— Ну, что, пойдем, — проговорил Да-Деган, застегивая последнюю пуговку воротника, плотно охватившего шею.

Тихим шагом по лестнице, не будя чуткого эхо. Чуть поодаль держится охрана — декоративные, сплошь из мышц и сухожилий, с пронзительными взглядами, мальчики — бодигарды. Толку от них… Но статус обязывает.

А вечер тих. Теплый ветер колышет серебристые высокие облака. Невесомым дождем падает свет фонарей и далеких звезд. Нагреты за день, пропитаны потоком солнечного тепла старинные плиты мраморных улиц.

Располагает вечер к неспешным прогулкам, к долгому любованию небесами, к легкому флирту, к искренней и пламенной любви. Не располагает лишь к расставанию. Отчего не плачет небо дождем? Отчего не срывает вихрь с высоких крон листья? Отчего не забирается под складки одежды, выдувая остатки тепла?

Нет, ласкает, словно желает утешить. В каждом прикосновении нега и тайна. Целует ветер его лицо. Каждое прикосновение как вздох любимой женщины, восторженно смотрящей в его глаза. Каждый миг полон золотого тепла.

Улыбнуться, чуть грустя, но не держа на сердце обид, сказав себе: "Ты все решил сам".

Скосив взгляд, посмотреть на юношу, шагающего рядом. В серых глазах — мечта. И надежда. Как нахлынула волною горечь, так и ушла не оставив следа, словно чужие чаяния захватили душу.

И каждый шаг — навстречу новому, неизведанному, отказываясь от трудностей прошлого, не думая о дурном.

— Рад, Рокше?

Короткий кивок головы в ответ, и слабая, не жалящая ядом улыбка; немного тепла во взгляде, легкий вздох. Так мало! Так много!!! Не променять этого взгляда и улыбки на все сокровища мира. И оттаивает лед, панцирем защищавший сердце, кипятком греет лицо и щеки и горло.

— Ты на самом деле отправишь всех рабов в Лигу? Ты не шутил, господин?

— Я никогда не шучу такими вещами.

Молчание. Свет фонарей, падающий снежными хлопьями. Серые силуэты внушительных зданий. Словно железное кружево — пролеты мостов переброшенных через извилистую речушку. Аромат золота. Запах наживы.

— Я постараюсь приехать к тебе, господин….

— Уже не господин, Рокше. Ты мне не раб. Я тебе не хозяин. Почти.

— Но как же…

— Зови меня «Дагги». Я не обижусь.

И снова улыбка в уголках губ. Краткая остановка, прямой взгляд глаза в глаза. И что такого ищет серый взгляд за оболочкой юного фигляра? Что пытается углядеть, и поймать, выловив как золотую рыбку? Разве понять?

— Хэй, Раттера!

Там где и договаривались, вся троица — Гай, Хаттами, Язид. Дежурные приветствия, взгляды, бросаемые украдкой. Разговоры ни о чем — о погоде и политике, о курсах продаж, поверхностные, неглубокие. И стелется под ногами мраморными плитами тротуар. Ведет мощеная тропинка через ухоженный сад со статуями богов и героев, мимо глубокого грота и пруда с черной водой, на которой качаются звезды белых лилий.

Когда-то он пел в этом саду, и знать Раст-Танхам восторженно внимала его голосу. И статуи и камни были свидетелями. Давно.

Когда-то он пил в доме префекта вино и сыпал острыми искристыми словами, убеждая в том, чего просто не могло быть. "Мы с вами — одной крови". Соблазнял и манил, звал на службу Лиге и дивовался, глядя на страх тщательно укрытый за наглухо застегнутым воротничком. Знать бы тогда об Эрмэ, не пришлось бы удивляться страху в глазах.

Отогнав воспоминания, посмотрел на Рокше. Та ж порода у мальчишки, что у него самого. Так же ступает неслышной поступью, дерзко выставив вперед подбородок. Так же вдохновенно сияют глаза. И рыжее золото волос выдает ту же, лисью, породу.

А в доме префекта сияют люстры, выметая мрак. И вышколенные слуги корректны до омерзения, предупредительны до оскомины, вежливо провожая гостей в кабинет.

Сияют люстры, плывет реальность. Шелест бумаг, словно шорох листвы над водою. Очнуться б от наваждения, но оно не проходит. Свершается, словно б во сне. И ставит рука замысловатый вензель на официальных бумагах, раз за разом повторяя одно и тоже…

Отрезав — не приклеишь обратно.

