— Я, ваше величество! — Паллантид, командир Черных Драгун, резко шагнул вперед.

— Вы ошиблись, достопочтенный Паллантид, — слащаво улыбнулся Публий. Он уже понял, какую игру затеял король, и решил подыграть правителю. — Но, учитывая вашу неискушенность в политике, его величество готов простить вас.

Конан важно кивнул.

— Смею вас заверить, господа, — продолжал главный королевский советник, — что граф Дион, барон Больмано и Громель, командир Черного Легиона, не причастны к заговору. Да и никакого заговора, вообще, не было.

Придворные разом затаили дыхание. В зале воцарилась тишина.

— Король никогда не дал бы ни единого шанса заговорщикам! — подхватил Просперо, одобрительно взглянув на Публия. — Достопочтенные Дион, Больмано, Громель и Аскаланте, бывший граф Туны, помогли королю разделаться с могущественным слугой самого Сета, от которого нас ценой собственной жизни защитил великий Эпимитреус.

На холодных лицах заиграли улыбки. Придворные с радостью приняли такое объяснение. Заговорщики имели среди аристократии слишком много сторонников.

— В дворцовом парке, — прогремел король Аквилонии, — будут установлены пять памятников, в которых ваятели запечатлеют героев...

Тронный зал наполнился оживленным гомоном. Но Конан еще не закончил.

— Отныне всякий, кто будет проходит через парк, будет лицезреть графа Диона, барона Больмано, командира Черного Легиона Громеля, Аскаланте и, — киммериец сделал небольшую паузу, — Ринальдо, величайшего поэта Аквилонии.

Просперо скосил взгляд на сосредоточенное лицо киммерийца. Внешне помощник короля никак не выдал удивления, но мыслями он терялся в догадках.

Аристократия недоверчиво смотрела на правителя. Все прекрасно знали, как Ринальдо ненавидел Конана. И это чувство было взаимным. Самый последний нобиль был уверен в том, что пятый памятник будет изображать самого короля Аквилонии, а не его врага.

Публий мысленно потирал руки. Поступки Конана начали удивлять придворных. А значит, он укреплял свою власть. История всегда давала понять: низвергались лишь предсказуемые монархи.

Просперо склонился к уху киммерийца.

— Ринальдо — любимец народа, — услышал Конан его шепот. — Теперь ты станешь популярен как никогда.

— Я знаю, — улыбнулся король.

— Силий должен скоро вернуться, — сказал старейшина, косясь на барона. — Он отправился проверить поля. Пшеница уже наверняка созрела, так что скоро мы отдадим вам вашу часть.

Крестьяне быстро закивали, боязливо поглядывая на нобиля. Барон приехал на два месяца раньше срока. Старейшина знал причину такому раннему интересу молодого хозяина к урожаю. Не секрет, что их сюзерен — очень азартный человек. Большая часть его состояния, накопленного от продажи зерна в Аргос, всегда шла на покрытие долгов. Азартные игры манили его, словно древние карты, указывающие на богатые клады. В Тарантии, Шикасе, Шамаре и даже в Чондаре он успел проиграть немало серебра и золота, обогатив чужие города и графства.

Крестьянам терпеливо относились к мотовству нобиля, но в тайне побаивались его ненасытного азарта. Ведь не секрет, что долги погубили не одного правителя. И вместе со своими сюзеренами гибли сотни ни в чем не повинных простых людей, загнанные до смерти отчаявшимися должниками. Нобиль боится не заплатить долги. А значит, барон будет всеми силами выбивать из подвластных ему поселений все, чем можно погасить гнев кредиторов.

Односельчане Силия встретили барона и его подозрительно многочисленное военное сопровождение на единственной улице, по сторонам которой и были выстроены небольшие, но опрятные домики жителей поселка.

— Похоже, селянин, ты либо глупец, либо глухой! — скривился барон, резко выпрямившись в седле. Его конь загарцевал перед крестьянами. — Я же сказал, что зерно мне нужно сейчас!

Блестящие на ярком солнце легкие доспехи, в которые был закован нобиль, служили больше для украшения, чем для защиты в бою. Такой тонкий нагрудник не остановит даже кофийский короткий меч. Впрочем, нынешние аристократы давно утратили желание сражаться на поле брани...

