В садике воцарилось молчание. Было ясно, что, за все сокровища мира, никто не произнесёт ни слова. Сташек Бельский тяжело вздохнул:
– Я отлично понимаю, что не договорюсь с вами, – грустно предположил он. – Черт с вами, начнём по-другому. Некто Адам Дудек нашёл в своём доме сундучок с документами, я при этом присутствовал. Этот сундучок он сдал в музей. Так?
Теперь Михал Ольшевский не мог молчать:
– Так, – неохотно признался он.
– Я этого прочитать не смог, трудный почерк, но вам, как видно, удалось. Прошло два месяца, и появился первый труп. Вроде бы никакой связи, но через некоторое время, пожалуйста – второй. В тех же местах. Вроде бы опять ничего, но на место преступления приезжает целая семья и начинает раскапывать колодцы. А вместе с этой семьёй пан Ольшевский из музея, то есть тот, кто прочитал документы. Если и здесь нет никакой связи, то я, извините, испанский кардинал. Я думаю, мы заключим какой-то договор, я лично сомневаюсь, что это вы убили тех двоих. Могли бы поговорить по-товарищески. Иначе, нам придётся делать официальные допросы, вам придётся давать ложные показания, зачем? Документы придётся забрать на экспертизу, они могут затеряться…
Михал Ольшевский нервно заёрзал. Не обращая на него внимания, сержант Бельский продолжил:
– Выходят одни сложности и неприятности. А так, поговорим по-человечески, посоветуемся и сразу поймём, на что стоит обратить внимание. Как поступим?
– Ну! – нетерпеливо толкнула я Марека после минуты общего молчания. – Скажи что-нибудь.
– Я ничего не скажу, – твёрдо ответил Марек. – Вам придётся решать самим.
– Тогда я скажу! – вырвалось у Франека.
– Заткнись! – сердито зашипела Люцина.
– Вот теперь ясно видно, что нам сказать нечего, – с сарказмом заметила Тереза.
Моё личное отношение к милиции не позволило остаться в стороне:
– Все молчите! – потребовала я. – Сейчас. В конце-концов, существует же какой-то закон, что если кража совершена внутри семьи, преступник преследуется только по желанию пострадавшего. Существует или нет?
– Существует, – заверил сержант. – Вы украли что-то друг у друга?
– Нет, но милиция может так подумать. Мы поговорим с вами по-человечески, все равно нам ничего другого не остаётся, но при условии, что вы не начнёте подозревать Франека. О том что мы ищем, он знает столько же, как и все остальные. Мы хотим обойтись без дурацких осложнений.
Сержант торжественно поклялся, что такая идиотская мысль, как начать подозревать Франека, ему и в голову не придёт. Атмосфера рассеялась, родственники с облегчением вздохнули. Перебивая друг друга, мы открыли правду, которую сержант воспринял с философским спокойствием. Он проявил интерес только тогда, когда Михал Ольшевский принёс сверху документы и шёпотом их прочитал. Сташек Бельский слушал, как зачарованный.
– Ничего себе! – вырвалось у него. – И я сам вытянул это из-под пола, собственными руками! Ну и ну…
– Единственное, чего я не понимаю, откуда про это наследство узнало столько людей, – обиженно сказал Михал. – Сам я никому не рассказывал, бумаг никто не видел. Вы узнали от меня. Вы говорите, что те, кто нашёл, прочитать не могли. И?.. Откуда они знают?
– В этом мы разберёмся. Теперь ясно просматривается связь между убийствами и этим вашим наследством. Посчитаем… Выходит, что кроме вас об этом знали три человека. Двое убитых и тот, что от вас убежал, как его там… Больницкий…
– Четыре, – уточнила Люцина. – Убийца, наверное, тоже знал…
– Пять, – поправила её Тереза. – А облизанный Никсон? Он болтал про наследство от предков, когда был у меня в Канаде. Я думала, что он ненормальный, оказывается – нет. Он знал, что говорит.
– Облизанный, простите, кто?.. – спросил сбитый с толку сержант.
