Элизабет поставила на столик чашку с кофе.
– Как бы поразительны ни были эти случаи, они лишь приводили отца в исступление. Ему были нужны живые, а не давно умершие объекты для исследований. И вот, продолжая собирать различные невероятные истории, он обнаружил, что многие из них имели место в Индии, среди тамошних йогов и мистиков. К тому времени другие ученые уже подвели физиологический базис под удивительные способности йогов. Такие, например, как способность на протяжении нескольких дней выдерживать сверхнизкие температуры путем регулирования притока крови к коже и конечностям. Или – на протяжении месяцев существовать без пищи посредством снижения интенсивности обмена веществ.
Грей кивнул со знанием дела. Он изучал многие труды, посвященные йогам. Они добивались столь фантастических результатов с помощью психического контроля, вторгаясь в те функции организма, которые, как принято считать, не зависят от воли человека.
– Отец с головой погрузился в индийскую историю, язык и даже древние ведические тексты пророчеств. Он нашел опытных йогов и стал изучать их. Исследования включали в себя анализы крови, электроэнцефалографию, картирование мозга и даже анализ ДНК с целью проследить генетическую линию наиболее одаренных из этих людей. В итоге ему удалось доказать, что в мозгу существует некая органическая основа для того, что продемонстрировали русские с помощью своего эксперимента на маме-кошке.
Пейнтер поерзал на диване.
– Неудивительно, что Арчибальда привлекли к стэнфордскому проекту. Его исследования как нельзя лучше отвечали поставленным перед ними целям.
– Но почему отца убили из-за них? Он занимался этим много лет назад. – Элизабет встретилась взглядом с Греем. – И при чем тут этот странный череп?
– Пока нам это не известно, – ответил Пейнтер, – но к утру мы будем знать о черепе гораздо больше.
Грей очень надеялся, что так оно и будет. В «Сигму» уже была вызвана целая команда экспертов, которые должны были изучить непонятный предмет. Грей с неохотой отдал череп, чтобы его переправили в центральную штаб-квартиру. В каком-то смысле череп являлся ключом ко всей этой загадке, и Грею не хотелось отдавать его в чужие руки.
Их беседу прервал стук в дверь.
Пейнтер резко обернулся, Ковальски встал, держа в руке ботинок.
Грей тоже поднялся с дивана, расстегнул кобуру и вытащил полуавтоматический пистолет. Перед домом несли дежурство двое охранников в штатском. Если бы возникли какие-то проблемы, они сообщили бы об этом по рации. Зачем же стучать в дверь?
Жестом он велел всем отойти в глубь комнаты, а сам подошел к двери и встал сбоку от нее, рядом с небольшим монитором, разделенным на четыре квадрата. В каждом из них транслировалось изображение с четырех внешних и внутренних видеокамер наблюдения. В верхней левой секции было видно, что происходит непосредственно за дверью.
Там, в нескольких шагах от двери, стояли две фигуры.
Тощий мужчина в красной ветровке держал за руку маленького ребенка. Девочку. Она теребила красную ленточку, которой были стянуты ее волосы. В поведении мужчины Грей не увидел ничего угрожающего. В другой руке незнакомец сжимал лист плотной желтой бумаги. Он наклонился, просунул его под дверь и подтолкнул. Лист скользнул по натертому деревянному полу и застыл прямо у ног Грея.
Грей смотрел на детский рисунок, сделанный черным карандашом. Штрихи были грубыми, но на рисунке безошибочно угадывалась главная комната его конспиративной квартиры. Там были нарисованы и четыре человеческие фигуры: две сидели на диване, одна – на стуле, а четвертая, самая большая, очевидно Ковальски, стояла у камина с ботинком в руке. Это был детский рисунок той самой комнаты, в которой они сейчас находились, и их самих.
Грей снова посмотрел на монитор. Его внимание привлекло какое-то движение на трех других секторах экрана. В поле зрения оказались мужчины, также одетые в ветровки. Грей видел, как они взяли на мушку появившихся охранников.
Ковальски подошел и встал рядом с Греем. Он понаблюдал происходящее на мониторе, а затем вздохнул.
– Здорово! – проговорил он. – Вы что, разместили адреса наших конспиративных укрытий в Интернете?