— Наши амбары пусты, — признался старейшина. — Как вы помните, достопочтенный барон, прошлый год был на редкость засушливым. Большая часть пшеницы так и не дожила до жатвы.

— Конечно, я помню те жалкие крохи, которые ты назвал моей десятиной! Уверен, ты обманул меня. Эти земли не могут не давать богатый урожай. А если и случится такое, то только по вашей вине. Значит, вы обязаны заплатить штраф — десятину, обычную для урожайного года.

— Мы не имеем власти над природой, достопочтенный господин. И не способны создавать зерно из воздуха.

— Ты что, вздумал смеяться надо мной?! — Барон подъехал к старейшине вплотную, так что старик почувствовал кожей дыхание коня.

— Я просто пытаюсь объяснить...

— Какой-то грязный старик будет меня поучать! — воскликнул нобиль, выхватывая короткий меч... такой же декоративный, как и доспехи, но не менее опасный для дряблой шеи старейшины, чем настоящее оружие. Несколько гневных взмахов, — лезвие просвистело совсем близко от лица крестьянина.

— Я не пытаюсь учить столь разумного и мудрого правителя как вы, достопочтенный барон. Только прошу немного времени. Через десять дней вы получите свое зерно.

— У вас есть два дня! — Нобиль взмахнул мечом. — А пока мы поищем немного зерна в ваших «пустых» амбарах! Кто знает, может статься, мы больше преуспеем в этом неблагодарном деле?..

Брови старейшины сошлись на переносице. Глубокие морщины проявились с еще большей четкостью. Стариком овладел гнев. Опасные слова готовы были в любой миг слететь с его побелевших губ. Но он не успел проронить ни звука. Старейшина, не веря своим глазам, смотрел, как барон внезапно охнул и обмяк, а затем медленно, словно мешок с зерном, вывалился из седла. Его конь тряхнул сбруей и испуганно заржал, поднимаясь на дыбы. Копыта гневно ударились о землю.

— Что случилось? Барон! — испуганно закричал начальник охраны нобиля, ловко соскакивая с коня. Его примеру последовали еще несколько воинов. Они дружно подбежали к лежащему на боку барону, неестественно раскинувшему короткие ноги, и замерли. Из забрала круглого шлема выглядывало оперение стрелы. Острый наконечник, обагренный кровью, торчал с другой стороны шлема.

Начальник охраны затравленно осмотрелся по сторонам. Его взгляд остановился на перекошенном от ужаса лице старейшины. Недолго думая, охранник вытащил саблю и в затяжном прыжке проткнул старческую грудь. Все прочие воины, не раздумывая, последовали за своим командиром, врезавшимся в тесные ряды мирных жителей поселка.

Острое лезвие поднималось и опускалось... беспорядочно, бездумно.

Для опытного воина все было предельно ясно. Барон пожелал от селян немного большую плату, чем обычно, и те предательски убили своего господина. Охранный отряд барона превратился в карателей, которых тот часто посылал для усмирения непокорных крестьян.

С каждым взмахом клинка земля щедро обагрялась кровью. Верещали женщины, орали мужчины, плакали дети. Кто-то пытался бежать, падал, его затаптывали. Кто-то, ведомый непреодолимой жаждой мести, бросался с голыми руками на взбешенных врагов, чтобы в следующее мгновение опуститься перед ними на колени, обливаясь кровью. А воины, взбешенные убийством барона, остервеневшие от резкого запаха чужой крови, яростно размахивали мечами. Они не щадили ни женщин, ни детей, утратив в пылу неравной схватки остатки человечности.

Неожиданно начальник охраны поверженного нобиля споткнулся, взмахнул мечом, пытаясь устоять на ногах. Острие деревянной рогатины проскользнуло над ухом, оцарапав голову. Сабля оказалась точнее. Крестьянин упал, судорожно прижимая руки к груди.

Старый воин взглянул себе под ноги. Перед ним стоял голубоглазый малыш, застывший с широко раскрытыми глазами. Удивленный взгляд ребенка остановился на занесенной для удара сабле. Крупные слезы чертили неровные дорожки на грязных щеках.