Несколько десятков лет из трущоб Луксура пропадали люди. Обычно это были нищие, бродяжки, попрошайки или дамы весьма легкого поведения. Никто их не разыскивал, никто не интересовался их судьбой, А напрасно. Если бы стала известна участь, хотя бы одного из этих несчастных, многие в Луксуре содрогнулись бы и, возможно, приняли меры — пока не стало слишком поздно.

Тела этих людей так и не нашли. Мудрено — мага самолично грузила их на телегу и увозила к реке, где благодарные крокодилы уже заранее разевали зубастые пасти. А души, извлеченные ИЗ тел при помощи дьявольских заклинаний, помещались в особые темницы. Если для духов достаточно было обыкновенного хрусталя, то человеческая душа оказалась куда более сложной и сильной вещью. Хрусталь не мог удержать её; лопалось И стекло. И даже железо и медь гнулись под ее напором. Для Мутэмэнет это было открытием, и она не преминула записать его в колдовскую книгу, где всегда оставалось несколько чистых страниц, чтобы каждый новый маг, ею владеющий, мог продолжать труды своих предшественников.

Даже души слабосильных калек, что выпрашивают монетку возле храмов Сета. Даже эти душонки оказались достаточно сильными, чтобы разорвать хрустальные путы и доставить пленившей их маге много неприятных минут. Поэтому она прибегла к драгоценным камням.

«За что ценят драгоценности? — размышляла она в те дни, выводя изящные письмена на чистых папирусных страницах, плотных и шероховатых, приятных для прикосновения пера. — За красоту? Но это смешно! Что есть красота вне власти? Одно лишь дуновение ветра! Достаточно небольшого изъяна, чтобы погубить ее, настолько она мимолетна. Один крохотный скол на отшлифованной грани — и все, красота погублена.

Нет, драгоценные камни ценны именно тем, что они дают власть. Власть над людьми, которые превыше всего ставят деньги. Власть над душами, ибо только драгоценный камень достаточно прочен, чтобы удержать внутри себя человеческую душу, изъятую из тела и не убитую, не отпущенную к богам на их вечное судилище…»

Первым, по-настоящему удачным опытом, стал для Мутэмэнет верзила-конюх, сильный и красивый мужчина, которому она доверила свое тело. Соблазнить его было легко. Прекрасная таинственная женщина, закутанная в черное покрывало, несколько раз прошлась мимо лошадей, которых чистил этот мощный человек, полюбовалась статями животных, а затем приподняла край покрывала и устремила на мужчину долгий взгляд больших, подведенных синей краской глаз.

— Какие изумительные кони! — проговорила она медовым голосом. — Хотела бы я покататься верхом на одном из них!

— Это кони моего отца, — похвастался конюх.

— Ты служишь своему отцу? — удивилась женщина. — Разве нет у него слуг?

— Слуг у него достаточно, моя госпожа, но этих лошадей он может доверить только своей плоти и крови, — отвечал мужчина.

— У меня тоже есть одна лошадка, которую я могу доверить лишь близкому человеку, — проговорила женщина. — Не хочешь, ли взглянуть на нее?

И он оставил все — и отцовский дом, и отцовских лошадей, и пошел за нею следом, чтобы взглянуть на эту лошадку.

И пропал навсегда.

Много потребовалось времени, и сил, чтобы узнать, что с ним сталось. Расспрашивали на рынках и на улицах; подкупали стражников, давали деньги перепуганным нищим, которые старались обходить квартал, где стоял дворец Мутэмэнет, стороной. Прибегали даже к, помощи ясновидцев. И лишь спустя много лет, когда стал взрослым последний из сыновей старика, семье стала известна участь старшего сына.

Он провел с красавицей немало времени. Они не покидали ее шелкового ароматного ложа ни днем, ни ночью. А потом однажды он пробудился и обнаружил, что не может пошевелиться. Вокруг колыхалась красноватая мгла. Время от времени ее пронизывали тонкие золотые лучи света. Если они попадали в глаза, то ослепляли его, и он жмурился, но отвести взгляда не мог.

Искаженная гранями, мелькала иной раз сама Мутэмэнет, но чаще всего он видел вазу с изображенным на ней змеем, пожирающим женщину, и край большого ложа с изголовьем в виде совокупляющихся грифонов.