Снаружи охранников заставили опуститься на колени.
Дом был окружен. Они оказались в западне.
На другом конце света человек по имени Монк искал собственный путь к свободе.
Пока трое детей сторожили у входа в палату, он натянул темно-синий комбинезон, подходивший по цвету к рубашке с длинными рукавами, которая уже была на нем. С одной рукой сделать это оказалось не так-то просто. На стуле осталась шерстяная вязаная шапочка и толстые носки. Он натянул шапочку на бритую голову, а носки – на ноги. Затем надел ботинки – удобные, но сильно поношенные и растрескавшиеся.
Одеваясь, он пытался вспомнить хоть что-то о себе и своей прошлой жизни, но у него ничего не получалось. Память хранила лишь то, что произошло после его пробуждения в этой комнате. Хорошо хоть процесс одевания помог ему обрести равновесие и почувствовать себя более уверенно в вертикальном положении.
Одевшись, он подошел к старшему из детей, Константину, стоявшему у двери. Она была металлической и имела засов с внешней стороны. Основательность двери подтвердила, что он являлся узником, а то, что происходило сейчас, стало быть, являлось побегом.
Самый младший из малолетней троицы, Петр, взял Монка за руку и потащил за собой по коридору подальше от света, горевшего на посту дежурной медсестры. Он вспомнил просьбу, с которой обратился к нему этот малыш.
«Спаси нас».
Монк не понимал: от чего? Девочка, которую, судя по всему, звали Киска, привела их к задней лестнице, отмеченной красным неоновым знаком. Пройдя под ним и оказавшись на ступеньках, Монк поднял голову и посмотрел на него. Надпись на знаке была сделана на кириллице.
Итак, он в России. Пусть память оказалась стертой, Монк точно знал: он не отсюда. Он думал на английском, причем без языковых особенностей, характерных для обитателей Британских островов. Это означало, что он должен быть американцем. Или нет? Если он мог понять все это, почему у него не получалось…
Внезапно его ослепил целый каскад образов, словно фотографии из другой жизни одна за другой стали вспыхивать в его мозгу.
Улыбка… Кухня, и кто-то стоит спиной к нему… Стальное, острое лезвие топора, блеснувшее на фоне голубого неба… Огоньки, поднимающиеся из глубин темной воды…
А затем все исчезло.
У него закружилась голова. Он хотел ухватиться за перила, но инстинктивно попытался сделать это искалеченной рукой. Культя скользнула по поручню, и он с трудом удержал равновесие. Взглянув на культю, он вспомнил одно из видений, посетивших его только что.
Стальное, острое лезвие топора, блеснувшее на фоне голубого неба…
Может, это произошло именно так?
Двое старших ребятишек находились впереди, спускаясь по лестнице, и только малыш все так же сжимал его здоровую руку. Он смотрел на Монка глазами такого голубого цвета, что они казались почти белыми. Маленькие пальчики сжимали его пальцы, словно пытаясь приободрить, вселить в него уверенность.
Мальчик мягко потянул его за собой, и он, оступаясь, двинулся следом за остальными.
На лестнице им не встретилось ни одной живой души, и под конец они вышли через заднюю дверь, окунувшись в безлунную, темную ночь. Холодный воздух был неподвижным и влажным. Монк сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоить отчаянно бьющееся сердце.
Слышалось низкое гудение генератора. Монк оглядел здание больницы, состоявшее из двух пятиэтажных башен, соединенных между собой более низкими корпусами.
– Идем. Сюда, – проговорил Константин, принимая командование на себя.
Они рысцой побежали по выложенной брусчаткой аллее, тянувшейся между зданием больницы и стеной высотой не менее шести метров по левую сторону от них. Монк огляделся, пытаясь сориентироваться. За стеной горели несколько фонарей, освещая черепичные крыши невидимых построек. Добежав до угла, они завернули за него. Аллея сменилась неровной каменистой тропинкой – влажной и скользкой. Здесь, на заднем дворе, освещения не было. Монк сумел разобрать лишь то, что стена, вдоль которой они бежали и по которой скользила его рука, была сооружена из бетонных блоков. По грубым выступам цементного раствора и неровной кладке он определил, что строили ее в спешке.