Я молча кивнул ему головой, но подумал, что этого будет недостаточно, и подкрепил свое приветствие речевым фоном:

– Валерий Борисович. Можно просто Валерий.

Мужик сделал попытку подняться, удавалось ему это уже с трудом, однако ответное приветствие было произнесено довольно четким и ясным голосом:

– Петр Николаевич. Можно просто Петр.

– Ну вот и ладушки, – произнес за моей спиной Фима и, выхватив у меня пакет с продуктами, устремился к столу. В считанные секунды Фима умелыми движениями распаковал продукты, а Петр Николаевич (или просто Петр) уверенной рукой разлил по 50 грамм греческого коньяка.

– Ну, за знакомство, – произнесли мы все почти одновременно и приблизительно в таком же режиме опорожнили рюмки.

В дальнейшем беседа потекла в духе, который обычно практикуется у людей, относящих себя к сословию интеллигентов. Петр Николаевич рассказал о том, что у него был тяжелый день – два заседания министерства по вопросам сбора урожая (одно из них было выездным) вымотали его окончательно. Фима сказал, что его окончательно запарили бездарные ученики, которые к тому же не хотят учиться, и что зарплату в музыкальной школе по-прежнему задерживают на два месяца. Я высказался просто в том духе, что „жизнь – дерьмо“, но что-либо конкретизировать не стал. Наконец, когда уровень оживления беседы повысился, а уровень содержимого в бутылках понизился, и мы называли друг друга просто Фима, Петя и Лерик, я дождался очередности Петьки рассказывать о своих проблемах в правительстве и задал каверзный вопрос:

– У вас там в правительстве что, вааще что ли ох. ели?

Правда, что убили министра?

Петя даже слегка протрезвел. Тема, видимо, его сильно занимала.

– Да, мы все в шоке, весь день охреневшие ходим.

– А за что его? Больно крутой, что ли, был?

Петя как мог задумался и сказал:

– Крутой не крутой, а мужик был нормальный, грамотный.

Особо никому вреда не причинял, многие его уважали.

– Кто он вообще? – спросил я наивно.

Петр опрокинул очередные пятьдесят грамм, закусил ветчиной и сказал:

– Министром экономики был. За экономическую реформу отвечал, бизнес развивал, перспективы имел неплохие… У нас многие считали, что у него есть серьезные шансы стать губернатором. Если, конечно, Виталик в Москву перебираться надумает… А тут, понимаешь, такое…

– Так его что, – по максимум делая удивленное лицо, спросил я, – свои же братья-чиновники из зависти шлепнули?

– Что ты! Не знаю, – задумался Петр. – Не думаю я.

„А надо бы думать“, – поерничал я про себя.

– Кого же из-за неясных перспектив прежде времени шлепают?! – продолжал заместитель министра. – Губернатор непонятно когда в Москву пойдет. Может, через месяц, а может и лет через пять. Обстановка в области спокойная, все под контролем. Вряд ли кто-то решился на такое, – еще раз убежденно повторил он.

– Кому же это понадобилось?

– Кто же знает-то? Ты что, следователь, что ли? Сидишь тут, допрашиваешь… Мы сами не знаем, сидим, репу чешем, – откровенничал Петр. – Наверное, взял какие-нибудь обязательства, задолжал кому-то. Что-то в этом роде…

– Ну и дела, – подперев небритую щеку кулаком, произнес Фима.

– Шли бы они, эти дела, – неожиданно взвился Петька. – Давайте лучше о бабах.

Осознав решительный настрой собеседника откреститься от старой темы и очевидную привлекательность новой, я понял, что большего выбить из него сегодня не удастся.

Еще минут сорок я слушал о перипетиях сексуальной жизни Пети за последнее время. Даже на пьяную голову мне трудно было представить как он мог совершать столь головокружительные подвиги с таким животом и тяжелым дыханием.

Ну, да Бог с ним. Я же счел за лучшее откланяться. Выбрал удачный момент и медленной, неуверенной походкой побрел к выходу. „Перебрал парень“, – громким шепотом сказал Петр бросившемуся провожать меня Фиме.

На лестничной площадке я уже бодро и энергично пожал Фиме руку и поблагодарил за приятный и полезный вечер.

