А потому, едва они вышли готовиться к поездке и оставили Конана под присмотром двух вооруженных луками и мечами слуг, киммериец похлопал своего заложника по плечу и попросил рассказать все, что тот знает о подземелье Темного Ольта. Полумертвый от страха и удушья пленник безропотно поведал историю знаменитой сокровищницы.

Как гласит легенда, Митра, сотворив мир, оглядел его пытливым оком и рек, премного довольный плодом кропотливого труда своего: «Ныне время отдыха для Меня». Но, дабы не оставлять мира без присмотра на, быть может, сотню тысяч лет (для богов и смертных, как известно, время течет по-разному), он породил сонмище духов и велел им надзирать за своим гениальным творением. Духов он нарек ольтами; в ту пору, наспех созданные, все они были на одно лицо.

Великий Митра с чистой совестью удалился на покой, а когда минуло один Он знает сколько времени, взглянул на мир и поразился его метаморфозам. Дела земные уже не интересовали духов — они разделились на два враждебных лагеря и ожесточенно сражались. Мир, естественно, содержался в небрежении, а смертные, по примеру своих покровителей, враждовали между собой и щедро проливали кровь.

Придя в великий гнев, Митра хотел было одним махом покончить и с людьми, и с ольтами, расплавить Землю, дождаться, когда она застынет, и пересотворить мир заново. Но взял себя в руки и решил для очистки совести призвать своих неразумных детищ к порядку. Многие из них, надо отдать им должное, вняли Гласу Небесному и тем изрядно успокоили Митру. Другие, безнадежно погрязшие в грехе, знай себе предавались интригам и буйству.

Если Солнцеликий, создавая человечество, питал далеко идущие планы, то в дальнейшем существовании ольтов он не видел особого проку. Однако ему показались занятными перемены, случившиеся с этим народцем. Ольты уже не были прежними, они заметно расслоились на храбрых и трусливых, добродетельных и порочных, изворотливых и прямодушных. Разнились они даже по уму, хотя Бог сотворил всех одинаковыми. Иными словами, подобно людям, они вызывали интерес. И тем заслужили пощаду. В безмерной мудрости своей Митра разделил их на темных и светлых. Светлым ольтам достались небо, солнечные лучи, утренний туман и снега вершин; темные обитают в земных недрах, в сумраке расселин, во мгле омутов, в сырости и плесени подвалов. Одни питаются запахом цветов и солнечным теплом, другие — холодным дыханием каменных стен и блеском злата, надежно укрытого в глубине подземелий.

Если не лгут мрачные поверья здешних крестьян, то в незапамятные времена один из темных ольтов поселился в этих краях. Потом тут стали добывать самородное золото. Под свист бичей и злобные окрики дюжих волосатых надсмотрщиков одетые в лохмотья рабы синими от холода руками окунали в горные потоки деревянные лотки. Иногда среди бесформенных желтых крупинок попадался крупный прозрачный кристалл граната или берилла, а то и сверкающий алмаз. И досталось все это богатства, как утверждает легенда, Темному Ольту, ибо зачарованные старатели работали на него. Где-то во мраке подземелья хранятся ныне драгоценности этих мест, собранные рабами до последней крупицы. Ибо у Темного Ольта изумительный нюх на сокровища, он даже песчинку золота учует за много полетов стрелы.

Наконец факел занялся — трескучим оранжевым огнем. Дым потянулся назад, к колодцу. Так и есть — сквозняк. Конан усмехнулся. Если найдется второй выход, он не будет раздумывать. Выберется из пещеры — и поминай как звали. Судьба Далиона и Найрамовых слуг ему безразлична. Вот если б его по-человечески усадили за стол, да накормили сытным обедом, да предложили хорошую плату… А все — проклятое высокомерие знати. Люди подлого сословия должны почитать за счастье, когда им дозволяют исполнить господский каприз!

Тыльной стороной кулака, сжимающего факел, киммериец дотронулся до щеки. Липко. Найрам, обливший его вином, не разрешил даже умыться.

