Таким образом крестьяне оказывались в проигрыше и, поразмыслив, в следующий раз сами приводили своих дочерей на смотрины герцога. В конце концов, так ли уж много теряли их дочери? Особой жестокостью или злобой Бьергюльф не отличался, да и жадным не был. Каждый раз, когда герцог возвращался с пополнением, Гунхильда выговаривала ему, что столько служанок в замке не требуется.

— Ты права, герцогиня, — обнимая жену, соглашался он и отсылал прежних служанок обратно в деревни, оставляя новеньких: что вполне его устраивало, поскольку Бьергюльфа всегда привлекала новизна ощущений.

Это занятие он называл летней охотой, в отличие от других сезонов, когда охотился на зверя и птицу.

— Пожалуйста, госпожа, — просунулось в полуоткрытую дверь улыбающееся лицо служанки, — ванна готова.

Сбросив пропыленную дорожную одежду, Хайделинда погрузилась в теплую, настоянную на душистых травах воду, с наслаждением ощущая нежное прикосновение ароматной жидкости. Девушки, намылив мохнатые мягкие платки, принялись тереть ее спину, грудь, ноги, навевая воспоминания о монастырском бассейне, когда подруги так же касались ее тела во время купания. Молодая герцогиня покорно отдалась рукам проворных служанок, наслаждаясь теплом и покоем, стараясь ни о чем не думать. Когда ее вымыли, Хайделинда еще некоторое время понежилась в ванне, задумчиво играя с пенным покрывалом. Она была несколько раздосадована встречей с матерью, которая отнеслась к ней так, словно они расстались вчера и не было двух долгих лет пребывания в монастыре. Мать выглядела веселой и доброжелательной, но Хайделинда не почувствовала, что она особенно рада встрече с дочерью. Видимо, своя собственная жизнь занимала герцогиню намного больше. Купание успокоило девушку и заставило посмотреть на происшедшее более спокойно. Когда она встала, служанки, окатив ее чистой водой, набросили на плечи большую мохнатую простыню. Хайделинда присела на широкую деревянную лавку, и девушки высушили полотенцами и расчесали костяным гребнем ее роскошные пепельные волосы, наперебой восхищаясь их красотой. Они щебетали, как птицы, ловко и нежно растирая ее тело, потом умастили кожу благовонными маслами, и Хайделинда, отпустив их, легла навзничь на скамью, подложив руки под голову наслаждаясь ощущением чистоты и свежести, окутавшим ее тело.

Прошло какое-то время, и одна из служанок, заглянув в покои, смущенно произнесла:

— Госпожа, я принесла платье, но мне кажется, что оно тебе мало.

Боги! Она была настолько поглощена своими мыслями, что совершенно забыла, что, кроме дорожной одежды, у нее ничего нет. Совсем ничего! Хайделинда вскочила с лавки и попыталась натянуть свое старое платье, которое носила в пятнадцать лет. Служанка оказалась права, оно совершенно ей не годилось. За время пребывания в Соважоне она не располнела, нет! Просто тело девушки налилось силой, округлилось в груди и бедрах, и старая материя затрещала по швам, когда она с трудом втиснулась в платье и попыталась поднять руки.

— Нет! Совсем не подходит, — растерянно сказала Хайделинда. — А еще какие-нибудь платья остались?

— Вся твоя одежда в сохранности. Мы выбрали это платье, потому что оно самое красивое.

— Неси остальные. — Хайделинда вспомнила, как обошлась с платьем, сшитым в доме у Ивара, и невольно рассмеялась.

Девушки принесли ворох платьев, и Хайделинда, примеряя одно за другим, быстро убедилась, что ей действительно нечего надеть. Конечно, девушке не пришлось бы ходить голой, потому что женщин в замке много и чье-нибудь платье наверняка подойдет, но не носить же ей одежду простолюдинки, как она вынуждена была поначалу сделать в доме Ивара! Сорочки еще куда ни шло, но ни одно из старых платьев не подходило.

Хайделинда, перемерив все, наконец остановила выбор на широкой юбке, которую она обычно носила, схватив на талии тонким кожаным пояском. Но не идти же на ужин в рубашке! Конечно, можно было взять что-то у матери, но Хайделинде не хотелось идти к ней. Однако следовало поскорей найти выход из неловкого положения. Не исключено, что у герцога будут гости, поскольку он всегда старался иметь за столом собутыльника, а еще лучше — двух-трех.

