Почему, почему Молодой уговаривал их, ведь все было решено и ничего  от него не зависело? Почему так ярился Косматый, доказывая  свою  правоту,  – умный человек, он не мог не знать, что все слова бесполезны?

   - Посмотрите, как вы живете, до чего вы дошли!

   - Пятьдесят лет назад нас было триста, когда отец взял все в свои руки, а сейчас уже полторы тысячи - вот до чего мы дошли!

   - Да причем здесь цифры, причем здесь цифры? Вы  их  держите  в  черном теле, тирания, средние века, честное слово!

   - Никакой тирании! Обсуждаем, решаем вместе - где тирания?

   - А эти телохранители, Друзья ваши? Бездельничают, народ пугают. Зачем?

   - Нельзя так говорить! Парни стараются, ты, Лисенок, ничего в  этом  не понимаешь, тебя совсем другому учили. Без них невозможно.

   И так они спорили, перескакивали с одного  на  другое,  возвращались  к пеулам, снова кричали о вырождении, и никак нельзя было понять, кто из них прав. У Молодого не хватало слов, он срывался, терял  мысль,  а  Косматый, наоборот, набирал силу. Он даже успокоился, его  клокочущий  астматический бас уже не ревел, уже гудел ровно и сильно, подстать верхним ветрам, а те, словно забрав у него все бешенство, дико орали на разные голоса.

   Спор ни к чему не приводил, да и не мог  привести,  спор  выдыхался,  а Косматый давил, давил, и от двери уже неслись угрозы. Лицо Косматого стало огромным, некуда было деться от его  бычьего  взгляда,  буря  проникала  в самую кровь и не давала сосредоточиться.

   И наступил момент, когда Молодой перестал спорить,  перестал  хвататься за голову и бить кулаками  по  столу,  когда  он  закрыл  глаза  и  устало проговорил:

   - Не понимаю, зачем все это? Не понимаю. Я здесь ни при чем,  зачем  вы мучаете меня? Зачем, когда все и так ясно - через неделю придут корабли  и переправят вас на Землю, на Куулу, на Париж-100, куда угодно.

   - Неужели ты не понял, Лисенок, что мы никуда не уйдем отсюда?

   - Вас не спрашивают,  вам  даже  не  приказывают,  вас  просто  заберут отсюда, хотите вы этого или нет.

   - Лисенок, силой от нас ты ничего не добьешься. Мы не те люди.

   - Не я. Земля. Вы ничего не сможете сделать. Сюда прядут корабли...

   - А мы их не пустим!

   Все одобрительно зашумели: еще чего, пусть только сунутся! Пусть у себя приказывают. Здесь им не Земля!

   Молодой слабо усмехнулся.

   - Каким образом?

   - Увидишь, Лисенок. Скажи им всем: мы будем драться. Скажи: мы умеем.

   Среди всеобщего гама Молодой вдруг вскинулся, встал, впился в Косматого удивленным взглядом.

   - Я понял! Я только что понял. Вот! - сказал он громко и  резко,  потом повернулся к поселенцам. - Вот те слова, ради  которых  он  меня  изводил.

Слушайте! Весь этот разговор -  провокация,  ну  конечно,  и  главарь  ваш поэтому провокатор! Ему нужно одно - остаться вожаком. А на  Земле  он  не сможет этого сделать. Он хочет  остаться  здесь,  пусть  через  кровь,  но только здесь, он же не меня уговаривал - вас! Ему нужно, чтобы вы  дрались за него!

   Косматый что-то неразборчиво крикнул, перегнулся через  стол  и  сильно толкнул Молодого в грудь. Тот с грохотом повалился на спину.

   В следующее мгновение Виктор был уже рядом, уже поднимал его.

   - Ребята, тихо, ребята, нам пора!

   -  Подлец!!  -  бесился  Косматый.  -   Х-хармат   ползучий!   Меня   – провокатором!

   Молодой еще не пришел в себя, он  слабо  стонал  и  трогал  затылок,  а телохранители с энергичным видом уже лезли к нему через стол.

   - Ребята, сначала со мной, сначала  со  мной,  ребята!  -  приговаривал Виктор, готовясь к драке. Ему было страшно и радостно.

   - Стойте! - отчаянно крикнула Паула. И Косматый повторил за ней:

   - Стойте. Пусть убирается.

   Телохранители замерли, только тот, который больше ненавидел инспектора, крикнул с досадой:

   - Эх, зр-рра!

