Через несколько дней в издававшихся Академией наук «С.-Петербургских ведомостях» появилось письмо академика К. М. Бэра, который заявил, что разбиравшееся Булгариным сочинение Пирогова вполне самостоятельное и основано на собственных его изысканиях.
На ближайшем заседании конференции Медико-хирургической академии Пирогов рассказал, какие меры он принял по поводу обвинения его в плагиате и потребовал передачи дела в суд для выяснения истинных вдохновителей Булгарина. Но судебное расследование дела было вовсе не в интересах вдохновителей Булгарина, на которого нельзя было положиться: могли открыться нежеланные подробности. Буяльский обратился к своим высоким покровителям, они поговорили с Чернышевым, и военный министр сообщил конференции, что считает извинение Булгарина достаточным, а домогательства Пирогова неуместными.
«Черниговцы» знали, к чему приведет такой ответ военного министра. Николай Иванович немедленно подал заявление об уходе из академии. В правящих кругах спохватились, сообразили, что группа Буяльского переусердствовала, поняли, что Пирогова не следует отпускать из академии, и убедили его остаться на кафедре.
Еще со времени своей дерптской профессуры Пирогов проводил летние месяцы в Ревеле, где пользовался морскими купаниями. Ездил он туда с Екатериной Дмитриевной, продолжая эти поездки и после ее смерти. Там он отдыхал, знакомился с интересными личностями, приезжавшими на морские купанья. Посетители курорта также искали знакомства с прославленным хирургом, о котором так много рассказав и занимательных анекдотов ходило в петербургском обществе.
Дерптский приятель Пирогова, сын фельдмаршала, Н. П. Витгенштейн познакомил его в Ревеле со своим другом, сыном морского министра художником Ф. А. Моллером.
По возвращении из Ревеля в 1849 году Николай Иванович часто встречался с Моллером; только с ним одним говорил Пирогов о своих сердечных переживаниях и тревогах. Раз как-то в беседе с Моллером Николай Иванович посетовал, на то, что вот дети его растут без материнской ласки, а сам он потерял уже надежду на семейное счастье. Художник вспомнил рассказы своей приятельницы, молодой вдовы генерала Козен, про ее кузину, Александру Антоновну Бистром. Отец ее, потомок ливонских рыцарей, барон А. А. Бистром рано получил генеральский чин, делал хорошую служебную карьеру и женитьбой на дочери богатого купца и заводчика П. Г. Щепочкина, шестнадцатилетней красавице Марии, приобрел огромное состояние.
Н. И. Пирогов (1849 г.)
Снимок с дагерротипа. Пирогов и его сыновья: Николай и Владимир (на правом колене)
Мария Павловна Щепочкина приходилась правнучкой знаменитому уральскому заводчику Прокофию Демидову. Сделавшись наследником его капиталов, барон Бистром захотел превзойти прожектерством и Демидовых и Щепочкиных: он тоже начал строить фабрики и заводы, развивать отечественную промышленность. Но только строительство его было весьма своеобразным: ухлопает барон несколько десятков тысяч рублей на бумажную фабрику, а потом вдруг заколотит ее, а то и совсем снесет, и сооружает сахарный завод, с которым поступает так же, как и с фабрикой. После завода берется за доходные дворцы; не дождавшись доходов с них, бросит дворцы и займется скаковой конюшней. Такими спекуляциями барон быстро порастряс состояние своей жены, которая опомнилась только тогда, когда остались у нее две небольшие деревни, да трехэтажный господский дом на Полотняном заводе. Денег у баронессы стало мало, а детей много. Некоторых удалось пристроить, но старшая дочь Александра, которой шел двадцатый год, все еще сидела «в девках». Совсем некрасивая, она не обращала на себя внимания молодых людей, была дика и угрюма. Мать говорила, что Саша смотрит волком. Танцевать она шла как на казнь, но любила заниматься с детьми и читать им сказки.
