— Леди Лиги — эрмийка.
Громкий, распоровший тишину вздох, неслышный выдох. И видно как испарина покрывает лоб контрабандиста, словно легкий рассвет пышет жаром.
— Шутишь, Аретт!
— Если б шутил! Она служит Хозяину. Вот то-то в Лиге неспокойно. А я — дурак, старый пень, мхом обросший. Все надеялся, что грозу пронесет стороной. Боялся слово сказать. Боялся. Ее боялся и Хозяина! Праздновал труса. Молчал! Эх, Хаттами! Да если сгрызут они Лигу, то и Раст-Танхам деваться будет некуда — слопают! Не помилуют! Все станем пеплом. Не будет разницы меж вами и нами. Прошу, прими Стратегов. Расскажи им об Империи.
— Думаешь, поможет?
— Надеюсь….
Прав кто-то сказавший, что надежда умирает последней! И впрямь!
— Ты просишь, Аретт?
— Я прошу….
— Ну что ж, ради тебя…. Ради старого нашего знакомства. Пусть будет так.
"Пусть будет так".
Закрыть глаза, вспоминая, так, что б зримо перед внутренним взором встали все миры, которые когда-то повидал. Ирдал. Рэна. Софро…. Солло и Ра-Мирран. Неспокойные моря, вознесшиеся горы, просторы небес, по которым свой вечный путь чертят разные солнца.
Не спутать ни один мир. У каждого глотка воздуха — свой, особенный вкус. Окрыляет Ирдал, пьянит Гвенар, очаровывает Софро, Ирнуалла — это сухой шелест ковылей под сиреневым небом. Ра-Мирран — песня льда и сполохи полярных сияний.
Нет двух одинаковых небес. Нет миров похожих, как две капли воды одного океана. И каждый мир, будит в душе что-то особенное, свое.
Потерять и один — больно. А потерять их все?
И нежданно перед внутренним взором — облик дорогой, бездушной куклы.
Глубоченные фиалковые глаза. Тонкая фарфоровая кожа, что белее первого снега. Точеные, правильные черты. Даже жуть брала от холодной правильности лица. От бесстрастности, от надменности существа высшей касты.
Локита! Черная, безумная. Не женщина — змея! Обольстительна и прекрасна. Нет прекраснее, нет красивее женщины в мире. И порочнее — тоже нет.
И чудится — сорви ветер маску, полезут из зияющей пустоты ее глаз гады, будут, свивая кольца, шипеть и пытаться пребольно тяпнуть.
Почему же не сказал не слова, узнав ту, что жгла, рвала на части душу? Отчего промолчал? Отчего ограничился жестом, призванным отогнать зло. Оттого ли, что не верил в силу ее замыслов? Или наоборот, слишком сильно верил в людей? Думал, что обойдется без него, что кто-то однажды поймет, а, поняв, и избавит от страшного долга?
Отчего позволял обманываться себе?
И словно жаром, обожгло стыдом.
Бежать, бежать от себя, от десятков смертельных ошибок, хоть на край света. На изнанку Вселенной! В саму преисподнюю!!
Да не убежать….
Ни от чего не откреститься, с былым не разделаться. Жалит и жжет былое. Не отпускает. И не отпустит никогда.
Долго-долго еще танцевать на пустом берегу вместе с ветреной, юной Фортуной. Шаг за шагом. Сплетая в страстные па, в канву узора танца, вшивая и мысли и чувства, отчаяние и надежду, ненависть и любовь!
" Он сказал «да». Ты доволен?"
Ветреная, глупая, гневливая, озорная, ревнивая его госпожа! Как подачки бросает радости, обвивая шею кольцом своих рук.
— Ты доволен? — приглушенный басок Хаттами.
— Я рад. Только это не все…. Есть еще одна просьба.
— Вылизать пятки Стратегам? Нет, уволь. Довольно с них того, что просто подам руку.
— Погоди!
Рыжие, словно пламя, локоны, серые глаза, эрмийский ножик спрятанный в рукаве. Иридэ. Рокше! Отрада сердца. Успокоение. Сын его сына.
— Не о Стратегах речь, Хаттами. Посмеялась судьба надо мной. Знал бы кого я там встретил! Внука! А ведь было, похоронил, оплакал, смирился. И увидел живым! Увез! Есть ли кто из надежных людей, кто примет его, выдаст за своего? Нельзя ему со мной на Рэну. Если шакалы Императора выведают правду — не жить ему. И не жить мне.
— Это — другое дело.
Тих голос Хаттами. Слышно как ползет муха по потолку. Но нет в голосе неприятия, которое царапнуло бы за душу когтем.
