Тут к дереву подошел Фома и принялся сперва ощупывать ствол, а затем разглядывать ветки, класть на ладони листья и словно взвешивать их.
А Малый схватил Филиппа за рукав и воскликнул:
— Всё просто, брат! Кончились благодеяния и исцеления. Как истинный и великий пророк, Иисус надел на себя одежды судьи! Он явил нам свою силу! Он показал, что отныне будет беспощадно карать врагов своих!
— На дереве показал? — тихо спросил Филипп.
— Дерево — это символ. Неужели не понял, философ?!
Филипп попытался высвободить свой рукав из цепких пальцев Малого, но безуспешно. И тогда виновато улыбнулся и сказал:
— Я не так хорошо знаю пророков, как ты. Но мне известно, что смоковница — любимое дерево Бога. Во всех частях Писания она — символ плодородия, мира и процветания. Она, если хочешь, символ Царства Божь его на земле.
Тут от дерева вернулся Фома и сказал:
— Я осмотрел дерево. Оно больное — на нем нет осенних кермусов. Стало быть, уже в прошлом году смоковница заболела и не плодоносила. Потому что весенние баккуроты обычно появляются до того, как распускается листва.
— А может быть, осенью с него собрали все кермусы, а ныне сорвали все баккуроты. И разве больное дерево может быть таким зеленым и таким прекрасным? — возразил Филипп.
— Может, — ответил Фома. — Гибель смоковницы часто начинается с того, что она перестает приносить плоды, но при этом весной покрывается листьями. Все плоды с такого дерева трудно собрать: что-то всегда остается… Тут одно из двух: либо смоковница снова одичала, либо заболела и к осени должна засохнуть и погибнуть.
— Она уже засохла! — радостно объявил Малый.
— Нет, я смотрел: она пока еще полна соков, — возразил Фома.
— Она засохла в тот самый момент, когда Великий Пророк проклял ее! — упрямо тряхнул рыжей головой Малый и гневно посмотрел на Фому.
Фома не обратил на него внимания. Погладив переносицу, он задумчиво пробасил:
— Знающие люди говорят, что росту фиговых деревьев помогает дорожная пыль. Поэтому их обычно и сажают при дорогах. А это дерево растет достаточно далеко от дороги…
— Но, если это дерево заболело, почему Учитель не вылечил его, а проклял?! — грустно вздохнул Филипп.
— Мерзость запустения в этом дереве! И мерзость запустения в народе иудейском! Вместо того чтобы приносить добрые плоды веры, падать ниц перед Господом Богом и прославлять Посланника Божьего, они в мерзости и лицемерии своем строят ковы, раскидывают сети, праведной крови жаждут! Прокляты они от земли, как Каин, истребятся из жизни, как Каиново племя! Зубы у них львиные. Но Пророк им эти зубы повыдергает! Сильны они. Но Бог сокрушит им силу! Крови брата моего, Иисуса, в нечестии своем возжелали, проклятые, но чашу гнева Господня придется им пить, и захлебнутся они от боли и ужаса!
С этими яростными словами Малый покинул Филиппа и Фому и направился к обрыву, над которым снова молча и недвижимо стоял Иисус Христос, а чуть поодаль — Петр и Зилот, Иоанн и Андрей.
Филипп несколько раз растерянно посмотрел на Фому. А потом спросил:
— Тебе не кажется, что в последнее время Малый все больше становится похожим на Фаддея?
Фома молчал, и Филипп добавил, словно к самому себе обращаясь:
— Но Фаддей радостно готовится к битве с сатаной и демонами. А этот, похоже, на людей готов поднять руку…
— Ты заметил, что он уже не в первый раз называет себя братом Иисуса? — в свою очередь спросил Фома и также сам для себя продолжил: — Но какой он Ему брат? Его отец, Алфей, был братом Иосифа. А Иосифа, как мы теперь знаем, нельзя считать отцом Иисуса… Скорее Иаков и Иоанн Зеведеевы могут называть себя братьями Иисуса, потому что их мать, Саломия, двоюродная сестра Марии, матери Иисуса… Но они никогда себя так не называют…
Оба помолчали.
Потом Фома сказал:
— Но в одном он прав: всё на свете должно приносить свой плод. Иисус не раз говорил нам об этом. Доброе приносит добрые плоды, а злое — плоды злые. По плодам мы и узнаем и дерево, и человека. Потому что с терновника никогда не соберешь винограда, а на репейнике не найдешь смоквы. Так что смоковница, на которой нет плодов, в каком-то смысле уже не смоковница, а другое дерево… И дерево ли вообще она, раз плодов не приносит?
