– Путешествую. – Угрюмо ответил Максим.

– Хорош студент. – Брезгливо поморщился милиционер. – Куда тебя девать такого? Родня-то есть в Москве?

– Бывшая невеста. – поморщился Максим. – Только вряд ли она будет рада меня сейчас видеть. Она замуж собирается за нового русского принца на белом «мерседесе».

– Понятно. – Страж порядка почесал за ухом.

– Отвезите меня в аэропорт, пожалуйста, – попросил Максим. – Я вам заплачу.

– Мы что, такси что ли? – почему-то оскорбился второй патрульный.

– Да ладно, Вась, видишь, у человека несчастье. – Обернулся тот, который проверял документы. – Невеста к другому ушла. Подбросим. А вообще, парень, песню знаешь: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло».

Питер встретил мелким противным дождём. Всё было серо, и земля, и небо, и воздух. Впервые город Петра не радовал – давил, раздражал своим гнетущим унынием, чавкающей хлябью под ногами, облупившимися фасадами, грязной водой в чугунных оковах, могильным запахом сырости, которым город пропитался насквозь.

Максим впал в мутное оцепенение. Ничто его не радовало, не хотелось ничего и никого. Он никуда не выходил из дома, целыми днями лежал, глядя в потолок, толком не ел, не спал, выкуривал сигарету за сигаретой, мысли крутились вокруг предательства Евгении. Старался гнать их прочь – не получалось. В голове прокручивалось одно и то же: его маленькая смешная девчонка будет принадлежать другому. Пить, есть, гулять по парку, ходить в кино, путешествовать, заниматься любовью, рожать детей – с другим. А с ним, Максимом, никогда. Максим собрал все её фотографии – было не так много, долго с каким-то садистским наслаждением жёг в пепельнице. Надо было трахнуть её хоть раз – может, было б не так обидно… Забвение приносил лишь алкоголь. Ненадолго, но всё же. Максим поднимался с кровати неумытый, непричесанный, небритый – брёл в ларёк за очередной порцией жидкого успокоительного. Звонил телефон. Максим сперва хватал трубку в надежде, что услышит Евгению, которая скажет, что всё неправда… Но потом осознал, что этого не произойдёт. Звонили с работы, сказал, что болен. Звонили родители. Сказал, что с ним всё в порядке, чтобы не волновалась. Трезвонили друзья, знакомые девушки, чужие люди – ошибались номером. Максим перестал подходить. И на какое-то время телефон затих, видно устал. А потом зазвонил снова. Это был Сергей Сергеевич. Максим и ему сказал, что болен, Сергей Сергеевич поинтересовался, чем именно. Максим сказал: гриппом.

А потом позвонили в дверь. Максим удивился, но пошёл открывать. На пороге стояли Сергей Сергеевич и ещё один человек: невысокий коренастый, в очках с толстыми стёклами, с саквояжиком в руке.

– Это доктор Кудрявцев Борис Анатольевич. – Представил Сергей Сергеевич. – На грипп что-то не похоже.

– Мне плохо. – Максим обвёл посетителей мутным взглядом.

– Вижу. – Сказал Сергей Сергеевич, отметив вереницу пустых бутылок вдоль стены, скорчил гримасу омерзения. – Фу, вонь, как в бомжатнике. Борис Анатольевич, открой, пожалуйста, окно.

В распахнутую фрамугу ворвался вместе с дождевой прохладой уличный шум, лай собак, вой сирен, детский визг.

– Так в чём дело? – поинтересовался Сергей Сергеевич.

– Это личное. – сказал Максим.

– Личное – одна из форм общественного. – Строго возразил Сергей Сергеевич. И добавил отрывисто, по-военному: – Быстро выкладывай, что произошло, некогда с тобой возиться. Тоже мне, красна девица…

Как ни странно, приказной тон возымел действие. Максим подобрался, ему стало неловко за свой неряшливый вид, жуткий перегар, недельную щетину. Он коротко объяснил, что его предала любимая девушка, и что ему в связи с этим хреново.

– Уфф, – облегчённо вздохнул Сергей Сергеевич, – я-то думал, кто-то умер. Ну и что ты теперь собираешься поставить на себе крест, спиться, опуститься, превратиться в маргинала? Посмотри на себя – он с силой, которую трудно было ожидать от его субтильного сложения, подволок Максима к зеркалу. – В голосе скрежетнуло железо: – Внимательно смотри. Не противно? Ты мужик или кто? Позволишь сломать свою молодую жизнь из-за глупой девицы? Чтобы однажды, встретив тебя на улице, она брезгливо отшатнулась и сказала: слава Богу, что я не связалась с этим парнем? Или ты возьмёшь себя в руки и докажешь всем и ей, что она совершила самую большую ошибку в своей жизни, когда так поступила? Да она локти будет кусать, сама прибежит, в ногах валяться станет, а ты подумаешь, простить её или послать ко всем чертям! Я прав, Борис Анатольевич? – обратился за поддержкой.

– Абсолютно прав, Сергей Сергеич. – отозвался врач. – Баб до хрена.

Максим угрюмо молчал. Но, удивительное дело, боль стала отступать. Отчаяние понемногу сменялось мрачной ожесточённостью. Эти были люди правы. Евгения пожалеет, что так поступила с ним. Максим ещё покажет, на что способен. Выбьется, станет богатым и могущественным. Однажды они встретятся, но ему будет всё равно.

Тем временем Борис Анатольевич открыл саквояжик, вытащил запаянную ампулу и шприц.

– Что это? – Насторожился Максим.

– Не бойся, не яд. – Фамильярно похлопал по спине Сергей Сергеевич. – Лёгкое успокоительное. Один укольчик, и ты в полном порядке. Мыться, бриться, и за дело. Время не ждёт. Цигель-цигель, ай люлю. Закатывай рукав.

– А это обязательно? – Максим тоскливо покосился на шприц с длинной острой иглой.

– Вот только не говори, что боишься уколов, герой-любовник, – рассмеялся Сергей Сергеевич.

После инъекции Максим почувствовал странную опустошающую лёгкость вкупе с полнейшим пофигизмом – потрясающая анестезия для больной души. Ни радости, ни горечи – тупость и безразличие. Объяви в тот момент по радио ковровую бомбардировку – он ухом бы не повёл. Вместе с тем голова сохранила поразительную ясность мыслей, а тело – чёткость движений – никакой сонливости и заторможенности.

– Классное средство. – Сказал Максим. – Я бы приобрёл парочку ампул.

Но Борис Анатольевич решительно захлопнул саквояж и погрозил узловатым пальцем.

– Нет, этого никак нельзя. Дальше сам справишься.

Пока они занимались медицинскими делами, Сергей Сергеевич обследовал горелое содержимое пепельницы, вытащил уцелевший кусочек фотографии – улыбающееся личико в обрамлении растрёпанных ветром янтарных кудрей, повертел, приблизил к глазам.

– Она?

Максим сумрачно кивнул.

– Ничего особенного. – Кинув беглый взгляд знатока, вынес вердикт врач, – Обычная девица. У нас медсёстры, знаешь, какие девки – о-го-го, закачаешься. Любой стресс стопудово снимают получше любых инъекций. Приходи, познакомлю.

– Это верно. – Блеснул глазом Сергей Сергеевич, – девки у вас гарные. Как на подбор.

– Спасибо, – усмехнулся Максим, – я уж сам как-нибудь.

В Питере расцвело золотое бабье лето. Бросало под ноги шуршащий разноцветный гербарий, завлекало обманчиво ласковым, как поцелуй изменщицы, солнцем, тешило запоздалым увядающим очарованием. Максим старался не поддаваться его обманчивой прелести: закрутит, поманит ложной надеждой, заморочит янтарным дурманом… И огорошит ледяным пришествием зимы.

Максим шёл домой после трудного пятничного дня. Утром четыре пары в универе, после – работа. Всё как всегда. Обыденно до отвращения.

На бульваре миловались парочки. Максим старательно отводил глаза. Прежде чужая влюблённость возбуждал в нём сладостное томление, предвкушение собственного наслаждения. Теперь всё изменилось. Вид счастливых любовников вызывал раздражение, граничащее с глухой злобой. Слушая оды приятелей своим подругам, Максим цинично усмехался: день прозрения недалёк. День превращения прекрасной принцессы в омерзительную жабу… Приятели не спорили, лишь многозначительно переглядывались за его спиной. Максим отлично понимал смысл этих сочувствующих взглядов, и от этого становилось ещё противнее. Жалость, даже дружеская, была унизительна. Постепенно Максим отдалился от друзей, замкнулся в себе и стал поддерживать сугубо деловые отношения. Вскоре он понял, что новый уровень общения его устраивает гораздо больше. Он больше никому не обязан изливать душу, выслушивать советы, объяснять, помогать, сопереживать. Оказалось, что в одиночестве есть своя сила. Рассчитывая лишь на себя, ты никому ничем не обязан. С делового партнёра спросить и потребовать проще, нежели с друга-приятеля, с которым вчера откровенничал за кружечкой пивка. Отрешившись от мыслей о Евгении, Максим направил энергию в деловую сферу. Он преуспел. Вот только пустота в душе разрасталась с каждым днём, принимая угрожающие размеры. И заполнить её не удавалось ни модными вечеринками, ни скоропалительным сексом. Помогали лишь пешие прогулки по Питеру, по любимым, полным векового очарования переулкам и мостикам, где, казалось, время остановило ход, где затёртые биллионами подошв ступени, добродушные окаменелые львы с потрепанными мордами, облупившиеся от груза столетий стены говорили, незримо вздыхая: «И это пройдёт».