Кроме ближайшего соседа Хольгера Ормхагенского, который уже несколько дней как находился в Хельсингере, где пьянствовал и развратничал вместе с хозяином, остальные проделали немалый путь, чтобы встретиться на съезде благородных нобилей, который раз в три года проводил кто-нибудь из местных вельмож. В этот раз жребий пал на Бьергюльфа, и он старался не ударить в грязь лицом. Важным обстоятельством нынешней встречи было прибытие королевского советника, ученого мужа и весьма уважаемого в Немедии человека, Астриса Оссарского. Сам король Нимед прислушивался к его мнению.

Уже целую неделю слуги и рабы Хельсингера под присмотром расторопного Гутторма мыли, чистили а скребли комнаты, в которые годами не заглядывали обитатели замка, готовя их к приезду знатных гостей. Во внутреннем дворе замка, где будет проходить прием гостей, расставлялись огромные тяжелые столы. По случаю теплой и ясной погоды Бьергюльф решил устроить пиршество на свежем воздухе, дабы, с одной стороны, дать гостям почувствовать себя менее скованными, чем в каменных стенах замка, а с другой — облегчить перепившим и переевшим необходимость в очищении желудка, ибо если кого и потянет на рвоту, то это можно будет сделать, соблюдая все приличия, просто отойдя на несколько шагов от стола.

Первыми прибыли граф Мозес Шоберский, сопровождаемый рыжеволосой женой и двумя рослыми близнецами, рыжими, как и мать, и чем-то похожими на чуть оперившихся петушков. Далее — барон Майнхельский, один из самых старых нобилей, помнивший еще старого короля, и только Бьергюльф успел поприветствовать его, как с башни закричали, что приближается королевское знамя. Чуть позднее во двор замка въехал пышный кортеж, сопровождавший Астриса Оссарского. Среди них выделялся Ивар, гарцевавший на черном жеребце и явно расстроившийся, не увидев среди встречающих Хайделинду. Ему, как и всем остальным, с постным выражением лица было сообщено, что молодая герцогиня, видимо, переутомилась в дороге, и хотя будет присутствовать на пиру, но к ее словам надо относиться с осторожностью, ибо иногда она слегка заговаривается.

Старец Астрис, выслушав приветствие Бьергюльфа, высказал похвалу изысканности и изяществу речи герцога, чем привел того в состояние, близкое к экстазу, которое этот развратник обычно испытывал только в общении с женщинами. Сопровождаемый Гуттормом, вельможа последовал в приготовленные для него покои, а Бьергюльф вновь поспешил на крыльцо встречать следующего гостя — барона Арнстейна Фронденбергского (не самого знатного, но зато самого богатого человека на севере Немедии, сколотившего свое состояние на торговле рабами с Пограничным Королевством.

— Все хорошеешь? — приветствовал барон Гунхильду, едва спрыгнув с коня. — Повезло тебе, старина, — хлопнул он по плечу Бьергюльфа и вновь оглядел герцогиню с ног до головы, — хороша! Хороша, ничего не скажешь! — причмокнул губами и, махнув рукой, остановил начавшего было приветственную речь герцога: — Оставь эти словесные кружева для других! А где твоя дочь? — спросил он герцогиню. — Говорят, в мать пошла?

Выслушав слова о недомогании Хаделинды, барон заключил:

— Это все ваши монастыри, Нергал им в задницу! Я всегда говорил, что они до добра не доведут. Свежий воздух, здоровая пища и никаких книг — они только сушат мозги! Вот посмотри, — он указал на упитанную, но не лишенную приятности молодую даму, приехавшую вместе с ним, свою новую жену, — ни одной буквы не прочла в своей жизни, а здорова, как…

Он громко расхохотался вслед за герцогом, который в душе придерживался таких же взглядов. Еще раз хлопнув хозяина по плечу, барон Арнстейн двинулся вслед за Гуттормом.

— Давай, старый козел, показывай, где меня поместишь.

— Да мы же с тобой одного возраста, — возразил Гутторм, слегка поморщившись.

— Разве? — вновь оглушительно расхохотался барон. — Я думал, что ты старше меня лет на пятьдесят, а? Но если ошибся, то прости, — веселье так и било из него ключом, даже Бьергюльф посматривал на него с легкой завистью. — Ну а насчет козла тоже не обижайся, все мужики ведь козлы, это точно. — Он вновь засмеялся и его хохот еще долго раздавался в галереях замка.

