Что же до устойчивой партийной системы, весьма интересное мнение по этому поводу высказал представитель президента в Совете Федерации Александр Котенков (Газета, №148, 21 августа 2006). Такая система, сказал он, «сложится в России через несколько избирательных циклов, лет через 16, не раньше. Когда останется 10-12 реально действующих партий». Столь долгое время требуется для того, «чтобы все устаканилось, чтобы партии набрали силу и в центре, и в регионах». Совет Федерации, по мнению А.А. Котенкова, станет выборным, как и Дума, но едва ли раньше, чем произойдет дозревание партий. «Помню, как разрабатывался закон о реформе местного самоуправления (МСУ). Я был одним из разработчиков пакета законопроектов. Когда Борис Ельцин спросил меня, сколько надо времени, чтобы реформировать МСУ, я ответил: 35 лет. Почему? Нужно изменить сознание людей. Должно уйти то поколение, которое считает, что государство — это власть. И прийти то, которое считает, что государство — это прежде всего человек, а органы власти — обслуживающий механизм». Ход мысли очень убедителен, но сроки, полагаю, завышены. Достаточно вспомнить, как стремительно все менялось в России на протяжении двух последних десятилетий.
Представительные органы власти до абсолютизма. Англия и Русь
Но вернемся к истории. Не надо обманывать себя относительного древности демократических режимов современного образца. Говорить о «народном представительстве» былых веков не приходится, о какой бы стране ни шла речь. То обстоятельство, что английский парламентаризм на протяжении почти всего XIХ и почти всего ХХ веков справедливо служил образцом для других стран мира (сегодня это едва ли так), породило почтительный миф о том, что демократические институты современной Англии сложились уже едва ли не в средневековье. Во всяком случае, либеральные участники политических посиделок на нашем ТВ обычно высказываются именно в таком духе. Это побуждает слегка углубиться в вопрос.
Старинная демократия в Англии была примерно такой же, как и в остальной Европе: дела решались на сельском сходе, на собрании «сотни» и, наконец, на вече (folkmoot). В конце Х века король Эдгар начал собирать witan (или witenagemot) — аналог боярской Думы. В него входило высшее духовенство, королевская родня и служилая знать, но его конкретный состав зависел от усмотрения короля80. witan просуществовал меньше века, когда в 1066 году Англия была завоевана франкоязычными норманнами, при которых, восемь королей спустя, появился родоначальник английского парламента. Вот как описывает эти события «Британская Энциклопедия», крайне трепетная в вопросах национального величия: «Англо-саксонские землевладельцы и крестьяне были ограблены, в их усадьбах поселились захватчики. Король [Гийом Незаконнорожденный, мы его называем Вильгельмом Завоевателем] объявил всю английскую землю своей собственностью по праву победителя; он пожаловал воинам долю в этой добыче, сделав их держателями поместий на жестком условии обязательной военной службы. Англию смирял меч, страна оказалась во власти чужеземного короля, чужеземного дворянства, чужеземного воинства… witenagemot сменился чисто феодальным советом новой земельной знати. Magna Carta [написанная на латыни Великая Хартия 1215 года] сыграла крайне малую (если вообще какую-либо) роль в становлении парламента…»81. Впрочем, в этой хартии появляется такое понятие, как «Общий совет нашего королевства» («Commune consilium regni nostri»). Cовет состоял из королевских вассалов — держателей земли, а также из духовенства. Им было чем заняться: здесь разбирались тяжбы о земельных захватах, наследственные споры, дела о крупных долгах, выморочном имуществе и т.п. Советовался же король с почтенным собранием почти исключительно о том, как бы выколотить из страны еще денег, не ущемив при этом крупных баронов, которых побаивался. Они могли откупиться от службы «щитовыми деньгами». Король обязался не облагать их, сверх того, никакими дополнительными налогами.
Для простонародья же изобретались все новые поборы, их надо было доводить до сведения общин. Делалось это через «присяжных» — представителей общин, присягнувших говорить правду. Как поясняет далее Британская Энциклопедия, «идея, будто вопросы о налогах требовали согласия общин, очень позднего происхождения. Присяжные, посланные своими соседями, свидетельствовали о наложении на народ Саладиновой десятины [cбор средств на крестовые походы], их согласия никто не спрашивал и оно не требовалось — их ставили в известность». В 1265 году бароны, восстав против короля Генриха III, впервые позвали на «Commune consilium» представителей городов. Тогда и прозвучало слово «парламент» — языком знати продолжал оставаться французский, а во Франции так назывался королевский суд. Впрочем, единичное собрание 1265 года не может быть признано парламентом, даже если его назвали так.
(Слова меняют свое значение в веках. Встретив слово «вратарь» в древнерусском тексте, мы не вправе делать вывод, что во времена Всеволода Большое Гнездо наши предки играли в футбол. Это слово означало на Руси охранника у дверей церкви, не впускавшего в нее нехристей и подозрительных лиц.)
Как бы то ни было, когда 30 лет спустя, в 1295 году, король Эдуард I вернулся к идее сословного органа, он опять назвал его парламентом — слово прижилось. До конца своего правления Эдуард созывал парламенты еще несколько раз, чем (великий король!) заложил основу важнейшего политического института своей страны. «Но институтом, безраздельно ведающим налогами, — продолжает Британская Энциклопедия, — парламенту еще только предстояло стать. Его ждало долгое соперничество в этой сфере с королевским Privy Council82». Вообще короли созывали парламент лишь по какому-то конкретному поводу, после чего его участников отправляли восвояси. В следующий раз их собирали не раньше, чем монарх вновь испытывал нужду в поддержке или совете.
В 1322 г. король Эдуард II, издал важный указ о том, что дела королевства подлежат рассмотрению «в парламенте королем при согласии прелатов, графов, баронов и общинников». Британская энциклопедия пишет об этих общинниках так: «не ведая о своей будущей силе, они смиренно жались в надменном совете королевства… Скромные купцы из маленьких городков немели перед гордыней и важностью своих знатных коллег. Они понимали, что вызваны сюда с единственной целью обложить налогами самих себя и своих земляков. Заседать им было мучительно, их дела страдали; поездки [в Лондон и домой] были сопряжены с лишениями и опасностями. Неудивительно, что они увиливали от столь сомнительной чести, многие пускались в бега, оставив свой неблагодарный пост… Представители городов того времени не могли принести много пользы правам и интересам народа. Города были представлены воле и капризам короны и шерифов, а самих представителей могли исключить когда заблагорассудится. Малейший знак независимости означал удаление из списка… Нет свидетельств, да и не могло быть, чтобы три сословия когда-нибудь голосовали вместе. Подлежащие обсуждению вопросы зачитывались по сословиям, подчеркнуто раздельно, хотя ответ королю давался единый. Поскольку обсуждения были краткими, они могли вестись порознь в той же палате, однако со временем было найдено удобным удалить общинников в отдельное помещение, а именно в часовню Вестминстерского аббатства»83.
После 1343 года хроники начинают говорить о двух палатах — Лордов и Общин. Общинников присылают графства и города, это выборные люди, но решающее слово остается за невыборными лордами и епископами. Положение меняется при Генрихе IV Вшивом (Henry The Lice-ridden, Itchy ‘Enry), созвавшем за 14 лет своего правления несколько парламентов. Он созывал их сугубо ради разверстки новых налогов (чтобы издать новый закон или отрубить голову архиепископу Йоркскому совещаться с парламентом ему не требовалось). В 1407 году этот король провозгласил, что все, связанное с налогами и казначейством, должно сперва получать одобрение Палаты общин — чтобы податное население думало: это не король из нас пьет кровь, а наши же присяжные. Другой очевидной целью Генриха было окоротить лордов. Как бы то ни было, это решение стало выдающейся удачей английской истории. Более того, оно определило дальнейшую судьбу Англии вообще и английского парламентаризма в частности. От нижней палаты стало что-то зависеть и постепенно быть ее членом стало желанным и выгодным. Мало-помалу она наполняется людьми «благородного» происхождения. В Палате лордов заседали большие господа (включая высших духовных лиц), в Палате общин — господа чуть поменьше.
