Как и многие, этот воин был храбр и грозен только перед безоружным противником; получив царапину, он мгновенно утратил все свое мужество и взвыл от боли и обиды. Фридугису почудилось в его вопле что-то детское: так рыдает ребенок, который получил шлепок от своего наставника.

Однако, как бы тот ни плакал, а жалеть людоеда Фридугис расположен не был. Следующий удар кинжала был нацелен дикарю прямо в горло. Ударив, Фридугис отскочил, чтобы его не запачкало кровью.

И тут, подняв голову, он увидел прямо над собой занесенное вверх жало гигантского паука. Монстр избрал бритунца своей следующей жертвой.

Фридугис упал на землю и покатился прочь. Он не успел бы убежать. Тем более, что раненая нога болела нестерпимо. Паук ударил, и жало его вонзилось в землю.

Паук задрал в воздух две передние лапы и сильно ударил ими — так взбрыкнул бы раздраженный или испуганный конь.

Затем чудовище с неестественной быстротой передвинулось и снова занесло жало над Фридугисом. В последний миг бритунец поднял алмаз Кали и воззвал к грозной богине. Желтый луч вышел из камня и разрезал брюхо паука ровно пополам. Прямо на Фридугиса вывалились внутренности чудища, хлынула зеленоватая зловонная жижа, которая, очевидно, заменяла монстру кровь. Захлебываясь, кашляя и тщетно сражаясь с тошнотой, бритунец попытался выбраться из месива, в котором он внезапно очутился.

Липкая масса облепляла его со всех сторон. «Нет ничего глупее, чем захлебнуться во внутренностях этой твари, — подумал Фридугис. — Тьфу! Даже в страшном сне мне не могла присниться подобная смерть. Что за ерунда? Неужели бритунский аристократ допустит, чтобы его постигла подобная кончина? Впрочем, — добавил он, желая быть справедливым, — спасение мое зависит сейчас только от меня… А если я и погибну, то никто не узнает, каким образом это произошло. Что ж, хоть малое, но все же утешение».

И с этим он принялся выбираться из жижи. Тем временем идол добрался уже до толпы людоедов. Невозмутимо, без злобы, но и без всякого снисхождения, он принялся хватать дикарей поперек живота и бросать их в огонь и в кипящий котел. Ночь наполнилась воплями ужаса и боли. Однако это не могло остановить медное существо. По-видимому, оно не ведало ни сомнений, ни сострадания. Оно знало, что делает; ведь оно — теперь в этом не оставалось никаких сомнений, — служило черной матери, Кали.

Идол действовал сразу шестью руками. Каждая успевала схватить одного или двух человек и метнуть их в костер. Конан успевал уворачиваться, однако в давке ему никак не удавалось выскочить из толпы перепуганных людоедов.

Теперь уж противникам Конана было не до того, чтобы пытаться сокрушить варвара. Каждый стремился спасти собственную жизнь. Но бегство, казалось, было невозможно.

Конан бросился на землю и покатился — как недавно это сделал Фридугис. Медная рука проплыла по воздуху прямо над головой киммерийца, однако схватить его не смогла и подцепила другую жертву. Конан между тем стремительно бежал в темноту.

Фридугис, который хорошо видел киммерийца, озаренного пламенем огромного костра, присоединился к своему товарищу.

Конан отшатнулся.

— Кто здесь? — грозно крикнул он.

Фридугис заметил в руке Конана меч. Должно быть, в пылу схватки киммериец обнаружил свое оружие у кого-то из людоедов и отобрал.

— Это я, — подал голос бритунец. — Я, Фридугис. Не убей меня, Конан, по ошибке.

— Чем ты воняешь?

Слышно было, как фыркает Конан.

— Это паук… Кали действительно помогает нам! Ее алмаз разрезал чудище на части!

— Хвалу доброй Кали воспоем попозже, — сказал Конан. Оставалось только поражаться быстроте, с которой варвар обрел прежнюю невозмутимость. — Нам пора уносить отсюда ноги. Медный монстр пришел в себя и крушит тут все.

— Это очень кстати, — заметил Фридугис. — Без его поддержки мы бы не справились.

— Не уверен, — пробормотал киммериец. — Людоеды довольно легко поддаются панике. Заметил?

