А будь даже и правда, в этих теплых медовых глазах он видел, что мальчишке плевать.

Приняв предложение Заха, Лист запер магазин, и они направились в заднюю комнату, чтобы выкурить один из косяков, что Зах забил с собой в поездку. Вытянув перед собой длинные ноги, Лист развалился на ящике туалетной бумаги. На колене поблекших джинсов, какие он носил с фирменным пиджаком, зияла демонстративная дырочка. Открытый взору участок кожи был усеян тонкими золотыми волосками.

Зах прислонился к противоположной стене, наблюдая за нервными жестами Листа, чувствуя вкус его губ на косяке. Казалось, глупо так рано перехватывать трах по пути на каком-то складе какого-то универсама в Миссисипи. Но от проклятого мальчишки просто слюнки текли.

— Я завтра увольняюсь, — сказал Лист после третьей затяжки. — Ненавижу эту паршивую дыру.

— А что вообще ты тут делаешь?

— Я учусь в художественной школе в Джексоне. Фотография. Предполагалось, что я проведу здесь лето, сохраняя их хренову историю или еще что. Опротивело. Ни одна деревенщина ни фига не знает, и хоть бы один старый хрыч согласился со мной поговорить. Я понятия не имею, что из всего этого имеет хоть какое-то значение. Похоже, проект я завалил.

— А как насчет собственных исследований?

— Что ты хочешь сказать?

— Сходи в библиотеку, узнай, где жили люди, в каких домах есть привидения, — все такое. Большинство старых газет, наверное, есть на микрофильмах.

Лист поднял глаза на Заха. Белки глаз были подернуты тонкой сеткой алых нитей, но зрачки и радужки были захватывающе прозрачными и чистыми.

— Я визуалыцик, — сказал он. — Ненавижу читать.

Зах крепко прикусил язык, заодно впившись ногтями в мягкую плоть ладоней. Вот от таких небрежных заявлений у него — если не досмотреть — давление взмывало под самые небеса. Но сейчас заявление произвело лишь слабое покалывание в сердце, словно натягивается, вот-вот разорвется пленка. Ну и что, что Лист пустышка, — тем лучше. Это лишь облегчает дело, к тому же Заху после сегодняшнего вечера вообще не придется с ним увидеться.

— Ты много что ненавидишь, — сказал он.

— Пожалуй, — пожал плечами Лист.

— Скажи, а что тебе нравится?

Вопрос был явно не из простых. Зах видел, как мальчишка, отвергая один за другим, роется в возможных ответах.

— Мне нравится пляж, — наконец сказал он. — Правда, я никогда не захожу в воду. Но мне нравится сидеть на песке и смотреть в море. Такое чувство, что смотришь в бесконечность. Понимаешь?

В голове Заха мелькнул экран, полный бегущих чисел. Зах кивнул.

— Мне нравится спать.

Снова кивок, на этот раз в сочетании с легчайшим намеком на пожатие плечами. Скажи мне что-нибудь, о чем бы я сам не догадался.

— И ты мне правишься.

Оба они знали, что запираются здесь не просто для того, чтобы выкурить косяк, но повестку дня следовало проверить окольными путями, чтобы ни один не потерял лицо. Зах правила игры знал и одобрял. Улыбнувшись, он поднял бровь и стал ждать продолжения.

— Да ладно тебе, иди сюда и давай трахнемся.

Самая что ни на есть верная фраза, если хочешь кого-то склеить. Он наклонился к ящику туалетной бумаги, и внезапно Лист оказался рядом — лицо прижато к лицу, одна рука скользит под его футболку, другая сжимает ему ногу под свободными штанами. Губы Листа нашли его, сомкнулись, жаркий язычок пробует и ищет, а на губах все еще сосновый привкус травы. Пальцы паучками побежали по коже Заха, словно пытались запомнить ее тепло и текстуру. Прикосновения были отчаянными, будто У изголодавшегося. Несчастному дитяте, наверное, было так одиноко все это лето.

Зах мягко оттолкнул его к стене, расстегнул безвкусную полиэстровую униформу, погладил гладкую грудь парнишки и впадину грудной клетки, чем немного его успокоил. Он поцеловал горло Листа — бившийся на нем пульс был таким же возбужденным, как и его собственный. От кожи пахло мылом и солью, чувствовался вкус чистого пота.

Соскользнув на бетонный пол, Лист оказался между колен Заха и, прижав лицо к его животу, пробормотал что-то неразборчивое. Зах взял его за подбородок, поднял кверху узкое личико.

— Что ты сказал?

— Я хочу, чтобы ты кончил.

— Как?

Экзотические цвета меда глаза попытались удержать его взгляд, потом не выдержали. Лист не привык выражаться.

— Как? — снова спросил Зах.

— Я хочу тебе отсосать.

Слова только разожгли желание Заха.

— Давай, — сквозь стиснутые зубы проговорил он. — Сделай что хочешь.

Руки мальчишки завозились с пуговицами ширинки Заха, и трение усилило возбуждение почти до боли. Потом безо всякого предупреждения жаркий рот Листа скользнул на него, потом оттянулся до самого конца в дразнящих прикосновениях языка, потом заглотил его еще глубже. Зах чувствовал, как в черепе его кружатся, восхитительно переходя одно в другое, трава и желание. Благослови, Господи, этого мальчишку, оказывается, он все же знает, что делает.

Зах всегда отдавал должное людям, которые его удивляли.

Двадцать минут спустя, экипированный горстью зажигалок, упаковкой в шесть бутылок минералки и двумя пакетами чипсов с жалапеньо, Зах возобновил свое знакомство с-трассой 90. Трасса выведет его через Билокси к копчику Алабамы и через час-два до самой Пенсаколы. После-этого, подумалось Заху, он сойдет с 90-й, но будет двигаться на восток до самого Атлантического океана. Где-нибудь там — он знал — найдется пляж, который будет чистым.

Лист не предложил ему остаться на ночь. Вообще он как будто нисколько не был смущен произошедшим. После взаимного минета они несколько минут, прислонившись друг к другу, отдыхали, переводя дух. Зах провел эти мгновения, оценивая по достоинству строгие элегантные черты лица и тела парня, восхищаясь блеском шелковистых волос в полумраке склада. Потом по взаимному безмолвному согласию они встали, натянули одежду и, моргая, вышли на немилосердно яркий свет магазина.

У двери — краткое пожатие рук.

— Кстати, — сказал ему Лист, — мне нравится твоя футболка.

Зах опустил взгляд. На нем все еще была футболка со взрывающейся головой Кеннеди. Может, это какое-то погребенное шестое чувство заставило его надеть эту футболку как извращенную метафору того, что последует потом.

— Спасибо, — отозвался он и в последний раз сжал одаренные пальцы Листа. В своем роде это было вполне нежное прощание.

День катился по кривой прямо в ад, но теперь кривая как будто поползла вверх. Интермедия с Листом расслабила его, на ее волне он чувствовал себя бодро и собранно, как будто Лист напитал его какой-то жизненной эссенцией… как на самом деле он и сделал. Уж конечно, какой-нибудь наэлектризовывающий заряд в оргазме есть.