Гости все прибывали: Грабнер Швехтенский, Штайнер Дорнахский, Мутезир Химмельфарбский и прочие графы, герцоги и бароны со своими женами и чадами толпами челяди и экипажами — скоро двор замка походил на шумный постоялый двор, и слуги едва успевали распрягать и уводить коней в стойла, а Гутторм чуть не стер себе ноги по самые колени, отводя нобилей и их семьи в отведенные покои. Почти беспрерывно гремели барабаны и выли волынки, встречая каждого гостя праздничным маршем.

— Ф-фу! — выдохнул Бьерпольф, приняв последнего гостя, — Совсем запарился я с непривычки… Речи говорить — это не мечом махать. Ну, аргосец, порадовал, постарался на славу. Тебе понравилось? — повернулся он к герцогине.

— Ты был великолепен, — искренне ответила Гунхильда, глядя на мужа влюбленным взглядом.

— Ты так считаешь? — ухмыльнулся герцог. — Значит, я достоин награды. Я думаю, мы можем немного отдохнуть в нашей спальне, до пира еще много времени.

— Откуда у тебя столько сил? — игриво спросила Гунхильда, прижимаясь к его плечу.

— Слышала, что сказал Арнстейн? Здоровый воздух, побольше еды и вина и никаких книг, — захохотал герцог.

— Он не говорил про вино, — запротестовала Гунхильда.

— Не может быть! — удивился Бьерпольф. — Ты, наверное, просто не расслышала.

Хайделинда действительна была не совсем в хорошем состоянии, но не по той причине, которую называли прибывшим гостям герцог и герцогиня. Она уже два дня не виделась с Эрлендом и начала тосковать по нему. Они договорились, что по прибытии в Хельсингер свои отношения будут держать в тайне и постараются найти время для свиданий где-нибудь в укромном месте вдали от глаз и ушей обитателей замка. Но Эрленд последние дни занимался выполнением нескончаемых поручений герцога по подготовке к празднеству, и встретиться им так и не удалось. Сегодняшним утром герцог разучивал с аргосцем свои идиотские приветствия гостям, и Хайделинда надеялась, что, может быть, позже они смогут улучить свободную минутку. Но все повернулось не так, как она желала, и теперь молодая герцогиня сидела у окна, и доносившиеся со двора удары барабанов и вой волынок раздражали ее донельзя. За время, проведенное в монастыре, она научилась терпеть я ждать, но сейчас отсутствие любимого нагоняло на нее тоску и почему-то тревогу.

Девушка с грустью глядела на проплывавшие по небу белые облачка и, теребя бахрому тяжелых портьер, вспоминала недавние дни путешествия домой, когда никто не вставал между ней и Эрлендом, как они скакали на конях рядом друг с другом, и сладостные ночи в захудалых придорожных тавернах. Неужели для него какие-то дурацкие поручения Бьергюльфа важнее встреч с ней?

Еще этот позавчерашний разговор с матерью! Неужели она ради того, чтобы принадлежать этому пустому и развратному Бьергюльфу, пренебрегла своим мужем, благородным и достойным человеком я — в это Хайделинда все еще отказывалась поверить — знала о готовящемся убийстве? Волынка в очередной раз гнусаво затянула опостылевшую ей от многократного повторения мелодию. Девушка выглянула в окно. Подбоченившийся герцог, кланяясь, приветствовал какого-то старца с белой бородой в роскошном черном камзоле, вышитом серебристыми драконами — совсем как у барона Амальрика.

«Какой-то важный вельможа из столицы…» — подумала Хайделинда.

Она всмотрелась в окружение прибывшего гостя и увидела Ивара, поднимающегося на крыльцо и пожимающего руку герцогу. Девушка быстро отпрянула от окна, чтобы Ивар ее не заметил. Ей не хотелось его видеть. Хайделинда чуть ли не с брезгливостью вспоминала дни, когда после столичных приемов едва не поддалась на его ухаживания. Боги, надо же быть такой слепой и безголовой! По сравнению с Эрлендом он похож на напомаженную обезьяну! Сейчас один только вид лощеного самоуверенного оруженосца короля вызывал у нее отвращение. И неожиданно тоску сменило раздражение: ну почему они с Эрлендом не могут сами распоряжаться своей судьбой?!