– Все, чем могу. Деньги будут – заходи, – сказал на прощание он.

– С последней пенсией, Ефим Михалыч, – ответил я ему в тон и стал спускаться по лестнице.

Размышляя о событиях прошедшего дня, я пришел к выводу, что размышлять, собсрвенно, не о чем. Нужна информация из разных источников. Я решил пойти по простому пути: придя домой, я набрал домашний телефон Передреева.

– Павел Викторович, – уточнил я, когда мужской голос ответил мне: „Слушаю“.

– С кем я говорю?

– Мареев говорит. Теперь моя очередь беспокоить вас ночью.

Приятель показывал 00.15. К сожалению, сегодня мне сказать было ему нечего.

– Слушаю вас внимательно, – не стал вдаваться в комментарии Передреев.

– Мне нужна информация, причем как можно больше. Причем информация из источников, близких к Зимину. Желательно было бы побеседовать с членами Экономического Совета, или как он у вас там правильно называется?

– Губернского Экономического Совета, – поправил меня Передреев.

– Нужно это сделать как можно скорее, в противном случае я не могу выработать никаких версий, которые лежали бы в сфере политики.

Передреев задумался. Были слышны только его дыхание и помехи на линии. „Думай, думай, думай, думай, думай“, – как всегда стал ерничать я про себя на мотив некогда популярной песенки.

– Хорошо, – наконец выдавил из себя министр. – Завтра похороны Зимина. Возможно, с кем-то удастся побеседовать на них, хотя я и не могу полностью это гарантировать. С остальными я устрою вам встречу в воскресенье. А завтра подходите к зданию областной думы к 12 часам дня.

Положив трубку, я тяжело вздохнул, как вздохнул бы каждый, которому на следующий день предстояло „увлекательно“ провести время на таком мероприятии, как Похороны Чиновника.

К двенадцати дня я как мог ближе подобрался к зданию областной думы. В вестибюле уже собралась достаточно большая толпа, состав которой подтверждал значимость покойного в жизни нашей богоспасаемой губернии. Срез социума был самый разнообразный. Меньше всего здесь присутствовали простые граждане, они были представлены скорее случайными зеваками.

В значительной степени был представлен командный корпус чиновников Правительства губернии. Этих можно было угадывать с первого взгляда.

Средний типаж представлял собой человека, одетого в недорогой темный костюм, белую рубашку и темный неброский галстук. Аккуратно зачесанные волосы, постные физиономии, некая зажатость движений людей, привыкших действовать в рамках субординации. Они тихо, но в то же время активно общались между собой. Я бы не сильно удивился, узнав, что основной темой разговоров является конец дачного сезона, сбор урожая, последняя хитовая глупость тещи и особенности эксплуатации „Жигулей“ в зимний период.

Значительной группой присутствовали люди, с которыми погибший министр провел первые годы своей трудовой карьеры.

Некоторые из них были одеты в зеленую военную форму, по шлычкам которой невозможно было определить, к какому роду войск относятся эти военные. Однако большинство бывших коллег по органам безопасности являли собой тип людей, которых я называл „бизнесмены в штатском“. Эти были более раскованны, привыкшие профессионально и по долгу службы чувствовать себя своими в любой компании.

Просто бизнесмены также были представлены на этом, с позволения сказать, и выглядели наиболее живописно. Хотя я предполагаю, что они не слишком пытались выпендриться, но стоимость их костюмов редко у кого была меньше шестисот гринов. Хотя темные галстуки, скорее всего, были извлечены из старых студенческих запасов, но в них были воткнуты бриллиантовые заколки. Надо полагать, для придания большей скорби. Эта группа старалась держаться обособленно. Одни предпочитали разговору жевание баббл-гума. Некоторые не желали до конца следовать канве предстоящего мероприятия и радостно между собой общались.

По мере накопления толпы в вестибюле милиционеры стали производить фильтрацию, и любопытствующим зевакам была представлена возможность ожидать вынос тела на улице. Я заметил в толпе чиновников Передреева и, поймав его взгляд, кивнул в качестве приветствия. Он не сразу, но все же подошел ко мне. Мы поздоровались, после чего он сказал: