– Простите, товарищ генерал… – Майор вздохнул и перешел к делу: – Вас так плотно обложили – не подойти. Пришлось здесь останавливать… обстановка меняется каждый час. Возможно, сегодня к вам придут гости.
– Гости – это хорошо, майор! – усмехнулся Дрыгин. – Тут же, на даче, еще не сезон, скукотища пенсионеру… Народ-то хоть приличный, серьезный? А то ведь я незваных-то гостей не очень жалую…
– Серьезный, товарищ генерал, – заверил майор и подал мультитон на цепочке. – Связь с полковником Сычом.
– О, и Сыч здесь! – обрадовался дед Мазай. – Какие птицы вокруг меня закружились! Вот его в гости я бы принял!
– В течение суток попробуем его протолкнуть к вам, – озаботился тот. – Но слишком плотно сидят вокруг другие птицы, товарищ генерал…
– «Горные орлы»?
– Точно не знаю, – смутился майор. – Я ведь так и торчу в наружке… Значит, так: «клопа» они всадили в ваш динамик на втором этаже, а линию радиотрансляции отрезали. Под левым задним крылом вашей машины установили радиомаяк.
– Японский бог! – откровенно возмутился дед Мазай. – Всё, труба. Пенсионер! Даже в голову не пришло!
– Сыч просил передать, товарищ генерал, чтобы вы гостей приветили, пощупали, но отправили пока ни с чем, – продолжал майор. – Остальное он все скажет сам при встрече.
– Сыча я в гости приму, – обиделся генерал. – Но что это вдруг он командует? Пощупать… Между прочим, я даже не за штат выведен, а выпнут на пенсию!
– Этого я не знаю, товарищ генерал… Сыч просил.
– Ладно, это мы с ним обсудим.
– У вас оружие есть?
– Обижаешь, начальник…
– Мы контролируем обстановку, – сообщил майор. – Но может сложиться непредсказуемая ситуация. Если что, я буду от вас недалеко. И снайпера с «винторезом» посажу, только чтоб свет не погасили…
Дед Мазай недовольно похмыкал, включил передачу.
– Слушай, майор. А почему я тебе отказал? Когда ты с рапортом?..
– Не знаю, товарищ генерал…
– Ты не знаешь, я не помню… Хорошо, только не стреляйте в мои окна. Я и так не успеваю стекла вставлять!
Дачный городок театральных деятелей напоминал декорацию к спектаклю по абсурдистской пьесе. Около десятка еще не совсем достроенных замков представляли собой чудовищное смешение архитектурных стилей, преобладала английская средневековость, но очень сильно искаженная германской готикой и как бы ретушированная тяжелой мрачностью Корбюзье. Кажется, вкус у начальства Большого театра либо вовсе отсутствовал, либо был сильно испорчен какими-то огромными дармовыми капиталами, которые следовало быстро вколотить в эти каменные мавзолеи, и заодно самоутвердиться в новой социальной среде. Жалованья простого актера хватило бы на два десятка какого-то редкого коричневого кирпича, из которых воздвигались эти виллы, поэтому те, кто пел и танцевал, строили себе неподалеку легкие фанерные будочки, раскрашенные большей частью в голубой цвет. Там среди них и размещалась столярная мастерская – филиал декорационного цеха театра. В прошлом году жена деда Мазая уже заказывала здесь рамы и наружные двери, поэтому был у нее знакомый столяр Алексей Николаевич, по рассказам, рукастый и непьющий мужик. Генерал Дрыгин рассчитывал на это знакомство, однако застал в столярке свирепую пьянку: четверо мастеров сидели еще за столом, пятый уже отдыхал на ворохе стружек у станка. Он-то и оказался Алексеем Николаевичем, но растрясти его не удалось. Слегка взбодренные появлением гостя, мастера полезли с расспросами и, выяснив, что деду Мазаю надо сделать срочный заказ на рамы, вдруг заявили, что делать не будут и отдыхающий Алексей Николаевич тоже не будет, даже когда проспится и встанет. Оказалось, всех пятерых кто-то подрядил на очень срочный и высокооплачиваемый заказ, так что освободятся они лишь через неделю, не раньше. А сегодня и завтра невозможно, поскольку надо успеть до работы прогудеть полученный аванс.
Мужики работали по жесткому графику, и уговаривать их было бессмысленно. Дед Мазай вернулся ни с чем и снова оказался в своем печальном, с подбитыми «глазами» доме. Просто сидеть и ждать «горных орлов» он не мог: война войной, а ходить через зал опасно – под сорванным полом обнажился глубокий замусоренный подвал, которым не пользовались верных полста лет. Он кое-как пробил воздушную пробку в трубе, растопил печь в мансарде и принялся укладывать на место оторванные и не взятые ворами доски. Снизу они и в самом деле подгнили, но толстые, в ладонь, могли еще послужить до конца генеральского века. Вместо недостающих половиц дед Мазай решил постелить совершенно крепкие и хорошо оструганные потолочины из каменного сарая, стоящего в запустении на территории усадьбы. Но чтобы выворотить их, следовало освободить низкий чердак, заваленный многолетним хламом. Все ценное: разломанная павловская мебель, напольные часы и кое-что по мелочи – генерал Дрыгин снял с чердаков еще в год покупки дома, отреставрировал через знакомых, и нет бы оставить в городской квартире – вернул на дачу и в один прекрасный момент все «подарил» ворам. Теперь на сарае оставались колеса, тележные передки, оглобли, старые хомуты, клешни – короче, барахло, обыкновенно бывающее на старых каретниках. Он продрался через прошлогодние лопухи к торцевой стене, откуда был лаз на чердак, и неожиданно заметил на кирпичах два мазка свежей грязи: кто-то уже забрался и сидел теперь наверху, возможно, в тот период, пока дед Мазай ездил в столярку. Это мог быть «свой» из наружки, мог быть снайпер: очень удобная позиция – окна мансарды как на ладони. Но мог быть и «орелик» из клуба. Где-то же сидят их филеры, поглядывают в приборчики… В любом случае следовало согнать незваных гостей с сарая, иначе останавливалась вся работа, да и не следует показывать виду, что соглядатаи обнаружены.
– Да, тут без лестницы нечего делать, – громко сказал он, растаптывая у стены лопухи. – Придется нести…
Он давал время, чтобы люди – чьи бы они ни были – испарились с чердака, сменили позицию. Лестница была спрятана под деревянной пристройкой к дому, однако дед Мазай вошел в сенцы и затаился у маленького окошка. В тот же миг из чердачного проема выглянул человек в бейсболке, огляделся, спрыгнул вниз и пропал за сараем. В руке его был скрипичный футляр – пойди пойми: то ли оптические приборы, то ли разборный «винторез»…
– Забегали, – тихо засмеялся дед Мазай и пошел доставать лестницу.
На чердаке он сразу же отыскал место, откуда велось наблюдение: шиферная пластина была слегка оторвана и приподнята, так что получалась амбразура в метр по длине, сквозь которую просматривался весь дом и прилегающая к нему территория. Захваченный врасплох наблюдатель бежал, забыв выдернуть подпорку из-под шифера. Или рассчитывал, что хозяин не заметит. Если так работала наружка седьмого отдела – плохо, если «горные орлы» – терпимо… На чердаке уже было душновато, солнце прогревало крышу, и дед Мазай вспотел, пока стаскивал и выбрасывал на улицу хлам, но стоило выворотить ломом первую потолочину, как снизу потянуло сквознячком. Вековая пыль вздымалась светлым, искристым столбом. Эта простая мужская работа теплым весенним днем отвлекала его от бренных мыслей о войне и как бы растушевывала напряжение воинского духа, вновь пробужденного в генеральской душе с того самого момента, как он увидел глазок видеокамеры, снимающей из автомобиля хозяина автостоянки. Лежебокая зима много чего пригасила: обиду, разочарование, сомнения, истерла в порошок все остроугольные каменные мысли относительно прошлого, да и будущего. И этот вечный искристый и сизый от порохового дыма столб воинского духа как бы истончился, увял и оставался теперь в той степени, которая необходима для гражданской жизни. Пристанут на улице – можно уговорить хулигана или на худой случай спокойно дать ему в лоб, ну, может быть, заступиться за слабого. А для чего еще нужен в мирное время этот сладковато-горький пороховой вкус? Он и пистолет-то взял с собой на дачу больше по привычке к оружию, чем по какой-то необходимости самообороны. Казалось, здесь-то, в сердце России, в подмосковном селе Дубки, какая может быть война? А вот поди ж ты, притащил ее сюда, как шлейф, и теперь ощущение, будто он не на даче, где мечтал вольно прожить свой пенсионный срок, а снова где-нибудь в Южной Америке или Азербайджане: сиди озирайся, просчитывай, анализируй каждый свой шаг…