— Хайделинда! — В покои вошла Сюннива. — Я узнала, что у тебя не все в порядке с одеждой. Может быть, подойдет какое-нибудь из моих платьев?

— Как я не подумала? — воскликнула обрадованная герцогиня. — Мы же с тобой одного роста, и в груди, — она подошла поближе к подруге, — почти одинаковы.

— Ну вообще-то не совсем, — Сюннива задержала взгляд на груди Хайделинды, — но что-нибудь придумаем. Пойдем со мной, — кивнула она служанке.

Вскоре они вернулись. Через руку служанки был перекинут ворох ярких одежд.

— Посмотри, — Сюннива разложила платья на лавке. — Совсем недавно сшили по последней бельверусской моде. Отпусти их, — она кивнула на служанок, — справимся сами.

Хайделинде сразу же приглянулось красивое серовато-жемчужное платье с глубоким вырезом, расшитым по краю маленькими черными розочками.

— Почти такое же я видела у одной дамы на приеме у короля, — сказала она. — Я совершенно отвыкла Бот красивых платьев, — вздохнув, повернулась она к подруге, — в монастыре нам не разрешалось носить ничего, кроме мерзких шафрановых ряс.

— Это самый модный сейчас покрой, — заверила ее Сюннива.

Хайделинда с удовольствием примеряла одно за другим платья, принесенные Сюннивой. — Как ты думаешь, вот это мне идет? — спрашивала она у подруги, поворачиваясь перед зеркалом, желая осмотреть себя со всех сторон.

— Нет, — возражала та, — цвет не совсем твой. То, первое, лучше всех.

Хайделинда скинула платье, оставшись совершенно I обнаженной, и подошла к лавке, задумчиво глядя на груду одежды. Внезапно она почувствовала, как Сюннива, обняв ее сзади за плечи, легко проводит рукой по ее телу от подмышки до бедра, чуть замедлив движение на талии и мягко сжав пальцам кожу на животе. Хайделинда повернула голову и встретилась взглядом с полузакрытыми глазами подруги, которые смотрели на нее с нежным и мечтательным выражением.

— Какая у тебя гладкая кожа, — прошептала Сюннива, не отпуская своих рук, сжимавших бедра девушки.

Прикосновение пальцев Сюннивы заставили тело Хайделинды покрыться мурашками. Она не знала, как поступить. Смущения девушка не испытывала, потому что в монастыре, когда она купалась с подругами, послушницы часто ласкали друг друга, если воспитательницы на некоторое время оставляли их одних. Однако теперь, когда она познала близость с мужчиной, прикосновения женщины не вызывали в ней того сладостного возбуждения, не раз испытанного раньше. Герцогиня попыталась мягко отстраниться, но Сюннива не отпускала ее и продолжала гладить по животу, потом руки поднялись к груди.

Хайделинда чувствовала на своем плече учащенное дыхание, в то время как руки подруги, обхватив груди девушки, приподнимали их, сжимая соски. Лицо Хайделинды вспыхнуло, и она напряглась, чтобы вырваться, но в это время в комнату вбежала служанка, неся сорочки, за которыми ее послали. Сюннива, чуть помедлив, все-таки отстранилась, отпустив Хайделинду. Обе девушки с трудом перевели дух. Герцогиня в смущении подняла глаза на служанку: заметила ли та, что происходило? Прислужница спокойно смотрела на свою госпожу — в невозмутимом взгляде невозможно было ничего прочесть.

— Вот, надень, — тихо прошептала Сюннива, подавая герцогине легкую сорочку из кхитайского шелка. — Это самая лучшая.

Хайделинда поспешно накинула на себя рубашку, чтобы прикрыть тело от взгляда подруги. Она испытывала двойственное ощущение. Нельзя сказать, что ласки Сюннивы были ей неприятны, и в то же время она ощущала почти отвращение от того, что ее тело готово ответить на них. Если раньше, в монастыре, она воспринимала это как невинную игру, то теперь она испугалась возбуждения, рожденного объятиями Сюннивы. Хайделинда быстро надела серое платье с вышивкой и повернулась к подруге: