Как это часто бывает в молодежных компаниях, друзья создали некий собственный мир шутливых отношений со своими обычаями, смешными церемониями, словечками и прозвищами. Они любили собраться вместе, поболтать, потанцевать, выпить вошедшего в моду «кофию», без которого после Петра уже не могло жить русское общество. Непринужденная обстановка вечеров у Асечки не походила на натужное веселье ассамблей. О сердечных, шутливых отношениях говорят сохранившиеся письма Асечки и ее друзей. «Милая сударыня Асечка Ивановна!» – начинает свое письмо Ганнибал, шутливо описывает свою жизнь и заканчивает письмо приветом от «Черного Абрама».

Салон Асечки погубила, как часто бывает, болтовня. Асечка была гоф-дамой Екатерины I, и как-то раз весной 1727 года она принесла в салон самую свежую сплетню: Меншиков уговаривает государыню завещать престол великому князю Петру (сыну казненного царевича Алексея) и хочет выдать за него свою дочь Марию. Асечкины гости были возмущены и, надо думать, не церемонились в выражениях – светлейшего мало кто любил. Как только Меншиков узнал об утечке из дворцовых покоев столь важной для него информации, он тотчас же расправился с Асечкой и ее друзьями. Княгине Волконской было велено немедленно ехать в ее подмосковную деревню, Семена Маврина сослали в Сибирь, Абрама Ганнибала отправили в дальнюю командировку, остальных понизили в должности.

Екатерина I умерла 6 мая 1727 года, а уже 8-го Ганнибал скакал в Казань, дабы, как предписывалось ему, инженеру-фортификатору, «осмотреть тамошнюю крепость», составить проект и строить новую цитадель. Такое задание дается не одному человеку и не на один год. Но не успел Абрам, фактически высланный из столицы без средств к существованию, достать из походного сундука свою готовальню, как получил новый указ Меншикова: «ехать без всякого замедления» в Тобольск и там строить новую крепость.

Ганнибал был в отчаянии. Он понимал, что обуявшая Меншикова градостроительная лихорадка – лишь предлог для ссылки «Черного Абрама». Из Казани он послал на имя светлейшего редкостное по самоуничижению письмо: «Не погуби меня до конца имени своего ради; и кого давить такому превысокому лицу? Такого гада и самая последняя креатура на земле [раздавит], которого червя и трава может сего света лишить: нищ, сир, беззаступен, иностранец, наг, бос, алчен, жажден. Помилуй, заступник и отец!» Не помогло! Не успел Абрам приехать в Тобольск, как сибирский губернатор М. В. Долгорукий получил указ Меншикова: Арапа немедленно отправить строить, конечно же, новую крепость на китайскую границу. При этом учредить за ним «крепкий присмотр», чтобы – не дай Бог! – не ушел в Китай. Ганнибал предвидел предстоящие испытания. Уезжая из Казани, он написал Асечке, что в Тобольске его наверняка ждет «третий ордер, куда дале ехать, как изволят. Я всюду готов ехать без всякой печали, кроме того, что меня лишили моих друзей». Он просил Асечку прислать ему денег, ибо опасался, что его «зашлют в какие пустые места, чтобы там уморить». И вот перед ним открылся край русской земли – Селенгинск, дальше отправлять ссыльных было некуда.

Читая сохранившуюся переписку Асечки и ее друзей, бесцеремонно раскиданных грубой рукой временщика по всей огромной стране, испытываешь, как ни странно, чувство радости. Они, эти люди, остались верны своей дружбе, не забывали друг друга в несчастье и хлопотали об облегчении участи тех, кому было хуже остальных, слали им деньги, слова поддержки в письмах, что, как известно, подчас дороже (и наверняка опаснее) денежных передач.

Впрочем, сибирский губернатор, прежде чем послать Абрама в Селенгинск, на китайскую границу, сжалился над крестником Петра Великого и выдал ему на прокорм сто рублей. У Ганнибала оставалась единственная надежда – на заступничество своих верных друзей, которым он часто слал отчаянные письма. Друзья хлопотали, но проходили недели, месяцы, потом потянулись годы, а курьера с указом о возвращении все не было. Это казалось Ганнибалу странным. Ведь осенью 1727 года ему стало известно, что ненавистный гонитель его, Меншиков, низвергнут и отправлен в Сибирь. Но Арап не знал старинного русского правила: власть никого зря не наказывает. И раз уж ты оказался в опале, не жди, что тебе тотчас даруют свободу, если прежнего тирана сменит новый. Увы, граф Петр Толстой, сосланный в 1727 году Меншиковым, умер в 1729 году, почти одновременно с Меншиковым, в сырой башне Соловецкого монастыря. Его «подельники» Антон Девьер, Григорий Скорняков-Писарев, Франциско Санти выжили, но выбрались из Сибири почти двадцать лет спустя, по воле императрицы Елизаветы. Опальный человек – меченый, чумной, иметь с ним дело никто не хочет, проявлять к нему гуманность опасно. Пашков писал Черкасову о своих напрасных хлопотах о судьбах Ганнибала и Маврина: «Многие об них сожалеют, а говорить (то есть заступаться при дворе. – Е. А.) никто не хочет за повреждением себя».

Более того, после крушения Меншикова дела Асечки и ее друзей пошли еще хуже. На княгиню донесли «куда надлежит» ее же дворовые: она-де в своей деревне, где ей предписано начальством быть неотлучно, смирно не сидит, тайно ездит в Москву, встречается с приятелями, пишет какие-то письма. Асечку тотчас арестовали, забрали все ее бумаги и открыли новое следственное дело. «Верховники» (члены Верховного тайного совета), прочитав с большим интересом личную переписку княгини Волконской, в 1728 году постановили, что она и ее друзья «все делали партии и искали при дворе Ея императорского величества для собственной своей пользы делать интриги и теми интригами причинять при дворе беспокойство». К этому делу следователи привязали покойного к тому времени австрийского посланника Рабутина. Получился почти настоящий заговор. Асечку заточили в монастырь, Черкасова сослали в Астрахань, а Веселовского – еще дальше, в Персию. Бомбардир-поручика Преображенского полка Абрама Ганнибала приказано было перевести в майоры Тобольского гарнизона и за переписку с государственной преступницей княгиней Волконской взять под арест.

Так в декабре 1729 года закончилась сибирская командировка «Черного Абрама». По указу из Москвы сибирский губернатор направил в Селенгинск нарочного офицера, которому было предписано явиться к Ганнибалу «на квартиру незапно», арестовать преступника, отобрать «все обретающиеся при нем письма», обыскать все вещи, пролистать каждую книгу, нет ли там какого крамольного клочка бумаги. Затем Ганнибала отвезли под конвоем в Тобольск, а письма его отослали прямо в Москву – видно, «верховники» еще не начитались переписки друзей Асечки.

Сидение Ганнибала в тобольской тюрьме длилось несколько месяцев. Наконец из Москвы пришло радостное известие: власть «верховников» кончилась, новая государыня Анна Иоанновна разогнала Верховный тайный совет. Но Абраму и его друзьям от этого легче не стало. Императрица предписала ужесточить для княгини Волконской монастырский режим, посадить ее на хлеб и воду. Не выдержав неволи, Асечка в 1731 году умерла. Пашков, Черкасов, Маврин выбрались из своих тмутараканей только через несколько лет. Салон прелестной Асечки уже больше никогда не собрался вновь.

Ганнибалу повезло больше других. О нем вспомнил набравший силу при Анне Иоанновне фельдмаршал Миних, знавший Абрама как дельного инженера. В 1731 году Миних добился перевода Ганнибала из Сибири в Эстляндию, к инженерным делам прибалтийских крепостей. Нам стоит сердечно поблагодарить за это малосимпатичного Миниха. Не вытащи он арапа из Сибири, так и увял бы сын Африки в захолустном, заснеженном Тобольске, возможно, спился бы, пропал ни за грош – и никогда на свете не появился бы Пушкин.

Все происшедшее с ним потрясло Ганнибала до глубины души. Веселый «Черный Абрам», экзотичный любимец парижских и петербургских дам, крестник Петра, блестящий гвардеец переменился до неузнаваемости. Он стал желчным мизантропом, впадавшим в панику (как передавал семейное предание Пушкин) при звуке дорожного колокольчика, так как полагал, что приехали за ним. Это и немудрено, ведь он испытал унижение автора рабских челобитных, тоску адресата недошедших и неполученных писем, отчаяние ссыльного без единой копейки в кармане, ужас заключенного в тюрьму неизвестно за что, вечный страх человека, к которому приходят ночью «незапно на квартиру», чтобы шарить по полкам и рассматривать каждую бумажку в поисках подозрительных записок, а потом увозят в закрытом возке в неизвестном направлении, не объясняя ничего. Словом, вернувшись из сибирской «командировки», Абрам Ганнибал перестал быть иностранцем – он превратился в природного русского.