Филипп не ответил. И Фома, приняв его молчание за знак согласия, пошел на другую сторону дерева, где рядом с Иаковом и Иудой стоял Матфей, уже спрятавший восковую табличку в складки своего таллифа.
Втянув голову в плечи и прижав к груди подбородок, Филипп окаменело смотрел на смоковницу. Глаза его замерли и не двигались, словно это были не глаза, а стеклянные протезы.
Потом за спиной у Филиппа послышалось дыхание, и чей-то голос тихо произнес:
— Он убил ее.
Филипп развернулся и увидел, что перед ним стоит Толмид, неизвестно откуда появившийся. Маски на его лице не было. Кто-то вдруг сорвал ее, давно и прочно приклеенную к его лицу, и теперь воспалились щеки, слезились от боли глаза и дрожали от обиды губы.
— Он убил ее своими словами. Молния убивает медленнее. Я почувствовал.
Филипп не знал, что ответить другу. А Толмид продолжал:
— Кому она мешала? Она росла не на дороге, а здесь, вдалеке от людей. Я давно ее знаю. Она мне так помогала.
— Говорят, она была бесплодной, — сказал Филипп, виновато глядя на Толмида.
— А почему она должна была плодоносить? Она дикая. Никто ее не прививал. Она растет здесь со времен Ирода и никогда плодов не давала. Но листьями покрывалась раньше других деревьев. И людям давала тень, прохладу, одиночество и покой.
И вновь Филипп не нашелся с ответом.
— Ну вот и ты согласен, певец Красоты и Света… — продолжал Толмид. — Как будто дерево не любит свет и не чувствует боль. Да, в отличие от нас, оно не кричит и не плачет… Дерево совершенно беззащитно. Оно беззащитнее букашки, которая может улететь или уползти…
Толмид вздрогнул и съежился, словно кто-то вдруг неожиданно ударил его по лицу. А затем с такой горечью и обидой посмотрел на Филиппа, как будто это Филипп вдруг взял и ударил его ни с того ни с сего.
Толмид отошел.
А к Филиппу подошел Иуда и, лучезарно улыбнувшись, спросил:
— Красота, говоришь, спасет мир? Ну вот, похоже, уже начала спасать.
Филипп не успел ему ответить, потому что в следующий момент к ним приблизился Фома и сообщил:
— Матфей интересную вещь припомнил. Иисус как-то сказал, что всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь. Матфей говорит, что точно не помнит, когда и по какому поводу были сказаны эти слова. Но он обещал мне, что, когда мы вернемся в Вифанию, он возьмет свой большой пергамент, куда он переписывает с табличек, и постарается точно определить для меня и время, и повод.
Филипп набрал в легкие побольше воздуха, затаил дыхание и в отчаянии посмотрел на небо.
На небе с севера на юг протянулись три тонких перистых облака на равном расстоянии друг от друга и строго параллельные себе. И такие же три облака, перистые и параллельные, медленно наползали на них с запада, со стороны Города.
Глава тринадцатая
ПАРТИЙНЫЙ ЗАВТРАК
Третий час дня
Три перистых облака быстро наползали с запада на три таких же параллельных, вытянувшихся с юга на север и замерших над восточными горами. И западные движущиеся облака были подсвечены утренним солнцем и окрашены в ярко-розовый, почти пламенно-алый цвет, а неподвижные облака на востоке были темными, сумрачными, почти черными.
Два человека смотрели на них с земли, с просторного двора богатого дома, расположенного в южной части Верхнего города, неподалеку от того места, где через сто лет будут возведены Сионские ворота.
Один, низкорослый и худой, одет был крайне небрежно: талиф его был в нескольких местах испачкан не то маслом, не то жирной глиной; не было на нем головного убора, а волосы были взлохмачены и словно посыпаны пеплом; растрепана была борода. К тому же на ногах у него не было никакой обуви, и голыми ногами человек этот стоял на каменном полу двора. Лицо его было белым, как у покойника, под глазами — черные круги. И лишь приглядевшись к нему внимательно, можно было установить, что он пребывает в добром здравии, а бледен он оттого, что аккуратно намазал себе лицо белой краской, и вокруг глаз у него — черная тушь. Человека этого звали Руввимом, и был он председателем контрольной комиссии фарисейской партии.