Он был в плену, Мутэмэнет ничего не стала ему объяснять. Он не знал, куда она спрятала его тело. Тела у него больше не было, только душа, бессонная и страдающая. Ему хотелось выбежать на улицу, вдохнуть полную грудь весеннего воздуха, полного запахов — пыли, жареного мяса, зацветающих деревьев, гниловатой воды из старого пруда…Хотелось обхватить руками полный стан торговки овощами, которая всегда смеялась и отмахивалась, называя его проказником. Хотелось услышать голос отца, прикоснуться к лошадиной гриве. Но ничего этого больше не существовало для пленника. Он заточен в рубине. Сама мысль об этом казалась дикой и странной.

Мутэмэнет не разговаривала с ним, когда заходила в эту комнату, Он перестал для нее существовать.

Он забыл свое имя. Постепенно он забыл все.

Когда духи стихий вырвались на свободу, Мутэмэнет поняла, что ее дело плохо. Она готовила этот переворот не одно столетие. Она родила сыновей, обучила их власти над стихиями. Она собиралась захватить храм Сета и сделаться первой и единственной жрицей темного бога, чтобы имеете с ним установить господство над Стигией, а затем распространить его далее, на территории сопредельных государств. Давно следовало заставить черных людей чтить крокодила и змея так, как, чтут этих зверобогов стигийцы.

А теперь…

Она металась по комнатам. Из рубина наблюдал за ней пленник, У него был бесстрастный вид, и неожиданно это рассердило Мутэмэнет. Приблизившись к рубину, она — впервые за все эти годы — заговорила с ним.

— Кажется, тебе все равно! — закричала мага. — Кажется, ты так и не узнал, какую роль сыграл в приближающейся гибели королевства!

Пленник молчал.

— Ты хоть помнишь, кто ты? Ты помнишь свое имя? Тебя зовут Уррутиа! Помнишь? Помнишь, как называла тебя этим именем твоя мать, Уррутиа? Она мертва! Твой отец взял себе другую жену, Уррутиа! Ты слышишь меня?

Он ее слышал. Он, молча, смотрел на нее немигающими глазами и думал о чем-то своем, а вокруг колыхалась рубиновая мгла, где изредка вспыхивали золотистые искорки. Таким было небытие для любовника Мутэмэнет. Все, что происходило снаружи, не имело смысла.

А она кричала, топая ногами, так что полупрозрачные разноцветные одеяния развевались вокруг нее, как будто вся она была объята пестрым пламенем:

— У тебя было четверо сыновей, Уррутиа! Я родила их от тебя, ты слышишь меня, ничтожный дурак? Я родила от тебя четверых прекрасных сыновей, и все они были магами, умевшими повелевать каждый своей стихией! Они мертвы, я потеряла, мы потеряли их! Ты нужен мне, дурак, мне нужны новые сыновья. Теперь я не совершу ошибки и произведу их на свет, как положено, одного за другим, а не всех разом.

Уррутиа почти не слышал ее. Она говорила о каких-то сыновьях, но он ничего не знал об этом. Он их никогда не видел. Если они и существовали, то никогда не заходили в комнату, где Мутэмэнет прятала свой рубин.

В ярости мага плюнула на драгоценный камень. Уррутиа чуть поднял взгляд и молча смотрел, как она выбегает вон. Плевок расползался по граням, мешая пленнику видеть.

— Откуда ты все это знаешь — про четвертинки медальона, про то, о чем думала мага, когда разделяла их и раздавала на сохранение разным существам? — недовольно ворчал Конан, седлая коня.

Его спутник невозмутимо развешивал по сбруе своей лошадки амулеты и обереги.

— Если бы ты родился в Луксуре, — начал Гирадо торжественным тоном.

— Хвала Крому, моя родина находится вдали от этого адского гнезда! — взревел Конан, пугая лошадь.

— Не следует так кричать и горячиться, — поморщился Гирадо. Втайне он завидовал огромному киммерийцу. После вчерашней выпивки у маленького стигийца побаливала голова, а вот северянин-варвар выглядел так, словно никакой попойки вчера и в помине не было.

— Ладно тебе — сказал ему Конан примирительно. — Рассказывай. Это я так — просто дивлюсь, как много может знать человек, с виду самый обыкновенный.