Только оказавшись на мягких подушках возле круглого малахитового столика, Конан перевел дух. Проклятие! Если Сады Изиды похожи на это место, он предпочтет Серые Равнины. Там, говорят иные, холодно, как в погребе.
Восторженно поглядывая на виновника торжества, туземки разбрелись по двору, занимая места на ложах.
Появились прислужницы в коротких фартучках, составлявших все их одеяние. Плавно скользя по гладким плитам, они принялись разносить фрукты и снедь, природу которой варвар определить не смог, даже когда еда оказалась на его блюде. Она напоминала желе, подаваемое в некоторых особо изысканных домах Зингары, только более разнообразное по форме и окраске: от янтарно-желтых звезд и кружочков до шариков темно-синего цвета. Конан предпочел бы добрую телячью лопатку, но, отправив в рот кушанье, вынужден был признать, что оно приятно и сытно. В качестве местного вина он уже имел возможность убедиться — шипучая жидкость в кувшинах оказалась не хуже.
Кто-то опустился на подушки рядом. Подняв глаза от чаши, киммериец с некоторым удивлением признал в женщине воительницу Дану — без шлема, панциря и оружия она выглядела куда более привлекательной.
— Выпей. — Он протянул ей чашу.
Туземка приняла ее и с видимым удовольствием сделала пару глотков.
— Свадебный пир начался?
Она кивнула.
— И где же невеста?
— Появится в свое время.
Некоторое время они молчали, занятые едой. Вино вернуло киммерийцу спокойное расположение духа, он с любопытством поглядывал по сторонам. Среди столиков бродили пятнистые леопарды и тонконогие косули. Они подходили к людям и брали угощение с рук.
— Леопарды не трогают косуль, — кивнул на них варвар.
— На острове нет вражды, — отвечала Дана.
— А Колодец Смерти?
— Им пользуются редко, очень редко.
— Не верю, чтобы женщины не ссорились между собой. Такого не бывает.
— Зачем ссориться, когда нет мужчин?
— Ну да, вы же превращаете их в брагонов…
— Они большего не заслуживают. Когда мужчина обронит семя в лоно женщины, ей нужны только его руки. Мускулы. Для работы и защиты. То, что в голове, — лишнее. Мы умнее.
Конан пожал плечами.
— Мускулы — вещь хорошая. Но ты зря меришь всех на один аршин. Вчера я мог убедиться, что и мозги кое на что годятся. На «Белой ласточке» был один парень… Кстати, вы догнали фазелу?
— Да. Ее команда в плену. Они станут брагонами. Все, кроме зингарки.
— Ваше дело. Так вот, там был один пуантенец, Лабардо кажется, дохлячок, который освободил своих друзей без всякого оружия и драки.
— Как?
— Сыграл с одним пиратом в «мельницу». Ставкой была свобода. Он сделал все партии.
Рука Даны застыла, так и не поднеся янтарный шарик ко рту.
— «Мельница»? — спросила она. — Игра? Он хороший игрок?
— Хвастал, что уложил самого Даркатеса, Верховного Жреца Зингары. Жаль, что в такой голове скоро ничего не останется.
Дана промолчала и снова принялась за еду.
— Ладно, — сказал Конан, — брагоны не в счет. Но я видел еще каких-то в юбках там, на лестнице. Разве они не мужчины?
— Нет. Они — слуги Гратакса.
— Гратакса? Это ваш бог?
— Боги на небесах. Гратакс здесь.
— Расскажи мне о нем,
— Что ты хочешь знать?
— Кто такой этот Гратакс. Он живет во дворце?
— Нет, в Лабиринте. Не живет. Он — есть.
— На что он похож?
— Тебе лучше не знать.
— Ладно. Вы его боитесь?
— Пусть боятся мужчины. Гратакс делает из них брагонов.
— Неужели не нашлось ни одного храбреца, кто бы попытался одолеть эту тварь?
— Пытались. Лабиринт пройти нельзя. Везде гибель. Сам не пройдешь. Только Илл'зо знает путь. Уводит в Лабиринт пленников, а возвращает брагонов. Некоторых оставляет себе.
— Илл'зо? Это еще кто?
Дана молча указала рукой в сторону колоннады. Только сейчас Конан заметил в густой тени возвышение, покрытое пышным ковром. Возле него безмолвно стояли худые люди в сине-красных юбках. На возвышении кто-то сидел.
— Илл'зо, Жрец Черепа.
