Все эти двести лет крепло следующее убеждение: поскольку московский великий князь — единственный во всей вселенной православный царь, это значит, что вся вселенная — подлинная, не пораженная беззаконием (очень интересное слово для обозначения всего нечестивого и иноверного) — находится в пределах московского царства. Всё, что за его пределами — гноище нечестивых.
То есть, Русь, Святая Русь — выше всех. А раз она выше всех, на какой образец общественного и церковного устройства ей равняться? Только на Царство Божье. Да вот беда: едва ли в Царстве Божьем есть такие учреждения как Дума, волости, губы, пятины, слободы, «сотни». Рационалистическое мышление всегда склонялось к утверждениям, что Россия на лишние четверть тысячелетия (между падением Константинополя в 1453 году и концом XVII века) засиделась в Средневековье, что она самодовольно варилась в собственном соку, отгородившись от мира. Это безнадежное упрощение.
Разумеется, Русь с древних времен очень много восприняла из внешнего мира. Огромно духовное и всякое иное влияние Византии (а придворные церемонии были просто скопированы с византийских по настоянию Зои Палеолог), что-то приходило и усваивалось из Северной Европы и из Польши, особенно в материальной сфере, башни Кремля строили итальянские зодчие, Золотая Орда внедрила конно-почтовые станции и систему сбора налогов, несомненны восточные влияния на Русь (даже свои высокие шапки русские бояре переняли от хорезмийцев) — все это общеизвестно. Но науке не ведом ни один источник внешнего воздействия на становление выборного представительства и демократических традиций в допетровской Руси. Они — плод ее саморазвития, вполне равноценного другим известным моделям демократической эволюции.
Это саморазвитие — один из самых недооцененных и малоизученных аспектов отечественной истории. Неспроста его избегали и либеральные, и коммунистические историки. В XVIII веке началось бурное подражание Европе, шедшее рука об руку с уничтожением старинных представительных учреждений. Однако в сознании национально мыслящих деятелей память об этих учреждениях была жива. М.М. Сперанский, готовя в первые годы ХIХ века свой план государственных преобразований, предусмотрел создание двухпалатного законодательного органа из Государственного Совета и Государственной Думы. Нет сомнений относительно того, откуда он взял слово «Дума».
Государственный совет был торжественно открыт 1 января 1810 года (сменив Непременный совет, учрежденный в 1801 году). Государственная Дума, а также окружные и губернские думы должны были быть провозглашены 1 мая, избраны в течение лета и собраны 1 сентября 1810 года. В выборах надлежало участвовать, кроме дворянства, «среднему состоянию» (купцам, мещанам, государственным крестьянам). «Низшие» (крепостные, мастеровые, слуги) пока получали гражданские права без политических, однако предполагалось постепенное, осторожное освобождение крепостных. Но… 1 мая ничего не произошло. Говорили о мощных интригах против проектов Сперанского, о том, что проект Думы отложен на два года.
Среди целой когорты лиц, интриговавших против проектов Сперанского (включая проект постепенного освобождения крестьян) был беглец из революционной Франции Жозеф де Местр. Живя в 1802-1814 гг в Петербурге, формально в должности сардинского посланника, он оказал приютившей его стране услугу не совсем того рода, какую, согласно логике наших западников, должен был ей оказать просвещенный и приятный во всех отношениях европеец. Де Местр, похоже, любил Россию и желал ей добра. Но для него не было ничего страшнее демократии и разделения властей. А интриговать ему было легко — он слыл интеллектуальной звездой Европы, с ним любил беседовать сам император Александр I, к нему прислушивался министр просвещения Разумовский. Сперанский в 1812 году был отставлен, а проект Государственной Думы на 93 года положен под сукно. В этом есть и заслуга европейца де Местра.
Замысел законодательного собрания, именуемого Думой, занимал важное место и в планах декабристов, много раздумывавших о том, как они обустроят Россию после своей победы. «Русская правда» Павла Пестеля предусматривала, что органами народного представительства в России станут Державная Дума и Верховный Собор. В проекте конституции Никиты Муравьева фигурировали Верховная Дума и Палата Представителей.
В своем движении к конституционализму и правовому государству Россия совершила в XIX веке значительный рывок сразу по ряду направлений. Это далеко зашедшее преодоление цензуры, без чего была бы невозможна великая русская литература XIX века и фактически свободная печать. Это крестьянская реформа, университетская реформа, военная реформа, городовая реформа, судебная реформа.
Особо следует отметить земскую реформу 1864 года, которая не только восстановила земское самоуправление, но и подтолкнула его на путь модернизации деревни. В результате этой реформы и других преобразований эпохи Александра II, в результате всего саморазвития России ХIХ века, в стране появилось такое число выборных лиц, что это даже сократило удельный вес чиновничества в управлении. В этом смысле данный период допустимо рассматривать как реакцию на петровские реформы.
Российское саморазвитие совершает качественный скачок
На исходе XIX века ощущением того, что самодержавие себя изжило, прониклось почти все сознательное общество России. Десятки людей, не знавших о существовании друг друга, сочиняли свои варианты конституции. Символично, что один из первых проектов, достигших самого верха, проект под названием «Основной государственный закон Российской империи» (написан, видимо, в 1903 году, поступил в Кабинет министров в январе 1904 года), подготовили представители земств. Разработчики, скорее всего, не знали, что в верхах российской власти в это время уже обсуждалось несколько «законодательных предположений» о государственных преобразованиях, причем каждое предусматривало какую-то форму народного представительства парламентского типа. Царь недолго колебался между идеями Земского Собора и «Государевой» Думы. Историческая память о Земских соборах, избиравших и отрешавших царей, делала мысль о Соборе менее привлекательной. Многолюдный Собор, по соображениям некоторых советников, мог присвоить себе функции Конституционного. Напоминали, что едва Людовик XVI имел неосторожность воскресить не созывавшиеся 175 лет Генеральные Штаты, близкий аналог Земских Соборов, как немедленно разразилась французская революция, а Генеральные Штаты провозгласили себя сперва Национальным, а затем и Учредительным собранием. Старинная же Дума, которой цари настолько доверяли, что отдавали важнейшие дела на ее усмотрение, не будила тревожных исторических воспоминаний. Вопрос стоял о круге полномочий будущего представительного собрания.
В условиях начавшейся вскоре русско-японской войны, Николай II счел слишком опасным для такого тревожного времени придание Думе законодательных функций и сделал выбор в пользу «смягченного» варианта. Было учреждено Особое совещание во главе с министром внутренних дел Александром Булыгиным для разработки соответствующего проекта. Споров было много — в частности, о том, должно ли каждое сословие (духовенство, дворяне, купцы, мещане, крестьяне) выбирать своих представителей в Думу отдельно или избирательная система должна быть всесословной. Подобные вопросы многим казались тогда страшно важными — хотя, к примеру, армия, земства, высшие учебные заведения, городские думы и т.д. давно уже были всесословными. Интересно, что в совещаниях, проходивших 19-26 июля 1905 года в Новом Петергофе под председательством Николая II, принимал участие Василий Ключевский. Ему было что рассказать о русской традиции представительной власти.
Голос историка был, впрочем, лишь одним из многих. Кое-кто из разработчиков убеждал составить избирательный закон так, чтобы в Думу попало больше крестьян — дабы сделать природный консерватизм крестьянина политической силой. По меткому замечанию историка И.В. Лукоянова, эти люди почерпнули образ крестьянина, видимо, из оперы «Жизнь за царя».