Четыре года вдовел Николай Иванович. Хозяйством и воспитанием ведали мать и сестры. Несколько раз пытался он найти новую спутницу жизни. Но если в первом браке он искал особу, достойную стать женой человека, безраздельно посвятившего себя науке, то теперь дело осложнялось. Женщина, призванная разделить радости и тревога жизни Николая Ивановича, должна была стать матерью его детей от первого брака.
Идеал такой женщины был уже основательно продуман и главные терты его были изложены в обширном очерке, который читался и обсуждался не только среди ближайших друзей гениального хирурга. Через Николая Ивановича Пущина, с которым Пирогов сблизился после смерти Екатерины Дмитриевны, «Идеал женщины» попал даже в Сибирь, где в ялуторовской ссылке изнывал друг Пушкина, декабрист Иван Иванович Пущин. Товарищи его по заговору и по изгнанию — Оболенский, Якушюин, Муравьев-Апостол, многие другие — были усердными читателями пироговского трактата и соглашались с его мыслями. Читался трактат Николая Ивановича и в кружке генеральши Козен, которая совместно с госпожой Глазенап, сестрой художника Моллера, была озабочена женитьбой профессора Пирогова на достойной особе, разделяющей его взгляды.
В начале февраля 1850 года молодая Бистром по вызову генеральши Козен приехала в Петербург — погостить у кузины. На ближайшем вечере у Глазенапов госпожа Козен попросила Николая Ивановича посидеть с ней в отдаленном углу большой гостиной, где г-жа Глазенап играла недавно полученную в Петербурге новую симфонию Листа. Здесь Пирогов, как он через несколько дней писал Мюллеру, спросил генеральшу: «Что это значит, Евгения Федоровна, то, что мне передал наш друг Витгенштейн? Вы назначили мне жену?» — «Да, — ответила генеральша, — она приехала сюда и я дала ей ваш «Идеал женщины».
При этом Евгения Федоровна описала Пирогову всю возвышенность характера и привлекательность своей двадцатилетней кузины. «Приходите ко мне в среду, Николай Иванович, тогда мы будем продолжать наш разговор, а теперь послушаем новую симфонию, которую играет хозяйка», — закончила беседу генеральша. — «В таком случае передайте этой особе также мои «Вопросы жизни», которые я только что закончил, — сказал Пирогов. — Я хотел сегодня почитать их здесь, но теперь не буду».
Пирогов в 1850 году и не думал печатать эту статью. Он знал, что ее не пропустит цензура. Но когда через несколько лет «Вопросы жизни» были опубликованы, их перепечатали во всех русских изданиях, перевели на французский и немецкий языки — так они пришлись по вкусу либеральной русской интеллигенции своим идеалистически — мистическим содержанием. Но это было спустя шесть лет после написания «Вопросов жизни». Теперь же, подобно «Идеалу женщины», статья Пирогова была распространена в списках по всей России. По словам одного современника, с нею носились из угла в угол. Из Сибири декабристы писали о ней своим родным в Россию в самых восторженных выражениях.
Текст «Вопросов жизни», переданный генеральшей своей молодой кузине, начинался так: «Только два рода людей не задают себе вопросов при вступлении в жизнь. Во-первых, те, которые получили от природы жалкую привилегию на идиотизм. Во-вторых, те, которые подобно планетам, получив однажды толчок, двигаются по силе инерции в данном им направлении. Оба эти рода не принадлежат к исключениям в обществе, но и не могут считаться правилами». Затем на протяжении печатного листа изложены рассуждения о том, как плохо поставлено в России воспитание юношества и на каких началах оно должно быть преобразовано; подробно рассмотрено воспитание мальчиков и девочек, обстоятельно говорится о подготовке к самостоятельной жизни юношей и девиц, разбирается положение в обществе взрослых мужчин и женщин.
Излагая свои размышления о том, как должна быть устроена семейная жизнь разумных людей, Николай Иванович писал: «Женщина, которой вдохновение не было сродни, которая погружена в житейский быт, пусть ищет услаждения, пусть закабалит себя в приличия и форму и делает, что ей угодно. Ее пути не сходятся с путями верующего в идеал».