Каким чудом мы смогли рассказать о событиях и не упомянуть облизанного Никсона, было не понятно, тем не менее о нем заговорили только теперь. Сержант Бельский проявил большой интерес. С большим вниманием он вслушивался в описание его внешности, поведения и гипотетических черт характера, не предъявляя претензий за сокрытие этих сведений от предварительного следствия. Наоборот, было похоже, что он благодарен Терезе и Франеку за возможность самому разобраться в этом вопросе. Он заметно оживился, в глазах его появился блеск.
– Кое-что у меня складывается, – удовлетворённо сообщил он и уставился куда-то вдаль. Он долго медитировал, перерабатывая полученную информацию, возможно даже представлял предстоящие события и вдруг обратился к Михалу:
– Эта свинья действительно на вас бросилась? – недоверчиво спросил он.
Михал страшно разволновался.
– Нет… Скорее, нет… Но было похоже… То есть, теперь мне кажется, что она просто свалилась. Забралась на эту кучу камней и рухнула вместе с ними. Но, даю слово, выглядела она точно как толстый мужик в чёрной кольчуге, который бросился прямо на меня!
– На кой черт она полезла на камни?
– Откуда я знаю? В любом случае она свалилась сверху…
– Наверное, любила альпинизм, – ядовито подсказала Тереза.
– Хорошо, я вам скажу, – добродушно произнесла Люцина. – Там лежали остатки хлеба…
– А-а-а!.. – обрадовался сержант с таким облегчением, будто мотивы поведения покойного кабана были для него камнем преткновения. – Если хлеб, то понятно. Свежий?
– Свежий. Наверное, Михал выбросил.
Михал вспомнил, что действительно бросил остатки еды на камни. Но это были в основном кости от курицы. Хлеба было всего несколько крошек, а курицы – кусочек шкурки с костями. Он засомневался, как такая слабая приманка могла привлечь животное, что такое крошки для такого громадного кабана!
– Ничего, – успокоил его сержант. – У свиней хороший нюх, а на свежий хлеб особое чутьё. А что касается вашего колодца, не знаю… Людей у нас мало, на посты не хватит. Но пока суд да дело, может положим на него что-нибудь очень тяжёлое?..
Мысль показалась нам прекрасной. Колодцу пришлось отступить перед уборкой и подождать ещё пару дней, поскольку небо не предвещало ничего хорошего. Все приметы на земле и на небе указывали на приближение бури, возможно даже с градом, поэтому сельскохозяйственные вопросы выступили на первый план. Для уборки пшеницы Франек заказал на следующий день комбайн, но сено должны были спасать человеческие руки. Оставшиеся в родственниках следы порядочности не позволили бросить на произвол судьбы пропадающую собственность.
Спор вокруг чего-нибудь тяжёлого, сразу же остановился на моей машине. Предложение заехать за коровник со стороны луга, остановиться над ямой и так все оставить, я с негодованием отмела. Не только из-за полной невозможности прокопаться через каменные завалы, но и ввиду последствий. Расстроенный бандит мог из мести разгромить автомобиль. Родственники не настаивали. Франек подумал и вспомнил, что у него есть старое колесо от трактора, валяющееся на сеновале. Двое сильных людей кое-как могут его поднять, но одному не справиться никак.
Поэтому колесо от трактора легло на частично раскопанный колодец, закрыв к нему всякий доступ. Ночь прошла спокойно. На сереньком песочке за коровником остались только собачьи следы, и в обеспокоенных душах расцвела надежда, что поединок с преступником мы наконец-то выиграли.
Буря разразилась ближе к вечеру и прошла немного стороной, не причинив достойного ущерба. Как раз перед этим я вернулась из Варшавы, куда ездила за снимками с ногами бандита. За ужином отпечатки таинственных подошв лежали почти у каждой тарелки, переходили из рук в руки и вызывали различные проявления умственной деятельности. Марек говорил, что дело ясное, фотография является неоспоримым доказательством и теперь каждый должен обо всем догадаться. Он догадался, значит, можем и мы.
– Я не справлюсь, – обиделась Тереза. – Я не знакома лично со всеми бандитами Польши. Я живу в Канаде.
– А канадских бандитов ты знаешь? – поинтересовалась Люцина.
– По-моему, он говорит про ботинки, – подсказала тётя Ядя. – Возле нас ходили такие ботинки и все их видели. Но я не помню.
