий я скрыла: вдруг пан адвокат не желает его обнародовать? Но все произошло в точности так, как я описала.

Кстати, об Урсинове…

Дети продали наше шампиньонное предприятие, но собачья эпопея не закончилась. Они сняли квартиру в Урсинове и взяли с собой Kapo. Симка умерла, съев какую-то гадость, спасти её не удалось. Остальные же собаки так привыкли к теплицам с рождения, что там и остались.

Когда дети уехали в зимний отпуск, я поселилась у них по двум причинам. Во-первых, без хозяев собака меньше нервничает в своём доме, во-вторых, я решительно предпочитала подниматься на низкий третий этаж, чем на четвёртый высокий.

В тот же вечер я вывела Kapo на прогулку уже затемно. Конечно же, я бездумно направилась в какую-то сторону. Пора возвращаться, и только тут до меня дошло: я не знаю, где живут дети. Я осмотрелась — безнадёжно. Все дома одинаковые. Можно, конечно, заходить в каждый и проверять списки жильцов, да я ведь не помню даже фамилию людей, у которых дети сняли квартиру. Что делать, пришлось целиком положиться на собаку. Отпустив поводок, я приказала:

— Каруня, домой!

Она довела меня безошибочно, хотя по пути и постаралась завернуть на две мусорные свалки. После этого приключения я всегда стараюсь примечать, куда иду и где находится мой дом.

Дети прожили в Урсинове два года, пока строили свой дом в Константине. В том самом месте, где когда-то гуляли в медовый месяц. Получилось все совершенно случайно, но они сочли это добрым предзнаменованием.

Однажды сложилось так неудачно, что Kapo осталась дома одна. Кругом чужие люди — рабочие, кусать их запрещают. Ежи на работе, Каролина в школе, Ивона поехала в магазин, Kapo решила — плохо дело, надо из этого чужого дома уходить. Она пролезла через ограду и отправилась искать хозяев.

Вечером дети объехали весь Константин — безрезультатно. Съездили на Урсинов, но Каруни не нашли. Все расстроились ужасно. Ивона с Каролиной на следующий день летели во Францию. Уехали во второй половине дня, обливаясь горючими слезами. Только в восемь вечера Ежи сообщил мне по телефону, что Kapo нашлась.