Чтобы успокоиться, вождь снял с шеи ожерелье из человеческих зубов и стал перебирать его между пальцами. Это всегда умиротворяло его, он гладил по одному выдранные клыки и обычно вскоре сладко засыпал, но в эту ночь неясная тревога угнетала, давила на грудь, не давая забыться.

Внезапно Торх все понял. Он задержал в руках один особенно крупный зуб, вырванный недавно у пленного атланта, и неожиданно на него снизошло прозрение. Он даже мысленно поблагодарил Бога Реки за то, что тот не забыл вождя, а послал ему предупреждение.

Еще раз Торх пальцами ощупал зубы, которые только что прошли через его руки. Сомнений не могло быть – такая очередность говорила сама за себя, как он раньше не догадывался об этом… После трех мелких черных клыков шел крупный белый, вырванный недавно у пленного атланта перед его смертью, а потом снова шли три мелких черных. Порядок зубов на ожерелье давно предупреждал об опасности.

Вождь даже привстал на своем ложе, он никак не мог прийти в себя от открывшегося ему – белый зуб в окружении черных говорил о том, что его старший сын задумал что-то нечистое. Порядок клыков на ожерелье явно указывал на Хорта, наверняка готовившего смерть отцу.

Мысли вождя сразу побежали в этом направлении, как охотничьи псы. Он вспомнил, что накануне заходил в жилище к сыну, чтобы проведать новорожденного ребенка, и Хорт попросил вождя подарить на память о рождении внука прядь волос. Такой обычай существовал в племени издавна – первому внуку вождь должен подарить пучок, срезанный со своего затылка, для того чтобы удача всегда сопровождала будущего мужчину в сражении, на охоте и во время рыбной ловли.

Но если бы эта прядь попала в нечистые руки, вождю угрожала бы смертельная опасность. Рябой Торх даже глухо зарычал при одной мысли о том, что в это самое мгновение, может быть, где-нибудь стоит небольшая фигурка с прядью его волос на голове, а в сердце фигурки вражеская рука вонзила длинную иглу из рыбьей кости. Так можно погубить любого человека, это в племени знают даже дети. Ноги Рябого Торха сами по себе спустились, и он рывком поднялся с ложа, толкнув одну из своих жен.

«Нельзя ждать, – понял он, – нужно быстро действовать».

От реки веяло ночной прохладой, поэтому вождь плотнее стянул на груди накидку из тигриной шкуры, крепко сжимая в руке медный топор. Почти все племя спало, только из хижины Хорта доносился громкий крик новорожденного внука. Вождь внимательно осмотрелся по сторонам и бесшумно двинулся к хижине сына. Когда до нее оставалось несколько шагов, ребенок неожиданно замолчал. Рябой Торх немного постоял около входа, прислушиваясь к происходящему вокруг, а потом осторожно отодвинул край бычьей шкуры, служившей пологом у входа. Через мгновение он отпрянул от неожиданности, потому что ночную тишину прорезал душераздирающий женский вопль, доносившийся из хижины сына…

Рота, жена Хорта, долго не могла заснуть в эту ночь. Второй день у новорожденного ребенка болел живот, и он постоянно плакал в голос, не в силах успокоиться. Знахарь племени пришел в хижину и долго сидел на корточках рядом с подстилкой малыша. Знахарь раскачивался из стороны в сторону, монотонно бормотал под нос какие-то заклинания, а потом бросил на землю священные камешки, которые сжимал до этого в ладонях.

– Рота, жена Хорта, Бог Реки говорит, что в твоего сына вселился дурной дух, – хриплым от долгого пения голосом сказал знахарь. – Дурной дух хочет завладеть внуком нашего вождя!

Рота почувствовала, как у нее в глазах темнеет от этих слов. Ее мальчик только родился, а у него уже появился враг, желающий его смерти…

– Женщина! Бог Реки требует, чтобы ты помогла сыну бороться с дурным духом, – грозно предупредил знахарь. – Если дурной дух одолеет его, ты будешь отвечать перед племенем!

