Если меня спросить, какие мои любимые школьные предметы, отвечу, не задумываясь: история и литература. Так как вел историю Большой Лелик, так никто больше не сможет. Я знал, какие сигареты любил Сталин и Черчилль, какие спиртные напитки они обожали, какого роста был Петр Первый и размер его ноги, знал, что Григория Потемкина звали Циклопом, сколько и каких орденов было на парадном мундире у великого Суворова, хотя сам он был от вершка два горшка. Мы с Большим Леликом изучали историю деяний человеческих. После его уроков обыкновенный учебник истории был полон грохота сражений, шепота дипломатии, куртуазности придворного поведения. Иногда вся жизнь мира проплывала в моем сознании одним человеческим лицом.

Когда же я вспоминаю литературу, то в голову приходят не произведения Толстого, Достоевского, Тургенева, совсем не они. В голову приходит Пенелопа.

Никто не помнил на Клюшке, кто первым так странно назвал учительницу русского языка и литературы. Назвали и все: Пенелопа, она и в Африке будет Пенелопой. Ее панически боялись. Было что-то резкое и непривлекательное в характере учительницы. В классе она была высокомерна, холодна и сурова, но в тоже время умела завладеть нашим вниманием и мы слушали ее, раззявив от восторга и удивления клювы. Иногда она казалась счастливой. Заложив руки за спину, она зачумлено ходила по классу и рассказывала. Казалось, ей безразлично, о чем говорить. В проведении урока важным для Пенелопы было ее собственное настроение. Однажды, в период меланхолии, она с таким увлечением рассказывала личную жизнь Сергея Есенина, с его страстями, любовными похождениями и переживания, словно была его соседкой по кровати, хотя в программе Есенина и в помине не было, но ей хотелось нам рассказать о нем, а не о Салтыкове-Щедрине. В другой раз ее прошибло на анекдоты. Смех стоял невообразимый, внезапно Пенелопа опять сделалась холодной и суровой. Этих переходов мы больше всего и боялись. Пенелопе пугала всех своей непредсказуемостью. Никто не знал, сколько ей лет, потому что возраста она была неопределенного. Когда она пребывала в хорошем настроении и приличном прикиде, казалось, что ей до сорока; в обычные будничные дни, что ей уже далеко за пятьдесят, особенно, когда она злилась и хмурила свой высокий морщинистый лоб. Плечи у нее были слегка сутулые, волосы темные, не крашеные, глаза карие.

В поселке Пенелопу считали женщиной с завихрениями и старались без надобности не связываться. У нее была одна страсть – она была помешана на гороскопах. Безоговорочно им верила, и накопила их у себя огромное количество.

Наши отношения с Пенелопой не заладились сразу, и причиной была наша с ней звездная несовместимость. Первая же наша встреча с Пенелопой оказалась громкой и скандальной. После двух спаренных уроков физкультуры, трехкилометрового кроссика, все возбужденные ввалились в класс, где уже за столом сидела Пенелопа. Худая, с жирными черными волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке, она всегда ходила на работу в одной и той же юбке. Ее небольшой гардероб из трех кофточек все уже давно знали наизусть. Если на ней серая в синий горошек кофта, значит всем кранты; если бордовая – жить можно, ну и если кремовая – жизнь просто прекрасна. Сегодня на Пенелопе была серая в синий горошек кофта. Все сразу заметили ее раздраженный вид, словно она проглотила лимон.

– Господи, – взмолился Чапа, костлявый пацан, очень похожий на крысу, – как я ненавижу Пенелопу.

– На литературу, как на похороны, – язвительно пошутил Филимон.

В этот момент голосисто раздался на три этажа звонок, в классе мгновенно воцарилась звонкая гробовая тишина. Я с интересом глядел на притихший класс, и в голове вырисовывалась чудненькая картина: «Тиха украинская ночь…», это Николай Васильевич очень точно и достоверно описывал наши уроки с Пенелопой.

– Открыли тетради, учебники закрыли, они не для вас написаны, – замогильным голосом командовала учительница, продолжая проверять тетради.

Щука, сидевший за одной партой с Никитой Смирновым, периодически толкал рукой в плечо впереди сидящую Щеглову, и что-то ей шептал. Он хотел не то рассмешить, не то поразить ее своим остроумием. Щеглова громко засмеялась, глаза ее возбужденно сверкали. Щука с удовлетворением откинул голову назад. Его рыжие непослушные кудри, раскиданные в разные стороны, напоминали взрыв на макаронной фабрике.

Смирнов угрюмо и молчаливо слушал болтовню друга с каким-то странным неодобрением, периодически смотрел на хохочущую Щеглову.

– Щукин со Щегловой угомонитесь, – предостерегла учительница.

– Белла Ивановна, – лицо Щуки резко преобразилось и стало чересчур серьезным. – Это не я, это Щеглова ко мне пристает и мешает.

– Щеглова, что уж замуж невтерпеж? – ехидно заметила Пенелопа, закрывая последнюю тетрадь.

Класс разразился хохотом, Щеглова сконфуженно опустила голову, она никак не ожидала такой заподлянки от Щуки, и сердито выпалила:

– На себя посмотри в зеркало, – ее лицо скорчило гримасу, – нашелся мне принц датский.

– Смотри Щеглова, подберут парня, подберут, – старческим голосом сымитировал голос деда Матвея, Каблук с первой парты, чем вызвал в классе новую волну живого смеха.

– Хватит разводить балаган, – раздраженно остановила смех Пенелопа. – Как у меня от вас болит голова, – безнадежно пожаловалась она.

– Белла Ивановна, как же она может болеть, это же кость? – съязвил Щука, лучше бы он этой плоской шутки вообще не говорил.

– Это у тебя Щукин в голове кость, – взорвалась Пенелопа, – и мы здесь пришли не твои мозговые косточки обсасывать, понятно?! – она сурово посмотрела на класс. – День у меня эмоционально нестабильный, так что не выводите меня из терпения, особенно Козероги, Девы и Близнецы.

Намек всем был более чем понятен. Сегодня Пенелопа не будет трогать тех, кто родился под этими созвездиями. Им мысленно добрая половина класса здорово позавидовала, остальные – напряглись. На прошлом уроке Пенелопа задала выучить домой кусок текста из «Мертвых душ» Гоголя. Он, к сожалению, оказался слишком длинным. Многие просто не открывали учебник на самоподготовке, потому что через два дня долгожданные каникулы, и нужен им этот Гоголь, как собаке – стоп сигнал.

Тем временем, Пенелопа повесила на себя очки, висевшие у нее на резиночках на груди, неспешно открыла журнал, заполнила его, после чего подняла голову и пристально, словно выискивая жертву, уставилась на притихший класс.

– Ну, кто, – произнес низкий ворчливый голос учительницы, – снова будете нервы мои сердечные расстраивать?

Неожиданно ее лицо оживилось, она увидела нас с Валеркой.

– О, – негромко воскликнула Пенелопа. – Появились местные знаменитости, – она с живым интересом рассматривала нас.

Настроение ее значительно улучшилось, это сразу все заметили. Класс молча ликовал, наивно полагая, что оставшееся время пройдет в таком же благодушном состоянии. Всю идиллию испортил Чапа, его «харчок» с трубочки вместо того, чтобы попасть в Малофееву, попал на руку Пенелопе.

– Какой кретин расплевался? – взревела она мощным басом.

Чапа обомлел, у него даже не хватило сил встать, ноги окаменели.

– Белла Ивановна, я не хотел, – промямлил виновато он.

– Господи, что значит наследственность, – вскипела Пенелопа. – Таким же идиотом был и твой папочка. Имела несчастье его учить, – произнесла она презрительно. – В ваши годы пионеры-герои жизнь за Родину отдавали, а вы… – и Пенелопу понесло.

Чапа пристыжено и напугано молчал.

– Еще раз харкнешь, ты у меня из школы вылетишь первым рейсом, – это была излюбленная фраза Пенелопы, никто правда не знал, когда наступит этот рейс.

– Ей бы охранником в психушке работать! – тихо шепнул Валерка мне.

– Лучше ветеринаром в зоопарке, – согласился я.

– Про какого ветеринара, ты там шепчешь новенький? – Пенелопа подозрительно перевела взгляд очкастых глаз на меня. – Не смотри на меня, как таракан на тапки, – вспылила она, заставив меня смутиться и покраснеть. – Гоголя выучил?!