А после него — очередь Язида Эль Эмрана и свидетелей.

И закончив церемониал, только и осталось — поклониться и уйти, раствориться солью в воде улочек Аято.

Странно было на душе — и тепло и пусто. Словно снизошло успокоение. Что сбылось — не переделать заново.

Вспомнилось, словно в яви было — маленькая хижина на краю села, почти отвесный склон, поток рычащий в глубине. Как металась, как плакала, запертая в теснине вода!

Ветры свободно входили в щели, разгоняя тепло очага. А как пели они в скалах? И каким, пронзительным было небо над крышей его дома?

Где тот мир? Где его родина — бог весть. Оторвал ветер корни от почвы, повлек в сияющую даль. Сколько миров подарил взамен? Но истоков своих все равно не забыть.

Как забыть вкус молока и хлеба? Первоцветы в лугах? Странные сказки отца? Не о завоевателях и царях — о людях, которым покорились небеса, живущих в вышине около разных звезд. Разве можно было поверить в реальность сказки? Оказалось же правдою. Как и то, что звезды — сонмы горячих чужих и далеких солнц. Близких звезд!

Разве когда-то в двенадцать лет, он, молодой зверек, певший, вторя ветру и солнцу, мог поверить, что сказка войдет в его жизнь? Разве веришь в такое?

Мир, его мир, как убог он был и буен! Вспоминая — откреститься, покачав головой. Стылый мир. Закрытый Сектор. Не ведет с подобными мирами дел Лига, лишь Стратеги вживаются в чуждую жизнь, прорастают корнями, меняя его облик до неузнаваемости, выводя из тьмы к свету.

Везде, всегда, как вода точит камень…. Быть на переднем краю, расплачиваться за добрые намерения кровью, жизнью, душою, добровольно отказываясь от покойного размеренного бытия, комфорта и удобства.

И только улыбнуться — дерзкому и негасимому, что, разгораясь, дарило тепло душе. Все — на круги своя! И давно выбрана сторона, на которой ему драться, с кем быть. Кого любить.

Плотно сжимая губы, дерзко выставить подбородок, шагая на встречу Судьбе.

Тихий шаг за спиной. Но опасности нет, не тревожит душу, не цепляет холодок. Остановиться, обернувшись, узнавая, кому вдруг понадобился.

Язид. Упрямое, широкоскулое лицо, глубокие большие глаза под широкими бровями. Добрый взгляд. Отвага и решительность оставили метку на смелом лице. Вольный торговец. Контрабандист. Дитя межзвездного простора.

Широкие плечи, крепкие руки, темные, присоленые сединою, волосы.

— Да-Деган!

— Да, Язид?

— Этот мальчик… он родственник вам?

Покачать головой, открестившись. Так было бы правильней. Так было бы надо. Но, смотря в глаза контрабандиста, не сказать обманного «нет».

— Это правда, мой друг, но не стоит об этом.

— Да, не стоит.

Звездным светом сияет молчание. Тянется тишина, утопленная в звуках чужого богатого города. Иногда молчание может сказать много больше, чем сказали б слова. И все теплее становится на душе. Слишком славно и сладко! Как когда-то в юности, когда без трепета и сомнений верил в добро. Когда, держа в руках аволу, звал за собой, заставляя верить в реальность миража.

"Мы с тобой одной крови!!! Ты… и я".

— Он похож на вас.

— Да.

"Он такой же глупый, самоуверенный, доверчивый, наивный, как пришелец из Лиги, что потерянно бродил с аволой по изгибам улиц Аято. Он такой же порывистый и безрассудный. И так же истово верит в добро. Я оставляю его тебе, Язид. Сохрани его. Ему со мной — нельзя. Это мне — танцы на острие иглы. Шаг по сияющему лезвию. Нет, ему со мной совсем нельзя".

Нет улыбки на губах контрабандиста, как и зарева алчности в глазах. Не рушится доверие, крепнет, и тихим, тихим шепотом, подобно звуку павшего листа.

— Я помню вас. Посиделки в тавернах. Девушек. Вино. Песни.

— Вы? Меня?

И вновь улыбка ответом. Все понимающая улыбка. И тянется рука контрабандиста к карману на груди, доставая укутанный шелком предмет. Развернув осторожно словно святыню, протягивает дар.