Коридор постепенно сворачивал влево, оттуда доносился шум воды. Подземная река. Конан шагал, прижимая к левому боку мешок; в вытянутой правой руке он держал факел. Ему вспомнилась красавица Камасита. Сейчас она там, на вершине холма, льет горькие слезы. Какие у нее большие черные глаза, какие длинные ресницы! И от такой красотки в день свадьбы сбежал муж?! И куда? В подземелье, кишащее, быть может, змеями и ядовитыми пауками? Вот уж правду говорят, что и тысяче мудрецов не под силу понять, что творится в душе одного глупца.

Подземный водопад шумел все громче, и вскоре факел осветил струи, низвергавшиеся с осклизлого выступа. В ширину поток не превосходил десяти локтей, через него можно было перебраться по обточенным водой валунам; над ними кто-то даже протянул веревку. Далион? Скорее, его друзья или Найрамовы слуги — ведь они знали, что на обратном пути, возможно, придется нести раненого или мертвого Далиона, вот и соорудили импровизированные перила. Конан нашел вбитый в скалу крюк с медным кольцом; точно такой же, он знал, окажется по ту сторону ручья.

Водя факелом по сторонам, он осмотрелся. Дым уверенно тянулся вверх — уж не там ли, откуда течет ручей, выход? Недолго думая, Конан положил мешок на каменный пол и достал бухту веревки, связку крючьев и молоток. Подниматься придется на ощупь, прямо по воде; факела с собой не возьмешь.

Конан медленно перебирался с уступа на уступ, изредка задерживаясь, чтобы вбить крюк и продеть в кольцо веревку. Он давно промок до нитки, пальцы онемели в ледяной воде, мокрые пряди длинных волос облепили лицо. Но разве это испытание для того, кто родился и вырос в лютой стуже Киммерийских гор? Просто своевременная возможность смыть с себя грязь пыточной ямы.

Он выбрался на горизонтальный участок русла. Здесь пришлось ползти на животе, задрав голову над водой и окуная ее всякий раз, когда макушка стукалась о камень. Пробираться по узкому дну ручья было бы гораздо легче, если б не приходилось время от времени останавливаться и разматывать веревку; он то и дело застревал и несколько раз даже хотел повернуть обратно.

Киммериец в очередной раз погрузился в воду и, перебирая по дну руками, преодолел шесть или семь локтей, насколько позволила слабина веревки, а когда захотел поднять голову над поверхностью, то не сумел — затылок уперся в скалу. Неужели вода доходит здесь до самого потолка? Похоже на то. Стало быть, надо поскорее возвращаться — легкие саднит, в голове стучат молоты, он вот-вот не выдержит и начнет глотать воду… И тогда — смерть. Конан двинулся вспять и сразу почувствовал, что застрял. Отощавшая бухта угодила между бедром и камнем и не пускала назад. И вперед никак — держат крюк и размотанная часть веревки.

Он понял, что сейчас умрет. В голове проснулся красный вулкан, боль ломила виски, разрывала уши. Киммериец дернулся всем телом вперед, рванул бухту — тщетно. Но ведь был же сквозняк, подумал он сквозь набегающую слабость. Может быть, все-таки есть пространство между потолком и поверхностью воды? Хоть в полпальца толщиной?

Конан извернулся ужом, рискуя порвать шейные сухожилия, поднял губы к потолку и поцеловал холодный камень. В приоткрытый рот хлынула вода, киммериец закашлялся и выгнул туловище еще сильнее. Есть! Воздух. Жизнь. Путь сквозняка — узкий желобок в потолке. Когда-то его проточила подземная река, а потом уровень воды понизился. Правда, совсем чуть-чуть, но все-таки достаточно, чтобы не задохнуться.

Веревку пришлось бросить. Он отвязал ее непослушными пальцами, пополз дальше и вскоре увидел свет.

Ручей впадал в широкую и мелководную реку. Конан поднялся на корточки и, прячась за низким подмытым берегом, огляделся. Ложе, выстланное белым плитчатым известняком. Чахлый кустарник по берегам. В полете стрелы к северо-востоку — холм, откуда он спустился в пещеру. На вершине видны силуэты людей, дожидающихся, когда киммериец выполнит поручение и вернется.

Он негромко рассмеялся. Долго же им придется ждать! Впрочем, солнце уже клонится к горизонту; как стемнеет, Найрам, Блафем и Камасита сядут на коней и возвратятся в усадьбу. А у пещеры останутся слуги — чтобы ночь напролет просидеть у костра, проклиная на все лады хозяина, его сына и киммерийского ублюдка.