— Ваш повелитель?
— Нет. Наша повелительница — Омма Фа, твоя нареченная. Илл'зо — главный слуга Гратакса.
— Хотел бы я взглянуть на главного врага рода мужского, — хмыкнул Конан.
Словно заслышав его слова, фигура на возвышении поднялась и сделала несколько шагов вниз. Бритоголовые пришли в движение, поспешно выстраиваясь в две шеренги — от возвышения к фонтану. Илл'зо прошествовал между ними, высоко поднимая худые ноги, покачивая головой, словно журавль, высоко поднимая подбородок с приклеенной бородкой-трубочкой, выкрашенной синими и красными кольцами. Юбка жреца была гораздо шире, чем у остальных слуг Гратакса, на ней виднелись какие-то магические знаки.
Подойдя к столику Конана, Илл'зо застыл, поглядывая на киммерийца сверху круглыми внимательными глазами.
— Привет, — буркнул варвар, не поднимаясь. — Хочешь выпить?
— Встань, о, пришелец, возникший из моря, — заговорил жрец нараспев, — встань, поклонись и ответствуй, лукавство, отбросив, как ты зовешься, и родину где ты оставил?
— Зовусь я Амра, лев морей, — отвечал северянин, все еще раздумывая, стоит ли покидать мягкое ложе.
Решив все же соблюдать чужие обычаи, пока к тому принуждают обстоятельства, он поднялся и добавил:
— А родина моя далеко. Ты о ней не слышал.
И без того огромные глаза жреца округлились еще больше.
— Амра, пират, ты разбойник морской, беспощадный…
— Польщен, — перебил Конан. — Рад, что ты меня знаешь.
— С севера прибыл из хладной страны Киммерии, — продолжал Илл'зо. — Был ты наемным солдатом, щитом громыхал по дорогам…
— Громыхал, — кивнул Конан, — и по дорогам громыхал, и по полям кровавым. Потом надоело.
— Прежде проворством и ловкостью славен ты был во стенах Шадизара. Кровь проливал на арене далекой Халоги, многих мужей победил и бежал дерзновенно. Возле морских берегов, на просторах Турана, многим властителям кровь ты испортил, ночной обитатель. Снова облекшись в броню и копьем потрясая, силой и храбростью злато стяжал, управляя многими войнами, шлем заслужив златоверхий. К желтым кхитайцам отправился вместе с посольством, снова вернулся, на север спеша ледногорый. В черных болотах сражался, в Боссонских погибельных землях, там дикарей побеждал… А в Офире искусством из лука метко разить поражал короля-недоноска…
— Откуда ты это взял? — Варвар даже не старался скрыть изумления.
— Вместе с Белит, кровожадной и смелой пираткой, черным возмездием был кораблям и в пучины их много отправил, — закончил слуга Гратакса, опускаясь на подушки. — В сердце читаю твоем, о, пришелец надменный, имя назвал — остальное открыто. Ты же присядь, и осушим заздравные чаши.
— Это всегда, — Конан прилег на подушки, с любопытством поглядывая на Илл'зо, который, утомившись длинной речью, залпом осушил кубок.
— Обо мне ты, видно, все знаешь, — сказал варвар, когда жрец осторожно вытер свою бородку-трубочку и потянулся за шариком розового желе, — может, теперь расскажешь о себе?
— Я — Предстоятель Богов и Десница Пророков, Смерти слуга и Предвестник бессмертия мира, — пропел Илл'зо. — Я побеждал победителей, славой увенчанных бренной, я на вершины всходил и в долины спускался, там драгоценностей много, но мне их не надо…
— Хм, — сказал только варвар, — удивительное дело.
— Нет удивления там, где господствует мудрость, — наставительно заметил жрец, — там, где игра, — побеждает Спокойный.
— Хотел бы я знать, в какие игры ты играешь, — проворчал Конан себе под нос, но жрец его услышал.
— Нет ничего, что сокрыто от глаз Просвещенных, род свой ведущих от самых фундаментов мира. Мы побеждаем не ради надменности праздной, ради спокойствия грозно разим дерзновенных.
— И превращаете их в брагонов?
— Тех, кто погряз в суете, развращен безвозвратно, тех, кто, мужами зовясь, суть — явление скверны.
— Теперь я понимаю, почему вы носите юбки.
— Почему? — удивился Илл'зо. И, спохватившись, добавил: — Слово свое поясни, северянин смышленый!
