Он смотрел на меня с некоторым упреком, и я почувствовал, как краснеют мои щеки. Да, он действительно знал кое-что! У моего Наставника был весьма неприятный дар касаться самого больного места. Да, я был самоуверен, я думал, что на этот раз учитель не сможет найти у меня ни малейшей погрешности. Мое собственное высокомерное отношение сыграло, конечно, немалую роль в ожесточении учителя. Я утвердительно кивнул:

— Да, Достопочтенный Лама, я заслуживаю большего упрека, чем кто-либо другой.

Наставник посмотрел на меня, улыбнулся и одобрительно кивнул.

— Позже, Лобсанг, ты поедешь в Шанхай, в Китай, как ты знаешь, — сказал лама Мингьяр Дондуп.

Я молча кивнул, не желая даже думать о том времени, когда должен буду уезжать. Он продолжал:

— Прежде чем ты покинешь Тибет, мы запросим в различных колледжах и университетах подробности об их программах и требованиях. Получив все эти подробности, мы решим, какой из колледжей или университетов предложит в точности тот тип обучения, который понадобится тебе в этой жизни. Точно так же, прежде чем человек в астральном мире начинает думать о спуске на Землю, он взвешивает все, что предполагает делать, чему хочет научиться и чего в конечном счете хочет достичь. Затем, как я уже сказал тебе, отыскиваются подходящие родители. Это то же самое, что искать подходящую школу.

Чем больше я думал об этой идее школы, тем больше она мне не нравилась.

— Достопочтенный Лама! — сказал я. — Почему же многие люди так больны, так несчастны. Чему это учит их? Мой Наставник сказал:

— Но ты должен помнить, что человек, который спускается в этот мир, должен многому учиться, — это не то же самое, что научиться резьбе по дереву, и не просто обучение языку или цитированию Священных Книг. Человек должен изучать вещи, которые собирается использовать в астральном мире после ухода с Земли. Как я уже говорил тебе, наш мир является миром иллюзий, и он чрезвычайно хорошо приспособлен для обучения нас посредством лишений. С помощью тяжких страданий мы должны научиться понимать трудности и проблемы других.

Я думал обо всем этом, и мне казалось, что мы затронули очень важный вопрос. Мой Наставник, очевидно, уловил мои мысли, потому что сказал:

— Да, приближается ночь, время кончать наше обсуждение, потому что мы еще должны многое сделать этой ночью. Я должен идти через Вершину (мы называем ее Потала) и хочу взять тебя с собой. Мы будем там всю ночь и все утро. Утром мы можем обсудить этот вопрос снова, но сейчас пора идти, надень чистую мантию и захвати запасную с собой.

Он поднялся и покинул комнату. Я был в нерешительности от изумления, но только мгновение, а затем поспешил к себе, чтобы надеть свою самую лучшую мантию, а другую — тоже хорошую — взять в качестве запасной.

Мы вместе трусили вниз по горной дороге в Мани-Лакханг. Как только мы проехали через Парго-Калинг, или Западные Ворота, позади внезапно раздался громкий визг, который почти приподнял меня над седлом.

— О, Святой Лама-врач! — вопил женский голос недалеко от обочины дороги.

Наставник осмотрелся и спешился. Зная мою неуверенность при посадке на пони, он жестом велел мне оставаться в седле — знак заботы, который наполнил меня благодарностью.

— Да, сударыня, в чем дело? — спросил мой Наставник доброжелательно.

Появилось движущееся пятно, и какая-то женщина бросилась на землю у его ног.

— О! Святой Лама-врач! — сказала она, хватая ртом воздух, — мой муж не смог произвести нормального ребенка! Вот сукин сын!

Ошеломленная своей собственной смелостью, она молча развернула небольшой узелок. Наставник наклонился — он был высокого роста — и посмотрел.

— Но, сударыня! — заметил он. — Почему вы обвиняете своего мужа в нездоровье ребенка?

— Потому что этот противный мужчина всегда таскался с безнравственными женщинами, он думает только о противоположном поле, а потом, когда мы поженились, он даже не смог стать отцом нормального ребенка.

