– А что с ней?

– К сожалению, пришлось срочно отъехать по одному важному делу.

Стандартная отговорка. Её пускают в ход, чтобы отменить нежелательную встречу.

– Прошу прощения, – сухо произнёс Максим.

Он вышел из офиса, набрал мобильный Евгении, услышал прорывавшийся сквозь шум города голос.

– Что-то случилось? – спросил тихо и безнадёжно.

– У меня срочный выезд.

– Хорошо, встретимся завтра.

– Завтра я тоже не смогу.

– Послушай, в чём дело!? – Не сдержался Максим. – Я не хочу другого маклера, изволь довести работу до конца.

– Макс, так будет лучше для всех… – вздохнула Евгения.

– Не надо решать за меня, что для меня лучше! – Вспылил Максим.

– Я не могу говорить, сложно рулить. Извини.

Короткие гудки. Максим сдавил трубку в руке и, чертыхнувшись, хряснул её изо всех сил о стену офиса. Проходившая мимо дамочка в мехах перепугано шарахнулась в сторону.

– Устаревшая модель. – Коротко пояснил Максим.

Квадратный консьерж в подъезде Евгении казался суровым и непреклонным, но шершавая зелёная бумажка с изображением хмурого американца волшебным образом смягчила его нрав. Он согласился не прозванивать в квартиру Евгении, чтобы устроить ей сюрприз. Предположил, что Максим не вор и не киллер, и в букете огненных роз и пушистой махровой сирени не прячется оружие. Максим заверил консьержа, что когда он вознамерится кого-нибудь убить, тот узнает об этом первым. После чего тот радостно захрюкал и сообщил номер квартиры, а также то, что Евгения Владимировна приехала совсем недавно, минут пятнадцать назад, одна, что она дама приятная во всех отношениях – всегда с ним здоровается, и дочка у неё очень милая…

Максим вежливо прервал излияния словоохотливого консьержа и шагнул в лифт.

Евгения открыла не сразу. На ней был длинный махровый халат, в руках полотенце, которым она на ходу вытирала мокрые волосы. Без макияжа она выглядела трогательно домашней, родной.

– Ой, – смутилась она, – а почему ты снизу не позвонил? Я только что из душа, заходи скорей, а то холодно… Боже, – воскликнула она, взяв букет, – где ты умудрился достать сирень посреди зимы?!

– На свете нет ничего невозможного. Прости, что сорвался по телефону.

– Всё нормально. – Сказала Евгения, пряча лицо в букет. – Ужинать будешь?

– Нет, спасибо.

– Кофе, чай?

Максим отрицательно качнул головой.

– Я сейчас! – Крикнула откуда-то Евгения.

Огляделся. Квартира была светлой, просторной, обставленной с той степенью изящной простоты, в которой угадывается шик. Максим невольно вспомнил свою питерскую квартиру – Ирина обожала кич. Много позолоты, тяжёлые гардины, массивная мебель, нелепые статуи. В глубине души Максим считал модного дизайнера, приглашённого Ириной за сумасшедшие деньги, козлом и вымогателем, а созданный им интерьер – верхом безвкусицы. Но Ира была в восторге, замечания мужа считала придирками, и Максим предпочёл не вмешиваться. Пусть будут статуи, чёрт с ними. Лишь бы на башку не свалились.

Играла музыка, какая-то радиоволна. Что-то из ретро – трогательное, мелодичное, напевное, нынче не модное – как привет из студенческих лет с посиделками у костра под гитару.

По одной из стен в углу небольшой фотовернисаж. Закат на море. Узенькие улочки, аккуратные беленькие домики, утопающие в цветах – светлое, тёплое, нездешнее. Девчушка с тёмными кудряшками, чуть раскосыми кошачьими глазами – карими с янтарным отблеском. Целая галерея снимков как фотобиография малышки. Вот совсем кроха, плюшевый мишка больше неё. На следующих – старше, взрослее. С большой собакой, на велосипеде, в бальном платьице с оборками. А вот в обнимку с мужчиной – темноволосым, широкоплечим, с волевым подбородком и бархатным взглядом карих глаз – именно в таких влюбляются семнадцатилетние девчонки.