   Их пропустили, кто с угрозой, кто с недоумением, кто со страхом. Виктор не переставая вертел головой и нес чепуху,  а  Молодой  шел  покорно,  все трогал затылок. Дойдя до двери, он повернулся к Косматому и  хриплым,  как со сна, голосом проговорил:

   - Значит, до скорого!

   - Убирайся, Лисенок!

   Они открыли дверь, вздрогнули от  ветра  и  холода,  и  тогда  Косматый крикнул, перекрывая шум непогоды:

   - Панчуга, останься!

   - Зачем?

   - Останься, тебе говорю. Он сам дойдет.

   Виктор с сомнением покосился на Молодого.

   - Я дойду. Ничего, - слабо сказал тот.

   - Ну, ладно. Я скоро. Задерживаться не буду.

   Иногда бывает, что больше всего о человеке говорят не руки и не  глаза, а спина. Спина у Молодого была несолидная  -  тощая,  с  острыми  плечами, совсем ребяческая. Спина очень одинокого и очень  растерянного  мальчишки.

Виктору вдруг захотелось догнать  его  и  пойти  вместе,  в  конце  концов Косматый не  командир  ему,  а  парень  здесь  новичок  и  может  забрести куда-нибудь не туда. Такая буря - не  шутка!  Но  Молодой  уже  скрылся  в пылевых вихрях, и уже не докричаться до него, и знак не  подать,  и  тогда Виктор подумал, что молокососа инспектором не  поставят  и  вообще,  может быть, надо ему сейчас побыть одному.

   И он вернулся в библиотеку.

8 В библиотеке уже вовсю кипела деятельность, и  заправлял  ею  Косматый.

Колонисты сгрудились вокруг сюда, мрачные, недоуменные лица, то  один,  то другой, получив приказ, срывался с места и, на ходу запахиваясь, уходил  в морозную бурю. Дверь почти постоянно  была  открыта,  в  библиотеке  стало холодно.

   Косматый руководил. Ею длинные белые волосы, начинающиеся  от  макушки,

были всклокочены, толстое небритое лицо, утолщенное  книзу,  из  яростного стало яростно-деловитым. Пригнувшись к столу, он водил глазами,  выискивая нужного человека, тыкал в него пальцем.

   - Кайф! Тащи сюда все лопаты, какие в запаснике. Быстро!

   - Как тебя? Том. Бери с собой сынка и записывай, сколько у кого оружия.

И какого. Стой! Возьми с  собой  еще  двоих,  этого  и...  читать  умеешь?

Хорошо... и вот этого. А то не справишься.

   - А ты иди ко мне домой, попроси у жены самописок побольше. Она  знает, где. А ругаться начнет, скажи, я велел. Будем людей расставлять.

   Виктор примерно понял, зачем он нужен Косматому, и приготовил, как  ему показалось, короткий, точный ответ. Лицо и вся фигура его  выражали  такое непробиваемое  упрямство,  что  Косматый,  скользнув  по  нему   взглядом, довольно ухмыльнулся.

   - Хорошо смотришь, Панчуга!

   - Зачем звал?

   - Погоди. Видишь, дела?

   И снова занялся другими. Он не замечал его, даже  нарочно  не  замечал, тыкал пальцем в разные стороны, звал кого-то, кого-то гнал прочь, а Виктор переминался, переминался, пока наконец не потерял терпение.

   - Так что насчет меня, Косматый? Погода портится.

   - Ты погоди с погодой. Ты мне, знаешь что? -  Косматый  не  смотрел  на Виктора, выискивал кого-то глазами. - Вот что. Ты скажи, какое у  тебя  на катере оружие?

   - Я против Земли не пойду, -  выпалил  Виктор  заготовленную  фразу.  – Зачем тебе мое оружие?

   Но Косматый уже отвлекся, снова забыл про Виктора.  Правда,  был  такой момент, когда деловой вид стерся с его лица, глаза расширились, рот съехал набок и проступила такая страшная тоска, что Виктору стало не по себе.  Но Косматый тут же набычился, еще больше пригнулся к столу, рявкнул:

   - Гжесь, погоди-ка!

   Высокий  рябой  колонист,   собиравшийся   было   уйти,   обернулся   и неприветливо спросил:

   - Ну?

   - Ты же все равно своего Омара сейчас вызывать будешь, правда?

   - Что, нельзя?

   - Так ты ему скажи, пусть с пеулами договорится, - в  голосе  Косматого слышалось непонятное торжество. - Пусть они идут  сюда  с  лопатами,  норы боевые строить помогут. Да пусть колючек метательных побольше приволокут.