К моему ужасу, она начала плакать, и ее слезы закапали на землю, ударяясь о нее с легким стуком. Я подумал, что такой же звук издают падающие градинки.

Наставник осмотрелся, заметив что-то в сгущающейся темноте. Какая-то темная фигура отделилась от еще более темной тени со стороны Западных ворот и двинулась вперед. Это был мужчина в истрепанной одежде с тоскливым выражением лица. Наставник поманил его, и он подошел и встал на колени у ног ламы Мингьяра Дондупа. Мой Наставник посмотрел на них и сказал:

— Вы не правы, обвиняя друг друга в неудачном рождении, потому что это не результат того, что произошло между вами, а следствие кармы.

Он снова посмотрел на ребенка, откинув в стороны пеленки, в которые тот был завернут. Он смотрел напряженно, и я знал, что он изучает ауру младенца. Затем он выпрямился, сказав:

— Сударыня! Вашего ребенка можно вылечить, его исцеление вполне в наших силах. Почему вы не принесли его к нам раньше?

Бедная женщина снова бросилась на колени и поспешно передала ребенка мужу, который взял его так, как будто тот мог взорваться в любой момент. Женщина ломала руки и говорила, глядя на моего Наставника:

— Святой Лама-врач, кто уделил бы нам внимание, ведь мы являемся рагъябами и не пользуемся расположением лам. Мы не могли прийти, Святой Лама, даже при самой настоятельной необходимости.

Я подумал, что все это смешно. Рагьябы, или ликвидаторы умерших, жили в юго-восточной части Лхасы и были так же важны в нашем обществе, как и остальные его члены. Я знал это, поскольку мой Наставник всегда подчеркивал, что независимо от того, каким делом занимается человек, он является полезным членом общества. Я вспомнил, как однажды с искренней улыбкой он сказал:

— Даже грабители, Лобсанг, являются полезными людьми, потому что без них не было бы нужды в полицейских, так что грабители обеспечивают полицейских работой.

Но рагьябы! Многие смотрели на них сверху вниз, считая их нечистыми, потому что они имеют дело с умершими, расчленяя их тела, чтобы хищные птицы могли склевать разбросанные кусочки. Я знал — и чувствовал, как и мой Наставник, — что они делают полезную работу, так как большая часть Лхасы настолько каменистая, что рыть могилы здесь невозможно, но даже если бы то и было возможно, то закопанные тела просто замерзали бы, не разлагаясь и не поглощаясь землей, так как в Тибете обычно очень холодно.

— Сударыня! — велел Наставник. — Вы лично принесете этого ребенка ко мне через три дня, и мы сделаем все возможное, чтобы вылечить его, поскольку после этого краткого осмотра я вижу, что его можно вылечить.

Он пошарил в своей переметной суме и, достав кусочек пергаментной бумаги, быстро написал на нем несколько слов и вручил женщине.

— Принесите ребенка ко мне в Чакпори, служитель проследит, чтобы вас пропустили. Я сообщу привратнику о вашем приходе, и у вас не будет никаких трудностей. Вы можете быть уверены, мы всего лишь люди в глазах наших богов, у вас нет причин бояться нас.

Он посмотрел на мужа:

— Вы должны хранить верность своей жене. Затем взглянул на женщину и добавил:

— Вы не должны так сильно оскорблять своего мужа. Возможно, если бы вы были добрее к нему, он бы не искал утешения в других местах. Теперь идите домой и через три дня возвращайтесь сюда, в Чакпори, мы встретимся, и я помогу вам. Я обещаю.

Он снова сел на своего пони, и мы поехали дальше. По мере того, как мы удалялись, слова благодарности мужчины-рагъяба и его жены постепенно стихали.

— Я предполагаю, Лобсанг, что, по крайней мере сегодня вечером, они будут в мире и с добротой относиться друг к другу.

Он издал короткий смешок и направился вверх по дороге, повернув налево как раз перед деревней Шо.

Я был по-настоящему удивлен первым знакомством с мужем и женой.

— Святой Лама! — воскликнул я. — Я не понимаю, почему эти люди пришли вместе, если они не любят друг друга. Как это может быть?

Мой Наставник, улыбаясь, ответил: