Камень останавливается перед вмонтированным в дверь стенного шкафа зеркалом в полный рост. Зеркала обладают бесконечной властью над ним, способностью раз за разом его притягивать. Неизменно послушный двойник, который имитирует все его движения, не имеет воли, помимо его собственной. И вторичный мир на заднем плане — недостижимый и безмолвный. За годы, проведенные в Джунксе, когда у него еще были глаза, Камень ни разу не видел своего отражения, разве что в лужах или в осколках оконных стекол. Сейчас он стоит перед безупречным незнакомцем в зеркале и ищет на его лице любую мелочь, которая помогла бы ему разгадать, что за личность там скрывается.

Камень невысок ростом и худощав, понятно, что он долго недоедал. Но руки и ноги у него прямые и жилистые, мускулы — крепкие. Кожа в тех местах, где не закрыта черным комбинезоном без рукавов, испещрена шрамами и загрубела от непогоды. На ногах — тапочки из плиоскина, жесткие, но почти такие же хорошие, как голые подошвы.

Лицо — сплошь перекрещивающиеся плоскости, как на странной картине в его спальне. (Джун говорила про какого-то Пикассо.) Острый подбородок, тонкий нос, светлая щетина на черепе. И глаза: многогранные тускло-черные полусферы — нечеловеческие. Но, пожалуйста, не отбирайте их, я сделаю все, что пожелаете, пожалуйста!

У него за спиной открывается дверь в коридор. Это Джун. Против воли раздражение Камня выплескивает слова, наваливающиеся одно на другое поверх произнесенной Джун фразы, так, что под конец все сливается в одно.

— Я хочу увидеть…

— Мы пойдем к…

— Элис Цитрин.

Из окна в пятидесяти этажах над комнатами Камня открывается еще более поразительный вид. От Джун Камень узнал, что Небоскреб Цитрин стоит на участке земли, которой сто лет назад вообще не существовало. Настоятельная потребность в расширении привела к созданию огромных насыпей по берегам Ист-ривер, к югу от Бруклинского моста. На одном таком искусственном земельном участке в восьмидесятых, во время подъема после Второго Конституционного Конвента, был построен Небоскреб Цитрин.

Камень увеличивает соотношение фотонов-электронов в глазах, Ист-ривер превращается в поток белого огня. Развлечение на краткий миг, чтобы успокоить нервы.

— Станьте вот здесь, рядом со мной, — говорит Джун, указывая на диск сразу за лифтом, в нескольких метрах от другой двери.

Камень подчиняется. Он воображает, будто чувствует проходящие по нему лучи сканеров, хотя, скорее, все дело в близости Джун, которая касается его локтем. Ее аромат заполняет ноздри, и он отчаянно надеется, что наличие глаз не притупит остальные его чувства.

Беззвучно открывается дверь перед ними.

Джун заводит его внутрь.

Там его ждет Элис Цитрин.

Женщина сидит в механизированном, со множеством приборов кресле за расположенными полукругом экранами. Коротко стриженные волосы цвета спелой ржи, на лице — ни морщинки, и все же Камень интуитивно чувствует, как льнет к ней безмерный возраст (точно так же, когда был слеп, он чувствовал эмоции других). Он изучает орлиный профиль, почему-то знакомый, словно видел его во сне.

Кресло поворачивается, теперь она смотрит прямо на них. Джун останавливается в метре от полированной обшивки панели.

— Рада видеть вас, мистер Камень, — говорит Цитрин. — Полагаю, вам предоставили все, что нужно. Никаких жалоб?

— Никаких. — Он пытается призвать положенные слова благодарности, но так выбит из колеи, что ни одного найти не может. Вместо этого он неуверенно бормочет: — Моя работа…

— Разумеется, вам любопытно, — говорит Цитрин. — Наверное, вы полагаете, что это обязательно будет нечто закулисное, или отвратительное, или смертельное. Зачем же еще рекрутировать кого-то из Джункса? Так вот, позвольте мне удовлетворить ваше любопытство. Ваша работа, мистер Камень, в том, чтобы изучать.

Камень ошеломлен.

— Изучать?

— Да, учиться. Смысл этого слова вам, полагаю, известен? Или я ошиблась? Изучать, узнавать, расследовать и, когда вам покажется, что вы что-то поняли, подготовить мне доклад.

Изумление Камня сменяется недоверием.

— Я не умею даже читать и писать, — говорит он. — И что, черт побери, мне полагается изучать?

— Область ваших изысканий — наш современный мир. Как вы, возможно, знаете, я внесла немалый вклад в то, чтобы сделать этот мир таким, каков он есть. И подходя к пределу своей жизни, я ощущаю все большее желание узнать, что я построила — хорошее или дурное. У меня есть достаточно аналитических докладов экспертов, как позитивных, так и негативных. Но мне требуется свежий взгляд кого-то со дна общества. Будьте честны и точны, о большем я не прошу. Что до умения читать и писать, этих устаревших навыков моей юности, если пожелаете, Джун поможет вам их приобрести. Однако существуют машины, чтобы читать вам и расшифровывать вашу речь с записей. Можете приступать немедленно.

Камень пытается переварить это безумное задание. Оно представляется капризом, прикрытием для других, более глубоких, более темных замыслов. Но что он может, кроме как сказать «да»?

Он соглашается.

Еле заметная улыбка трогает уголки губ женщины.

— Отлично. Тогда наш разговор окончен… Ах да, еще одно. Если вам потребуется произвести исследование на месте, Джун будет вас сопровождать. И вы никому и никогда не расскажете о моей роли.

Условия просты (особенно, если Джун всегда будет рядом), и Камень в знак согласия кивает.

Цитрин поворачивается к ним спиной. Камень удивлен тому, что видит, почти готов счесть это сбоем в оптическом механизме глаз.

На широкой спинке ее кресла сидит какой-то зверек, похожий на лемура или долгопята. Огромные сияющие глаза смотрят задушевно, длинный хвост спиральной аркой выгнулся над спиной.

— Ее домашнее животное, — шепчет Джун и поспешно уводит Камня.

Задача слишком огромна, слишком сложна. Камень уже жалеет, что согласился.

Но что ему было делать, если он хочет сохранить глаза?

Ограниченная, протекавшая в тесных пределах жизнь Камня в Джунксе никак не подготовила его к тому, чтобы пытаться разгадать многогранный, сумасбродный, пульсирующий мир, в который его перенесли. (Во всяком случае так он поначалу его воспринимает.) После того, как он — в буквальном и в переносном смысле — долго блуждал в потемках, мир за пределами Небоскреба Цитрин представляется ему загадкой.

В нем есть сотни, тысячи вещей, о которых он никогда не слышал: люди, города, предметы, события. Есть области знаний, названия которых он даже произносит с трудом: ареалогия, хаотизм, фрактальное моделирование, параневрология. И нельзя забывать об истории, этом бездонном колодце, в котором настоящее время — всего лишь пузырек воздуха на воде. Наибольшее потрясение Камень испытывает, открыв для себя историю. Раньше он никогда не задумывался над тем, что жизнь тянется в прошлое далеко за момент его рождения. Откровение, что до него еще были десятилетия, столетия, тысячелетия, едва не повергает его в ступор. Как можно надеяться понять настоящее, не зная всего того, что ему предшествовало?

Безнадежно, безумно, самоубийственно упорствовать.

Но Камень упорствует.

Он запирается наедине со своим магическим окном в мир — терминалом, взаимодействующим с центральным компьютером Небоскреба Цитрин (который сам по себе огромный, непознаваемый улей активности) и через эту машину почти со всеми остальными на планете. Часами мимо него проносятся слова и образы, точно подброшенные цирковым трюкачом ножи, которые он, преданный, но тупой ассистент, должен ловить, дабы выжить.

Память у Камня великолепная, натасканная в жестокой школе Джункса, и знания он впитывает, как губка. Но какой бы путь он ни выбрал, на каждом шагу его подстерегают развилки, потом начинают ветвиться и эти новые дорожки, а затем и они предлагают новые пути, не менее богатые информацией, чем первые…

В тот день, когда банда оставила его лежать без сознания в водостоке, вдруг пошел дождь, и Камень едва не утонул. Сейчас у него возникает сходное ощущение.