Фридугис кивнул.

— Такое случается не только с людоедами, — добавил бритунец. — На свете полным-полно людей, которые храбры только перед слабыми, а при виде сильного противника ударяются в бегство.

— Это тебе сказители напели? — осведомился киммериец.

— Нет, дошел своим умом, — огрызнулся бритунец. — А, кроме того, имел возможность наблюдать.

Они бежали прямо в джунгли. Конан выглядел как человек, который точно знает, что делает, Фридугис не уставал удивляться ему. Ведь медный монстр никуда не делся — он будет идти за беглецами по пятам, пока не уничтожит их! И сбежать с этого плато у них не получится. Они в ловушке. Разгром селения людоедов только оттянул неизбежную развязку.

Как будто прочитав мысли своего спутника Конан повернулся к Фридугису и, широко ухмыляясь, проговорил:

— Каждый час, что мы проживем назло врагу, идет нам на пользу. Не торопись умирать. Всегда может оказаться, что есть какой-то выход. Обидно, если тебе не хватило нескольких мгновений, чтобы его найти.

Они шли через густые заросли, не разбирая дороги, всю ночь. Время от времени им начинало казаться, что идол больше не гонится за ними. Глухие тяжелые шаги стихли где-то вдалеке. Вопли людоедов, вонь костра — все это осталось далеко позади.

Конан, равно как и его спутник, отдавал себе отчет в том, что на плато им поневоле придется ходить кругами. Вряд ли преследователь оставит им время на то, чтобы спокойно сесть и сплести веревку.

Наконец они нашли подходящее место для отдыха, забились между корнями приземистой акации с множеством стволов, и заснули ненадолго. Фридугис хоть и старался не показывать виду, однако валился с ног от усталости. Пережитое совершенно выбило его из колеи. Бритунец даже попробовал пошутить над собой:

— Проклятье! — сказал он. — Гигантский паук как способ убедить пленника лежать тихо… Котел для варки людей живьем… До таких ужасов даже моя кормилица бы не додумалась, а уж вот кто была мастерица рассказывать страшные истории!

Конан фыркнул, но никак не прокомментировал сказанное приятелем. Он и сам устал. К тому же Фридугис получил рану в ногу. Не слишком глубокую и уж явно не опасную (если не случится заражения), но все же чувствительную. Так что у бритунца были все основания для того, чтобы упасть без сил и заснуть мертвым сном, едва его голова коснулась земли.

Как только солнце встало, Конан пробудился. В джунглях было очень тихо — если не считать обычного птичьего хора, да отдаленных криков каких-то животных. Ни барабанов, ни людских выкриков, ни грохотанья медного чудовища. Ничего, что, по мнению киммерийца, угрожало бы их жизни.

Как ни странно, это обстоятельство мало обрадовало Конана. Он привык не доверять хорошему. Особенно в тех случаях, когда неприятности не были устранены привычным для киммерийца способом: то есть не плавали в собственной крови. Вот если бы удалось превратить идола в гору расплавленного металла, а всем людоедам, до последнего младенца, выпустить кишки, — тогда другое дело…

Поэтому Конан решил не терять бдительности.

Но сначала следовало понять, в каком состоянии находится его спутник. Фридугис продолжал спать, и сон бритунца был неспокойным. Он метался по мягкому ложу — рыхлой земле между корнями акации, во сне продолжая отбиваться от людоедов и убегать от медного идола. Рана на его ноге, по счастью, не воспалилась. Более того, Конан с удивлением заметил, что она начала затягиваться.

От Фридугиса по-прежнему воняло мертвым пауком. Конан с его привычкой привыкать к обстоятельствам, изменить которые он пока не в силах, притерпелся и к этому запаху. Но стоило киммерийцу отойти в сторонку и глотнуть по-настоящему свежего ароматного запаха утренних джунглей, как паучья вонь стала казаться ему непереносимой.

Но… рана ведь затягивалась. Конан хлопнул себя по лбу. Яд паука не только парализовывал. Он еще и исцелял.

Он прошел десяток шагов, стараясь не выпускать спящего Фридугиса из виду, и обнаружил ручей, где с удовольствием умылся и утолил жажду. Затем вернулся к месту отдыха и беспощадно растолкал своего спутника.