— Люди нас так называют? По-моему слишком длинно. Мое имя — Толара. Как зовут тебя, человек?

Она неожиданно приблизилась — Конан и глазом не успел моргнуть — на пару шагов, порыв ветра взметнул ее светлые волосы, и красный огонь, таящийся в глубине ее глаз, стал ярче, будто стремясь вырваться наружу.

И, словно отвечая на этот демонический блеск и на ее улыбку, холодную, как вода северных озер, белым пламенем полыхнул клинок двуручного меча, испившего Древней Крови. Волки-оборотни взвыли и прянули назад. Отшатнулась и Толара. От улыбки на ее лице не осталось и следа. Она что-то пронзительно взвизгнула и раскинула в стороны руки.

Конан не был бы самим собой, если бы не попытался воспользоваться растерянностью противника. Варвар прыгнул вперед, занося над головой пламенеющий меч. Тут же один из волков, презрев опасность, бросился на киммерийца. Удар, предназначенный Толаре, достался ее слуге. Рассеченное пополам серое тело вспыхнуло нестерпимо ярким пламенем. Одновременно облик Толары стал быстро и жутко меняться: очертания девичьего тела словно размылись, вокруг Дочери Младших Богов заклубился багровый туман, и из этого клубящегося «нечто» начало расти невообразимо уродливое членистое, покрытое слизью тело с гигантскими клешнями, способными перекусить пополам корабельную мачту.

И эти клешни потянулись к киммерийцу.

В следующее мгновение послышался хлопок тетивы, и длинная стрела, свистнув в вечернем стынущем воздухе, исчезла в центре полупрозрачной фигуры-

Вспышка яростно взметнувшегося вверх пламени — и на том месте, где стояла Толара, остался лишь обгоревший мох.

Рванувшийся вперед Конан поразил еще одного волколака, а вторая стрела Дуны испепелила последнего оборотня.

Все было кончено. И все только начиналось.

Они убегали в ночь, стремясь как можно дальше уйти от выжженной поляны и того жуткого безмолвного хутора. Трудно было предполагать, что живущие там поселяне, кем бы они ни были, не заметили сполохов пламени, но друзей никто не преследовал, никто, кроме темного ужаса.

Хриплые испуганные вскрики невидимого в ночи Тереса, летящего где-то над их головами, свист ветра, бьющего в лицо, и вызывающее холодный пот между лопаток чувство незащищенности — вот, что запомнилось Дуне от этого безумного бега.

Конан, бежавший впереди, вдруг резко остановился.

— Клянусь Кромом! — заревел он, оборачиваясь. — Я не позволю гонять себя, как кролика!

Черные волосы варвара стояли дыбом, глаза метали молнии, огромная рука грозила в темноту невидимым врагам, пальцы другой с силой сжимали эфес меча.

Дуна со всхлипом повалился на землю.

— Я больше не могу! — простонал он, задыхаясь.

— Вставай, парень! Сражайся, как подобает воину!

Дуна сжал голову руками. Конан поворачивался то в одну, то в другую сторону, глухо рыча. Где-то истошно вопил Терес.

— Спокойно, спокойно… — шептал Дуна.

В небе мертво скалилась ущербная луна, и ветер буйствовал в кронах деревьев, то издевательски хохоча, то злобно завывая, как стая голодных волколаков.

— Ну, где же эти твари?! — голос Конана звучал твердо, хотя и вибрировал от ярости.

— Конан, их нет, — прошептал Дуна. — Никого рядом нет! Это магия! Я чувствую чары… Они пытаются одолеть нас страхом!

— Чем? Страхом?

Меч киммерийца опустился. Лезвие тускло светилось, отражая свет звезд, а не пламенело, как если бы рядом были оборотни.

Конан вдруг расхохотался.

— Ну, этим меня им не победить! — смеясь, сказал киммериец. — Напустить туман страха и не спрятать в нем дюжину клинков — как глупо с их стороны! Хотя поначалу мне и вправду казалось, что за нами гонится целая стая, — признался он. — Как ты думаешь, Дуна, они знают, где мы?

— Лучше нам с тобой не рассчитывать, что они потеряли наш след — Юноша медленно поднялся на ноги, все еще дрожа и пугливо озираясь. — К тому же я собираюсь сотворить укрепляющее заклинание, а волшба сразу укажет врагам, где нас искать…

— А зачем тогда нужно твое заклинание? — нахмурившись, спросил Конан.

— Чтобы рассеять страх.

— Вот еще! И тем самым навести на нас оборотней? В своем ли ты уме, парень?

— Я не могу больше! — чуть не плача крикнул Дуна. — Я задыхаюсь от ужаса, я готов кататься по земле и выть, понимаешь — выть?! Я не такой толстокожий, как ты!

— Ты же мужчина! Крепись!

— Да не мужчина я! Не парень! Неужели ты до сих пор не понял?!

Вдруг стало очень тихо. Даже Терес, поперхнувшись, замолк.

Ветер перестал дуть, а луна спряталась за набежавшие тучи. В полной тишине прозвучал напряженный голос киммерийца:

— Не понял…

Он был совсем близко, хотя почти невидим во мраке; она слышала его дыхание. Большой, сильный, уверенный в себе. Девушке захотелось прижаться к этому могучему телу, к широкой, мощной груди. Она вдруг поверила, что Конан может уберечь ее от самой грозной опасности, что обессиливающий страх исчезнет, как только она протянет к нему руки…

Что она и сделала.

— Теперь понятно, — пробурчал киммериец, обнимая прижавшееся к нему юное девичье тело.

— Кажется, пришли, — сказал Конан, останавливаясь на опушке леса и вглядываясь в даль.

То ли им действительно удалось запутать следы, то ли по какой-то другой причине, но в течении нескольких дней, прошедших после схватки с Толарой и ее слугами, они не встречали Детей Младших* Богов. Конан, как всегда подозрительный, был склонен думать, что враги готовят ловушку.

Несколько раз им встречались небольшие поселения, так же, как первое, издалека казавшиеся вымершим. Их они обходили стороной.

Сейчас перед путниками простиралась ледяная гладь замерзшего озера, а вдалеке виднелся остров, на котором высилась одинокая гора.

— Это колдовское место, — сказала Дуна. — Конечно, довольно холодно, но не настолько, чтобы вода могла замерзнуть.

Сразу же после своего признания девушка поняла, что темный ужас, посланный на них злыми силами, больше не властен над нею. Она снова превратилась в того живого и немного взбалмошного спутника, каким была вначале их путешествия.

— На острове, наверное, и растет этот проклятый Ледяной Лес, — задумчиво произнес Конан.

— А гора и есть наша цель, — добавила девушка. — Что мы там найдем?

— Чего гадать? Пойдем да посмотрим. — Конан ступил на лед. Тот выдержал вес его гигантского тела, даже не затрещал. Дуна поспешила за ним, держа наготове лук и стрелы.

Стрел осталось мало: как ни берегла их девушка, все-таки подрастерялись за время долгого пути.

Отойдя на несколько шагов, она оглянулась.

Нахохлившийся Терес сидел на ветке корявой сосны и глядел им вслед. Сердце девушки невольно защемило. Она поняла, что ворон считает свою задачу выполненной, — и остается. Он довел их до места, оставшуюся лигу или две они пройдут без него.

Помахав птице рукой, Дуна резко отвернулась и поспешила за ушедшим вперед киммерийцем.

— Терес остался на берегу, — сообщила она.

— Хвала Крому, — буркнул Конан. — Я давно мечтал об этом миге.

Больше они не разговаривали, пока не достигли острова.

Берег представлял собой ледяную ступеньку идеально прямоугольной формы. Его линия тянулась шагов на двести, потом резко исчезала, наверное, тоже под прямым углом. Ясно, что этот «остров» был творением не природы, а человеческих рук. Или магии — последнее более вероятно. И на этом льду рос лес. Ледяной лес.

Издалека деревья даже напоминали живые.

Подойдя поближе, Конан и Дуна увидели, что на их пути растут не деревья, а причудливые ледяные сосульки. Иные действительно напоминали заиндевевшие сосны и ели: та же морщинистая кора, та же хвоя, все в точности походило на настоящее, с одной лишь разницей — они были из чистого льда. Но были здесь и огромные, рвавшиеся ввысь ледяные обелиски, и низкие, напоминающие медвежьи капканы, злобно оскалившие ледяные торосы. А между этими гигантами и карликами — невообразимая мешанина ледяных кружев. Сосульки сплетались самым непостижимым образом, образуя сложную паутину невиданной формы. Казалось, пар от дыхания восьми ветров, столкнувшихся здесь, на этом колдовском острове, застыл, замороженный навеки каким-то неземным, иномировым холодом.