– Вика с отцом. – Подошла сзади Евгения. – Вначале хотела убрать этот снимок, но из-за дочки оставила. Антон хороший отец, Вику очень любит, часто берёт к себе на выходные. У него есть сын от первого брака, но там бывшая жена встала в позу, видеться не разрешает. Думаю, что это неправильно. Если отец не алкоголик, не преступник, не сумасшедший, зачем запрещать? Дети не должны расплачиваться за ошибки родителей.

– Ты права. – Согласился Максим – ты мудрая женщина, Евгения. Большая редкость в наше сумасшедшее время. Кстати, насчёт квартиры… Не надо больше просмотров. Я покупаю ту, которую мы смотрели. Она мне сразу понравилась.

– Хорошо. Тогда зачем…

Он не дал ей договорить.

– Просто я хотел как можно больше времени провести с тобой. – объяснил Максим и спросил сам:

– Почему ты меня избегаешь? Что случилось?

Евгения отвернулась к окну. Пальцы нервно теребили пояс халата.

– Вчера мы выпили, и наговорили друг другу много лишнего…

– Мы всего лишь разговаривали. – Перебил Максим. – Не было ничего предосудительного. Я рад, что встретил тебя, и не хочу снова потерять… Я ничего не прошу и не требую, давай просто останемся друзьями…

– Извини, – затрясла головой Евгения, – но я больше не верю в такую дружбу. Особенно с богатыми и могущественными мужчинами.

– А я верю. – Глухо сказал Максим. – Мне уже не двадцать, я вырос из юношеского эгоизма, научился проигрывать. Я не был ангелом, я столько дерьма наворотил за эти годы, что хватит на десятерых. Но только с тобой я могу быть самим собой, не притворяться, не играть, не лицемерить. Я чертовски устал бояться быть слабым, смешным, некомпетентным… Я хочу хоть изредка общаться с единственным искренним человеком, которому наплевать на мой статус. Я не стану притворяться, что ты мне безразлична. Ты для меня самая лучшая, красивая, желанная женщина, ты всегда была и такой останешься. Но я не сделаю ничего против твоей воли… Женька… – вдруг позвал он, как тысячу лет назад.

Евгения вскинула голову. Её глаза были огромными на пол-лица, и туманными. Впалые щёки окрасились нежным румянцем. Она хотела что-то сказать, но не сказала – замерла вполоборота, лишь пальцы по-прежнему теребили мягкую ткань.

Неведомый бард запел печально, проникновенно:

– Наша песня. – Грустно улыбнулся Максим. – Потанцуем?

– Я же в халате. – Смутилась Евгения.

– Ерунда. Давай.

Одной рукой обхватил её талию, другой поймал тёплую ладошку. Влажные волосы пахли сиренью, словно в летнем парке после дождя. Максим закрыл глаза, прислонился щекой к её виску, сквозь преграду одежды почувствовал тепло её тела, такого желанного и недосягаемого.

Можно ворочать миллионами, торговать нефтью, лоббировать интересы в Думе, ставить раком влиятельных господ. Но так и не добиться главного – любимой женщины. Когда-то он хотел заполучить целый мир, чтобы бросить к её ногам. Но ей не нужен был его мир. Она построила собственный, в который ему нет доступа. Что ж, и это пройдёт. Переживёт, не впервой. Но почему же так ноет в груди?

Она чуть отстранилась. На щеке обозначилась влажная бороздка. Потемневшие глаза лучились мягким потаённым светом, дрогнули пальцы в его ладони, вся её фигурка отозвалась лёгким трепетом. Припухлые губы беззвучно шевельнулись, приоткрывшись.

– Я люблю тебя, – прошептал Максим, жадно прижавшись к ним пересохшими горячими губами, как вдруг ощутил ответное прикосновение, встречное движение дрогнувшего тела, гибкого, упругого и одновременно податливого. Ещё не решаясь поверить в реальность происходящего, крепко сжал женщину в объятиях, боясь, что она опять выскользнет от него, оттолкнёт, вообще исчезнет, растворится, как мираж в ночи. Под толстым махровым халатом Евгения была обнажённой и беззащитной, и именно эта незащищённость вызвала в нём целую бурю эмоций, от сумасшедшей страсти до невыносимой выворачивающей душу нежности, которой сам от себя не ожидал. С восторженным упоением прикасался к горячей шёлковой округлости груди, опустившись на колени, осыпал поцелуями тёплый живот, бархатистые бёдра.