Основная тема «Германии» обнаруживается поэтом с самого начала поэмы. Когда в печальный ноябрьский день поэт подъезжает к Германии, он слышит песнь маленькой нищенки. Это знакомая песнь отречения от жизненных благ, песня смирения, сочиненная господами для того, чтобы держать в смирении, рабов. От этой песни отрекается Гейне.
Я знаю мелодию, знаю и текст,
И авторов знаю породу:
Они тайком лакают вино,
А вслух проповедуют воду.
А в противовес ей, этой песне, придуманной ханжами и деспотами:
Я новую песнь, я лучшую песнь,
Друзья, для вас сочиняю:
Мы здесь, на земле, должны
Создать блаженство рая.
Мы счастливы быть должны,
Забыв житейскую копоть, -
И все, что добыто рабочей рукой
Ленивому брюху не лопать.
Хватает хлеба на земле
Здесь каждому на долю,
И мирт, и роз, любви, красоты,
И горошка сладкого вволю.
Да, сладкий горошек пусть каждый ест.
Когда стручки созреют,
Пусть небесами - воробьи
И ангелы владеют.
Здесь Гейне повторяет старую свою мысль, высказанную еще в письме к Лаубе в тридцатых годах, - мысль о том, что человечество «благодаря успехам промышленности и экономики стало возможным вывести из нищеты и дать ему царство небесное на земле».
Эту социальную перестройку он намечает в светлых и радостных тонах, хотя его патетика и носит отблеск романтизма, переплетенного с сенсимонистской религиозной доктриной:
С Европой-девой обручен
Свободы гений прекрасный,
И оба они обнялись и слились
В лобзании первом страстно.
Хоть нет попа благодати тут, -
Но не опорочен брак этим.
Хвала невесте с женихом,
А также их будущим детям.
Гимн новобрачным - песнь моя,
Песнь лучшая, иная.
Восходят звезды высших тайн
В душе у меня пылая, -
И звезды духа так буйно горят,
Ручьями огня бушуя, -
Мне чудятся, давно я окреп,
Дубы разломать могу я.
Лишь на немецкую почву я стал,
Сок дивный проник мне в жилы -
Притронулся к матери вновь великан,
И опять в нем воскресли силы!
После патетического пролога - обычное снижение стиля. Снова мелькают «путевые картины», и с реалистическими деталями. Гейне изображает этапы путешествия на немецкую родину, совершенного им в 1843 году.
Правда, изображаемый Гейне путь не соответствует действительности. Он выехал из Парижа 21 октября 1843 года и ехал через Брюссель, Амстердам и Бремен. Этапы же пути, описанные в «Германии»: Аахен, Кельн, Мюльгейм, Унна, Тевтобургский лес, Падерборн, Миндан, Бюкебург, Ганновер и Гамбург.
С самой немецкой границы Гейне в путевых образах рисует Германию перед революцией 1848 года. Он начинает с показа таможни, которая тщательно следит за тем, чтобы за ее заставу не проникла «французская зараза»:
Обнюхали все, копались везде,
В платках, рубашках, кальсонах:
Искали и кружев, и ценных вещей,
А также книг запрещенных.
Что ищете в сундуке, глупцы?!
Здесь нечем вам поживиться:
Та контрабанда, что я везу,
В моей голове таится.
Попутно Гейне вскрывает настоящий смысл выдвинутого буржуазией лозунга о германском единстве:
«Союз таможен, - оказал сосед, -
Народность нашу проявит:
Раздробленный край наш родной он вновь
Единым целым представит.
Единствам внешним он нас дарит
И, так сказать, материальным,
Единством внутри нас цензура снабдит,
По правде идеальным, -
Она единством внутри снабдит,
И в чувствах и в помыслах.
Нужно - Единой Германией ныне стать -
Единой внутри и наружно».
Новые экономические формы единства Германии не изменили, однако, внешнего облика Пруссии:
Все тот же дубовый и точный народ,
По-прежнему их движения
Прямоугольны, а на лице
Застывшее самомнение.
Взор Гейне останавливается на прусской военщине, на ее новом наряде, на высоком шлеме со стальной иглой:
Но я боюсь, что эта игла,
Когда проза настанет,
На романтичные лбы огонь
Новейших молний притянет.
С силой политического памфлета Гейне расправляется с прусской военщиной, монархической реакцией и католическими клерикалами. Вот острая инвектива на прусского орла:
На вывеске в Ахено вновь
Я птицу встретил взглядом,
Мне ненавистную.
Она Меня обдавала ядом.
Эй, птица противная!
Я тебя Когда-нибудь поймаю,
Я перья выщиплю твои
И когти тебе сломаю.
Потом тебя я посажу
Вверх на жерди голой,
А сам я рейнских стрелков созову
Сюда для стрельбы веселой.
И тот, кто птицу собьет с шеста, -
Короной, скипетром властвуй,
Ты, дельный муж, сыграем туш
И крикнем: «Король наш, здравствуй!»
После Аахена - Кельн, город, где высится громада недостроенного готического собора. Здесь вновь поднимаются со дна сердца романтические реминисценции, и Гейне удачно пользуется ими для патетики.
В Кельне вид недостроенного собора дает толчок к нападкам на поповскую реакцию. Гейне пророчествует, что придет тот день, когда Кельнский собор будет использован не для нужд одурачивания народных масс, а для других более реальных целей:
Собор не достроят, нам этот крик
Ворон и сов не страшен.
Они привыкли всегда сидеть
Во мраке церковных башен.
Да, будут даже времена.
Когда его не достроив,
Как в конские стойла, введут коней
В мир внутренних покоев.
