Так, вскоре после Июльской революции парижские печатники разломали механические прессы типографий, деревообделочники разрушили механические станки, рабочие обойных фабрик громили ввезенные из Англии обойнопечатные машины.

«Долой машины!..» - было боевым лозунгом рабочих беспорядков того времени. При частых попытках республиканских переворотов в первый период владычества Луи-Филиппа наименее сознательные элементы пролетариата принимались за разрушения, анархически мстя своим угнетателям.

В 1831 году бушующие массы подвергли ожесточенному уничтожению дворец ненавистного архиепископа Парижского и церковь Сен-Жермен л'Оксерруа. Французский историк той поры Луи Блан в «Истории десяти лет» так рисует работу этих разрушителей: «В одно мгновение комнаты были взяты штурмом, люстры разбиты, портреты изодраны, уничтожены мраморные бюсты, разбиты в куски столы и кресла, зеркала разлетелись в осколки, из всех окон выбрасывали редкие книги, драгоценные рукописи, дорогие распятия, молитвенники, церковные одеяния. Все это летало по воздуху и сваливалось в саду… Какие потери понесли в эти дни безумия искусство и наука, не поддается учету».

Гейне точно так же сетовал в своих корреспонденциях на бессмысленное уничтожение редких старинных монет из государственного нумизматического собрания во время одного из республиканских восстаний.

Удивительно ли поэтому, что в образе коммунистов Гейне мерещатся враги цивилизации, сокрушители той культуры, с которой он был тесно связан? Когда он думал о том, что «мрачные иконоборцы» уничтожают царство эстетики, он инстинктом индивидуалиста и «последнего романтика» отталкивается от идущих к победе масс.

Боязнь прихода коммунизма и вместе с тем желание, чтобы он расправился с эгоистичной и корыстолюбивой буржуазией и «истинно германскими» националистами, тевтоманами и прочей мразью борются в Гейне, начиная с сороковых годов и до самой его кончины.

За год до смерти он создает стихотворение «Бродячие крысы», в которых отражается двойственность мироощущения Гейне и бессильная попытка стать в стороне от схватки, чтобы с наблюдательного поста следить за великой борьбой двух классовых лагерей.

«Бродячие крысы» - это пролетарии, которые голодны, которые идут на борьбу с сытой буржуазией. Гейне насмешливо рисует страх, охвативший господствующие классы:

Но и пролетариат представляется далеко не привлекательным:

Социально-политические взгляды Гейне в ту пору отличались спутанностью. С одной стороны, Гейне жаждал революции в Германии, потому что эта революция должна была снести старую феодальную монархию, с другой стороны, он боялся республики как господства масс. Поэтому он часто высказывался за конституционную монархию. Но как борец за идею буржуазной свободы, Гейне не мог не видеть, что конституционная монархия тоже является одной из форм классового господства, построенных на угнетении и эксплуатации.

«Атта Тролль» является отказом от тенденциозной политической лирики, осмеянием политики в различных ее проявлениях и поэзии, рожденной ею.

Казалось бы, что следствием этого отказа должно явиться полное возвращение Гейне в лоно романтизма, некий уход в «царство эстетической видимости» по примеру Гете.

Но Гейне был сделан из другого теста, нежели Гете. Он был поэт-революционер, и при всей путанности своих идейных установок он продолжал борьбу «за дело освобождения человечества» и не мог уйти от этой борьбы. Одновременно с «Троллем» он создает «Доктрину», политический манифест «лихого барабанщика революции», увязывающего революционную сущность гегелевской философии с практикой борьбы за свободу:

Так, после временного «падения назад», которое констатировал сам Гейне, творческий путь поэта не только не пошел вспять, но принял новое направление.

Гейне в ту пору уже до того перерос свою социальную группу, что политическая лирика мелкобуржуазного радикализма была для него неприемлемой, как и политика немецкого капитализма. При таком идейном росте Гейне естественно идет к встрече с коммунизмом. В этой встрече он обретает подлинное оружие к борьбе и с романтикой и с мелкобуржуазным либерализмом. Неизбежно Гейне становится попутчиком пролетариата, порой колеблющимся, порой отходящим от него, но все же попутчиком, видевшим исторические горизонты дальше и глубже, чем радикалы.

У Гейне был орлиный взор, - говорит Н. Бухарин в статье «Гейне и коммунизм», - он один из первых познал настоящую цену «алгебры революции» и в недрах идеалистической вавилонской башни Гегеля увидел скрытую революционную пружину, которая была так искусно реконструирована гениальными руками Маркса».

В конце 1843 года Генриху Гейне довелось встретиться с человеком, который сумел понять и оценить поэта во всех его противоречиях и дать ему огромный толчок на пути сближения с коммунизмом и великими задачами, им поставленными. Этого человека звали Карл Маркс. 

«Тяжело холопствовать даже ради свободы и бороться булавками вместо прикладов. Я устал от лицемерия, глупости, грубости властей, устал подлаживаться, гнуть спину и придумывать безопасные слова… В Германии мне больше нечего делать. Здесь изменяешь самому себе».

Это писал двадцатипятилетний доктор прав Карл Маркс в 1842 году, получив сообщение о закрытии редактируемой им «Рейнской газеты».

В двадцать лет Карл Маркс уже был членом Докторского клуба в Берлине, очаге гегелевской философии, горячим поклонником которой он являлся.