Она слишком хорошо знала, как наказывает племя за такие вещи, чтобы возражать знахарю. А тот дал женщине небольшой мешочек с каким-то порошком и приказал:

– Вечером ты сделаешь продольные разрезы ножом на его коже. Один на этой руке, один на этой. Один разрез на этой ноге, один на этой. И последний разрез вдоль живота. Когда пойдет кровь, посыплешь раны порошком из мешочка…

Знахарь сунул открытый мешочек ей под нос, и Рота ощутила, как в носу у нее невыносимо сразу засвербило. Несколько раз она содрогнулась всем телом, а потом не удержалась и громко чихнула.

– Красный перец из леса, – пояснил знахарь. – Он будет жечь ребенка как огонь, но больше всего страдать от этого станет дурной дух. Дурной дух не переносит красного перца, поэтому уйдет навсегда от внука вождя нашего племени.

Рота, жена Хорта, мысленно восхитилась познаниям знахаря. Она всегда чувствовала себя рядом с ним тупой безмозглой черепахой, поэтому вечером послушно исполнила все, что тот приказал. Еще до прихода Хорта женщина сделала надрезы и густо навалила на них красный перец. Ребенок сразу зашелся от жалобного крика, но Рота только грозно сказала дурному духу:

– Уходи, уходи от внука вождя! Уходи далеко за реку, за лес, за горы и никогда не возвращайся!

Вернувшись, Хорт тоже высоко оценил искусство знахаря.

– Он знает, что делать, – прорычал Хорт, нависая над Ротой. – Пусть дурной дух, как следует, помучается!

Потом он отвалился вбок и захрапел, почесывая пятерней грудь, а Рота долго не могла заснуть. Ребенок плакал все отчаяннее, а она, лежа в темноте, думала, как именно будет уходить из их хижины дурной дух – через вход или пролезет сбоку под шкурами. И не захочет ли он, чего доброго, переметнуться к ней самой, ведь к Хорту он не посмеет сунуться, это понятно. Хорт сильный и грозный и никогда не пустит его к себе, а вот что делать Роте, как ей бороться? Ей совсем не хотелось изгонять дурного духа из своего тела при помощи перца – когда она сыпала на малыша красный порошок, немного попало в ранку на руке, и Роте показалось, что на ладонь упал раскаленный уголь, подернутый серой пленкой, однажды она схватила такой и долго потом верещала от боли.

Зашелестела высокая тонкая трава, растущая рядом с хижиной. Роте показалось, что это ветер пронесся низко над землей. Потом шорох раздался в хижине, где-то совсем близко от лежанки. Роте очень хотелось спать, и она слышала все как сквозь плотную пелену.

Сын начал кричать еще громче, но вскоре неожиданно затих. Женщина ждала, что он вот-вот закричит снова, но ребенок молчал.

– Хорт, проснись… – тихо позвала она мужа. – Наверное, дурной дух ушел от нашего малыша…

Хорт храпел, не двигаясь. В темноте Рота приподнялась на локте, чтобы взглянуть на ребенка. В этот момент кто-то осторожно отодвинул полог у входа, и снаружи в хижину хлынул яркий лунный свет, выхвативший из темноты лежанку сына, от которой стремительно метнулась узкая тень.

Рота оглушительно завопила, потому что мальчик лежал неподвижно в луже крови. Маленькая грудка его была рассечена, и вместо сердечка зияла пустота… а на щеке темнело пятно, напоминавшее тавро, оставленное раскаленной медью.

Утром все племя сидело, собравшись в круг, на поляне в центре селения. Переднюю часть круга составляли мужчины, выкрасившие в знак печали лица серой речной глиной и снявшие перья, обычно служившие украшением черных прядей. Воины сидели на корточках, а их жены, застывшие от ужаса, стояли за их спинами на коленях. Ни одна женщина не посмела надеть в это утро бусы из ярких раковин, ни одна не стала подбирать волосы кожаным шнурком.

В племя пришла большая беда. Если дурной дух выбрал для себя внука вождя, значит, он хотел пожрать весь род. Самые умные и уважаемые мужчины сидели на корточках, опустив головы, и напряженно думали, чем они могли прогневать богов, позволивших дурному духу напасть на племя. Если боги не помешали вырвать сердце у маленького мальчика, значит, они не станут и дальше препятствовать жестоким проделкам дурного духа. Значит, в реке могут исчезнуть рыбы, черепахи и змеи, в лесах перестанут водиться зверье и птицы, и тогда в племени начнется жестокий голод.