— Знаешь Язида Эль Эмрана? Вольный торговец. Не работает ни на одну Гильдию. Сам по себе. Одинокий волк. Четыре корабля, ни одного наследника. Не женился вовремя, чертушка, бегал за всеми юбками подряд, да так и остался одиноким.
Да-Деган тихо покачал головой.
— Я не знаю его.
— Но я его знаю. Могу поручиться. Если хочешь — определю твоего мальца к нему. Лучшего варианта ты не найдешь. Да и Эрмэ никогда не интересовалась делами Язида. Хотя Эль Эмрана никогда не питал любви к Империи. Давно, когда-то там сгинула его сестра.
Промолчать. Встать. Подойти к окну, прислониться лбом к стеклу, разглядывая до темных пятен в глазах сияющий шар утреннего солнца, что плывет, касаясь нижним краем за город, царапая крыши.
"Все верно, друг мой, Хаттами, все так! Прав ты, безусловно, прав! Но как же жгут чувства! Как не хочется выпускать из своих рук того, кого любил больше жизни. Отдать — потерять навсегда. И даже если этим спасти — разве уговоришь сердце? Оно не приемлет слов рассудка! Оно мягкое. Живое!"
— Думаешь, я не понимаю? — проговорил Хаттами, подойдя, положив на плечо лапу — длань. — Эх, Аретт. Все я понимаю. Но сам же сказал — иначе нельзя. Я не спрашиваю, что ты задумал, какую игру начинаешь с судьбой. Это — твои дела. Я в меру своих сил в них не лезу. Но на счет мальчишки ты прав. Пусть остается здесь. Так надо.
22
Течет полноводная река проспекта. Вечер, и смотрят с небес пронзительные звезды, колют булавками. Сияют витрины дорогих магазинов, приманивая зевак на разные разности, обещая все, что способна пожелать душа.
Смотреть и смеяться. Чего желаете, Дагги Раттера? Все по карману. Все! Но слишком хорошо известна цена роскоши. Не купить на безделушки покой. Не успокоить блеском бриллиантов сердце. Только смеяться, глядя на то, как хищно и ярко глядят на немыслимую роскошь алчные глаза зевак.
Нет, ему блеск золота не греет сердца. Что все золота мира — пыль! Песчинки под ногами. Что имеет цену — только мысль, мечта и душа! Все остальное — пепел.
Не остановит его бег блеск и сияние витрин. Не ослепит роскошь. И стекает с плеч темный плащ, укрывая высокую, тонкокостную фигуру, волосы убраны под капюшон, надвинутый на самые брови.
Спешит, торопится, словно на свидание, пытаясь не опоздать. Свернув в переулок лишь прибавил шаг.
Стоит свернуть с проспекта, и словно попадаешь в иной мир — глухие заборы, извилистые улочки. Кто знает, что поджидает за поворотом? То ль объятья шлюхи, мечтающей облегчить кошель, то ли нож охотника за легкой добычей. Но неслышен, бесшумен мягкий шаг. Словно привидение скользит он, укрытый мраком.
Вот и дом, окутанный садом, укрытый от посторонних глаз. Невелик. Два этажа и скромный флигель. Мощеные брусчаткой узкие дорожки. Мелкий бассейн с прогретой за день водой. И чуть теплится свет в окошке мансарды.
Достать ключ, открыть дверь. По скрипучим половицам подняться на второй этаж, под самую крышу. Туда, где пахнет прелью и мышами.
И ответом на его шаги — шумный вздох.
— Будь ты проклят, Дагги Раттера!
— Добрый вечер, моя хорошая! Рад видеть тебя в добром здравии, Иванна!
Словно дикая рысь — на привязи! Плотно охватил горло ошейник с цепью, тянущейся к потолку, закинутой за балку. И руки в наручниках стянуты за спиной. А на щеке — свежий синяк, еще не багровый, и в углу губы — потек крови.
— Зачем противилась? Шла бы тихо, обошлось б без побоев.
— Пошел бы ты, а?!!! Ну и мразь ты, Дагги Раттера!
— Сбежать хотела. Знаю. Иялла доложил.
— Мразь твой Иялла!
— Не спорю, Иванна. Только что же мне делать с тобой? Никак не желаешь ты мне помочь. Я ведь зла тебе не желаю. Поделись со мной информацией, девочка — отпущу на все четыре стороны.
— Не пошел бы ты!
— Глупая….
Коснуться коротко стриженных прядок, притянуть к своей груди. Успокоить бешено бьющееся, словно у воробья, сердечко.
И внезапная боль — отрезвлением. Словно кобра, дикая тварь, вцепилась зубами в плечо, да только где же ей, со связанными руками — одолеть.
